– Если уж мы шепчемся, – сказал Дэвид, – как долго ты собираешься хранить в тайне эту затею с “Каллаханом”?
По плану они должны были убраться из “Имперского гриля” ко Дню благодарения или, самое позднее, к Рождеству. Однако их план уже трещал по швам, а встреча с электриком этим утром создала далеко не первую и единственную проблему.
– Как можно дольше, – ответил Майлз. – Всему свое время.
Он понимал, что его брат имеет в виду. Майлз проводил в заведении Беа все больше и больше времени, что не могло укрыться от посторонних глаз. И потом, все эти телефонные разговоры, которые он вел вполголоса, и ведь ничто так не возбуждает интерес, как конфиденциальный тон, а посетителей в зоне слышимости всегда хватало.
– Не понимаю, – сказал Дэвид. Когда Майлз внезапно передумал насчет их собственного бизнеса, Дэвид прыгал чуть не до потолка, но его настораживал тот факт, что Майлз отказывался обсуждать с ним практические детали. А его требование секретности и вовсе не имело смысла. – По-твоему, она может делать все что захочет, но это не так. Откуда ты знаешь, может, она будет счастлива избавиться от “Гриля”. Разумнее выложить ей все как на духу. Ради соблюдения приличий хотя бы, ведь ты ей кое-чем обязан.
– Разве не ты постоянно твердишь, что я ничем ей не обязан? – напомнил Майлз. – А кроме того, я не уверен, что существует хоть что-то, чего она не может сделать, особенно если постарается.
– Положим, ты прав. Но не лучше ли прояснить ситуацию заранее, а не тогда, когда будет уже поздно?
– Я бы предпочел дождаться ее отъезда на зимовку. Не понимаю, почему она медлит, и все думаю, не из-за нас ли.
– Скорее это связано с комиссией по градостроительству, – здраво предположил Дэвид. – Говорят, на этой неделе к ней зачастили визитеры.
– И снова в черных лимузинах с массачусетскими номерами?
– Окей, – сдался его брат. – Но если она и впрямь что-то подозревает и намерена создать нам проблемы, выясни это прежде, чем начнешь занимать деньги и подписывать бумаги. Когда она узнает обо всем, может, наконец подвинется и согласится на алкогольную лицензию и тебе не надо будет трогаться с места.
– Я не поступлю так с Беа.
– Да, ты не поступишь. Но вдумайся, скоро все выйдет наружу. Ты не умеешь хранить секреты.
Разубеждать его Майлз не стал. С тех пор как он опознал Чарли Мэйна на газетном снимке, он никому не проронил об этом ни слова, хотя случившееся перевернуло его жизнь. Тем воскресным утром он почувствовал, как новое знание пускает корни внутри него и тычет своими щупальцами во все части его тела. Они с братом никогда не разговаривали по душам, и не это ли помешало ему поделиться с Дэвидом своим открытием? В длинном списке тем, что они долгие годы обходили молчанием, мать всегда занимала первую строчку, так что, наверное, неудивительно, что он таился от брата. Либо его удерживало иное соображение: а вдруг Дэвид знает, и давно, – и когда Майлз вывалит ему всю правду, он лишь скажет: “Господи прости, Майлз, до тебя дошло только сейчас?”
Было бы проще поведать эту историю отцу Марку, но почему-то Майлз и ему ничего не сказал. И даже хуже: с того дня, когда он скреб южную стену, представляя, как отец Том посылает его мать через Железный мост совершать покаяние, в Св. Кэт он больше не появлялся. И не знал, вернется ли когда-нибудь, и не только в церковь, но и в ректорский дом. Щупальца открывшейся тайны опутали и его прежнюю дружбу с отцом Марком, выжав из нее радость до капли. Священник навещал его в больнице, но просидел недолго и казался рассеянным. В тот день, когда отец Том пропал, их общение уже не было легким, как раньше, – возможно, потому, что оба считали, что подвели друг друга, не подумав хорошенько, на что способны два старика. Если дело было только в пристыженности, со временем это пройдет, но Майлз опасался, что все куда сложнее. На данный момент он был уверен, что церковь – по крайней мере, в лице ее представителя, отца Тома – не только не помогла его несчастной матери, но лишь еще глубже ввергла ее в отчаяние, и отныне он твердо решил идти своим путем, как Грейс в свою пору.
– Прости, что суюсь, куда не просят, – сказал Дэвид, – но я тебе еще кое-что скажу. Ты должен позвонить этой женщине.
Майлз вздохнул, понимая, что Дэвид уже говорит не о миссис Уайтинг, но о ее дочери, звонившей ему в больницу и дважды в ресторан. Он сумел отделаться от нее расплывчатым обещанием поужинать вместе в “Гриле”, когда он окончательно поправится, и своего обещания до сих пор не сдержал.
И здесь не обошлось без щупалец. Возможно ли, что Синди знает правду? Не по этой ли причине она повела его на кладбище постоять у могил двух людей, любивших друг друга? Обнаружил бы он связь между ними следующим утром, рассматривая фотографию в газете, если бы Синди не подготовила почву? Майлз невольно переписывал свое прошлое исходя из жестокой вероятности того, что Синди с самого начала знала больше, чем он. Майлз вспоминал, как после уроков в старшей школе они вдвоем дожидались черного “линкольна” миссис Уайтинг и как Синди упрямо воротила нос от Эмили Дикинсон. По какой тяжкой необходимости она наловчилась не понимать то, во что ей не хотелось верить? Майлз мог легко вообразить миссис Уайтинг, нашептывающую: “Эта женщина так добра к тебе, да? Она та, кого любил твой отец, та, с кем он хотел сбежать. Этот мальчик, он тебе очень нравится? Именно его он предпочел тебе”. Припомнил Майлз и книжку, которую читала Синди Уайтинг, – “Отчего всполошилась ее киска?”. Не это ли дешевое чтиво помогло бедной девочке понять, что происходит между мужчинами вроде ее отца и женщинами вроде Грейс? И не влюбилась ли Синди в Майлза, потому что ей сказали, что ее отцу он нравился больше, чем она?
Опираясь на здравый смысл, он искал ответы, но здравый смысл не столько отвечал, сколько множил вопросы. Не объяснялась ли преданность Синди памяти отца тем, что она не знает правды? Вину за то, что он покинул ее, она скорее возлагала на мать, а не на Грейс, о которой говорила с искренней нежностью. Если эти двое объединены в ее восприятии, то своей любовью к ней, а не друг к другу. Опять же, что может быть более загадочным и ошеломительным, одинаково для ребенка и взрослого, чем любовь? Да, ему следует позвонить ей. Брат был прав. Но пока он звонить не станет.
– Послушай, – продолжил Дэвид, когда Майлз ответил на его поучение гробовым молчанием. – Забудь, что я сказал. Полез не в свое дело.
– Нет, – возразил Майлз, – ты все правильно сказал. Ты часто говоришь правильные вещи. Мне стоит к тебе прислушиваться.
– Ну, тебя я никогда не слушал, а зря. Я просто надеюсь, что ты, в отличие от меня, не врежешься в дерево на скорости пятьдесят миль в час.
– Может, именно это мне и нужно, – сказал Майлз, чувствуя, что в некотором смысле с ним это уже произошло. – В последнее время ты с мячом впереди, не я.
Дэвид помотал головой:
– Не дерево меня образумило. Я так надолго заторчал, что, когда выправился, мало кто верил, что я еще на что-то годен. Я не веду мяч, а сижу на скамейке штрафников. Нет, врезаться в дерево в качестве стратегии я бы не рекомендовал. Потом слишком многие тебя никогда по-настоящему не простят.
Майлз был бы счастлив объявить это неправдой, по крайней мере относительно самого себя, но не смог. Он хотел простить брата, ему даже казалось, что простил. Он также хотел научиться доверять ему, но выучился лишь терпеливо ждать, пока Дэвид опять заторчит, хотя такого с ним давно не случалось.
– Иди-ка ты к себе наверх и поспи немного, – предложил Дэвид. – Выглядишь разбитым.
– Наверное, так и поступлю, – согласился Майлз. – Я тебе нужен вечером?
– Надо быть полным идиотом, чтобы сказать “нет”, – засмеялся Дэвид.
Услуга за услугу, а как же иначе, подумал Майлз.
Пока он тащился наверх, в квартире трезвонил телефон. Поскольку они только что говорили о Синди Уайтинг, Майлз решил, что звонит она, но ошибся.
– Ты еще не закончил с церковью? – осведомился голос на другом конце провода.
– Здравствуй, папа, – сказал Майлз. – Где ты?
– Работа, похоже, не шибко продвигается, когда меня нет, ведь ты боишься лазать по лестницам.
– Ты прав, я сейчас в простое.
– С какой стати?
– Заболел. Меня держали в больнице несколько дней.
– А я-то думал, где тебя черти носят. Названивал тут.
– Потом на выходных Жанин с Уолтом Комо сыграли свадьбу.
– Рад за нее.
– Спасибо, папа… Послушай, ты так и не сказал, где ты. Или я это пропустил?
– Во Флориде, где же еще, – ответил Макс. – Приезжай сюда. Отличное место для одинокого парня.
– А где отец Том?
– Тут же, у стойки, только с другой стороны. Он завоевал второе место в конкурсе двойников Хемингуэя. Он теперь с бородой. И она сразу выросла белой-белой.
– Как ты мог, папа?
– Позволить ему отрастить бороду? Что в этом плохого?
– Ты знаешь, о чем я. Как ты мог взять деньги у священника с деменцией, рвануть во Флориду и все пропить?
– Я и цента не брал.
– Нет, просто он платит за все, да?
Макс не стал этого отрицать.
Майлз потер виски. То, что два старпера умудрились проделать такой путь от начала и до конца, плохо укладывалось в его голове. Как им удалось увильнуть от дорожных патрулей, хотя полиции всех штатов, по которым они проезжали от Мэна до Ки-Уэста, было дано указание остановить пурпурную “краун викторию” с двумя стариками, похожими на беглецов из дурдома?
– Машина еще на ходу?
– Наверное. Мы оставили ее на стоянке в порту.
– В каком порту?
– В Кэмдене.
– Поздравляю, ты меня совсем запутал.
– Мы добрались сюда на “Лайле Дей”. Мы с Томом стояли у штурвала.
– Минуточку. Хочешь, чтобы я поверил, будто ты и отец Том доплыли на шхуне от Кэмдена, штат Мэн, до Флорида-Кис?
– Ну, не только мы двое, дурачок. Капитан Джек и еще четверо ребят. Я старый морской волк, ты же знаешь.