[11].
– “Как билось сердце, когда наши ребята мяч прижимали к груди”, – мурлыкал Уолт, подпихивая Жанин локтем в идиотской надежде, что она подхватит.
Чудесно, подумала Жанин. Наконец-то до нее дошло, почему ее будущий супруг без ума от Перри Комо. Вовсе не из-за смазливой внешности певца, его обаяния или откровенной сексуальности. Просто этот обормот был ровесником Уолта.
– Знаешь, чего бы я хотела? – сказала она, не глядя на Уолта. – Я хотела бы, чтобы ты оставил меня в покое.
– “Память о том годам неподвластна, как ни крути”, – продолжал Уолт, не воспринимая всерьез ее угрожающий тон, тупой сукин сын. – “О мгновеньях волшебных, полных любви”.
Дебил, подумала Жанин, утопая в жалости к себе. Она не могла припомнить ни единого волшебного мгновенья, полного любви, за всю свою унылую жизнь, а теперь, сколько бы она ни утверждала обратное, жизнь ее уже течет под уклон.
Внизу Фэрхейвен отфутболил мяч на сторону Эмпайр Фоллз, чей принимающий игрок ловко поймал мяч и рванул по полю. Когда он успешно прорвался через первую цепочку защитников и поле распахнулось перед ним, все на трибуне повскакали с мест, наблюдая и надеясь, что ему удастся одолеть дистанцию; все, кроме Жанин, – она знала, ничего ему не удастся, и, оставаясь сидеть, чувствовала кожей надрыв этих возбужденных людей, топавших ногами и пронзительно оравших над ее головой. Она понимала, почему ее мать не полезла на самый верх трибуны, вопреки настоятельной просьбе дочери, – у Беа болят ноги. Но, черт возьми, Жанин так надеялась подняться выше всего этого.
Глава 17
Джимми Минти поставил патрульный джип прямо напротив “Гриля”, на другой стороне улицы, там, где Майлз не сможет его не заметить, возвращаясь на работу. Джимми сидел, обмозговывая ситуацию, сложившуюся у него с Майлзом Роби, но почему-то постоянно отвлекался на Билли Барнса, которого не видел много лет. Почему Билли вдруг пришел ему на ум, да еще, мать его, сегодня, Джимми понятия не имел, поскольку изрубить в кровавое крошево ему хотелось бы не Барнса, но Роби. Джимми давно не слыхал о Билли Барнсе, может, он уже и помер. В профессиональный хоккей он точно больше не играл. Джимми внимательно отслеживал игры НХЛ и знал, что Билли в эту лигу так и не попал, хотя все графство Декстер было стопудово уверено, что там ему самое место. С другой стороны, попади он тогда в лигу, к настоящему времени его бы уже списали из хоккеистов. Почему же тогда Джимми до сих пор втайне надеялся, что Билли вдруг возьмет да объявится на льду в одном из турниров НХЛ?
И чем же все-таки закончил парнишка, который не умел промахиваться? Джимми Минти было бы любопытно это выяснить. Как ты поступишь, когда ты хорош только в чем-то одном, а потом оказывается, что не настолько хорош, как тебе казалось? Ну, если у тебя есть голова на плечах, наверное, ты поступишь так же, как и Билли Барнс. Исчезнешь. Зачем отираться там, где всякий и каждый помнил, что ты не попал в лигу. Это почему же, допытывались бы люди, и кто бы стал их за это винить. Джимми и сам был бы не прочь порасспросить Билли Барнса. Конечно, некоторые просто поздоровались бы, и все, но вопрос все равно был бы написан на их лицах. Попрощавшись и двинув по своим делам, ты замечаешь, как они наклоняются и шепчут своему ребенку, и ты знаешь, что они шепчут. “Тот парень, которого мы только что встретили? Это Билли Барнс. Лучше всех из наших гонял на коньках с клюшкой. Не умел промахиваться. Однако промахнулся”.
“Амбиции, – услышал Джимми голос своего отца. – Они тебя убьют, и не раз”.
Уильям Минти давно лежал в могиле, однако наставления старика пережили его надолго. Его единственный сын, оглядывая парковку и обочину у “Имперского гриля”, заставленные машинами, мог бы воспроизвести их в памяти более-менее дословно.
– У них все схвачено, – провозглашал отец, восседая в старом ободранном кресле, в которое он усаживался каждый вечер. За ужином отец всегда был молчалив, мрачен, но стоило ему переместиться в гостиную к выпуску новостей с Уолтером Кронкайтом[12], как он становился разговорчив. Кронкайт, судя по тому, как отец понимающе кивал головой, принадлежал к тем, у кого было все схвачено.
– Схвачено что? – однажды, набравшись храбрости, спросил Джимми.
Отец с любопытством поглядел на сына, словно вообразить не мог, как его отпрыск может быть настолько глуп.
– Все, что есть, – пояснил он, кивнув на экран телевизора, и сурово уставился на Кронкайта. – В школе тебе небось говорят, что у нас свободная страна.
Джимми не стал отрицать, что в его присутствии не раз высказывалось подобное суждение.
– Ага, так вот не верь им. У них все кругом схвачено, они все просчитали. На ком ты женишься. Где вы с ней будете жить, сколько будете платить за жилье. Сколько ты будешь зарабатывать. Кто погибнет в их войнах. Все что ни на есть. Думаешь, у тебя есть право свое слово вставить? Пораскинь мозгами.
Джимми пораскинул и пришел к выводу, что такие расчеты – дело довольно сложное. Ведь их нужно было организовать, да так, чтобы все сошлось без сучка без задоринки, а это нелегко. Пришлось бы положиться на тех самых людей, которых отец костерил за то, что они даже пособие по безработице не способны доставить вовремя, разве нет? Джимми поделился своими соображениями с отцом.
– И что? Нашел, о чем переживать, – успокоил его отец. – Если мне не веришь, послушай лет двадцать каждый вечер этого знайку, тогда, глядишь, и сам дотумкаешь, что у них все схвачено.
С того места, где сидел Джимми в гостиной, был виден дом Роби, стоявший напротив через проулок. Вечерами мать Майлза мелькала в окне их гостиной, иногда останавливаясь, чтобы задернуть занавески. В девять лет Джимми считал миссис Роби самой красивой женщиной, которую он когда-либо видел, и пытался представить, каково это жить с ней в одном доме. Наверное, все было бы как-то иначе, когда она твоя мать, но Джимми все равно не мог вообразить, что его не будет бросать в жар от миссис Роби, чьей бы она матерью ни была. От него не укрылось, что отец тоже, случалось, поглядывал в окно на миссис Роби. Джимми даже совершил ошибку, сказав Майлзу, как ему повезло, что у него такая мать и он может проводить с ней столько времени один на один, потому что мистера Роби обычно не бывает дома. Он также спросил Майлза, видел ли он свою мать голой, надеясь на детальное описание, и потом Майлз не разговаривал с ним неделю, пока Джимми не попросил прощения; с извинениями он тянуть не стал, опасаясь, как бы Майлз не сказал своей матери, что Джимми – испорченный мальчишка.
Поэтому Джимми, размышляя о том, что говорил его отец об Уолтере Кронкайте и остальных, у которых все схвачено, надеялся, что отец не прав. Ему не понравилось, что за него решают, на ком ему жениться. Он хотел сам выбирать – с намерением взять в жены девушку, очень похожую на миссис Роби. Или саму миссис Роби – позднее, конечно, когда он вырастет, а ее муж исчезнет насовсем.
– Никто не может просчитать все, – с трепетной надеждой в голосе сказал Джимми.
– Разве? – Отец не отрываясь слушал Кронкайта из опасений, как бы телеведущий не запудрил ему мозги. – Ну, может, и не все. Но главное они просчитали, черт бы их драл. Тут и сомневаться нечего.
В кратком пересказе отцовская стратегия в том, как следует обходиться с этими людьми, амбициозностью не грешила. Не привлекай к себе внимания, напутствовал он сына. Держи глаза открытыми. Всегда может что-то подвернуться, но не жадничай. Воруй помаленьку. Так спокойнее: если тебя поймают, то на сущей ерунде. Помни о “принципе возни”, изобретенном самим папашей. “Они не станут возиться с тобой, если ты стибрил по мелочи”, – подводил базу отец под свои кражи. В твоей морозилке в подвале образовалась парочка мясистых кусков оленины? Да кто с этим будет связываться? Две или три большие морозилки, набитые похищенной олениной? Это уже перебор. Принцип возни помогал измерять уровень риска в любой ситуации. Ты случайно нашел ключ, отпирающий замок чьей-то кладовой? Тебе повезло. Прибрал к рукам бутылочку дешевого вискаря? Кто из-за этого станет затевать возню с полицией и расследованием? Еще не факт, что бутылки с дешевым пойлом пересчитаны, а если и так, то, пропади одна бутылка, они решат, что обсчитались. Фирменная выпивка и большие упаковки? Этому они ведут учет. Это они постараются разыскать и вернуть. Лучше воровать дешевое. Когда оно закончится, сопрешь еще. У тебя есть ключ, храни его. И никому не показывай. Если не жадничать, ключ тебе долго прослужит. Украдешь много – они сменят замок, и нет у тебя больше ключа. Уильям Минти увлекался ключами. Он вытачивал их в подвале на станке, купленном почти задарма, когда обанкротились “Метизы” Оулрада.
Джимми резко выпрямился – старенький “вольво” поравнялся, а затем припарковался параллельно с его джипом. Водитель вылез, обошел автомобиль, открыл дверцу у пассажирского сиденья и помог выйти своей спутнице. Одета она была нарядно, но внешность так себе. Мужчина был в хлопковых брюках и твидовом пиджаке поверх голубой рубашки с расстегнутым воротом, в руках он держал коричневый бумажный пакет. Джимми Минти его сразу возненавидел, причем еще до того, как он вышел из машины. Мало кто припаркуется рядом с полицейской машиной, им же отсюда еще выезжать. Кем бы ни был этот придурок – профессором, судя по всему, – он был чересчур, сука, самоуверен. Он и его невзрачная дамочка пересекли Имперскую авеню, даже не взглянув в сторону Джимми, и когда они исчезли внутри “Гриля”, Джимми изогнулся посмотреть на талон техосмотра на ветровом стекле “вольво”. Не просрочен, а жаль.
Часы Джимми показывали половину седьмого. По его прикидкам Роби должен был вот-вот появиться. Отвезти Синди через Железный мост к дому Уайтингов и вернуться в ресторан – на это не требовалось много времени. Разве что старина Майлз напросился на чашечку кофе. Подобный поворот Джимми не слишком нравился, и все же он улыбнулся. Миссис Уайтинг в Бостоне, как ему было известно, и ее дочка с Майлзом могут устроиться прямо на диване в гостиной, где Роби ей и вставит.