- Лакричные леденцы? – удивился Войнич.
Сам он ожидал, скорее уж, водки.
- Или нет. Зачем Вилли знать, что ты находишься у меня. Тихо, ша, - поднес он палец к губам.
Войнич видел, что у Тило горячка, его пальцы, вцепившиеся в рукав гостя, слегка дрожали. Он попытался освободиться.
- Сядь, пожалуйста, - спокойно произнес Тило, словно бы догадался о том, что перепугал Мечислава, и отпустил его рукав.
Они уселись, Войнич на единственном стуле, а Тило на кровати.
- Даже и не знаю, как представить это дело, чтобы не показаться кем-то, у кого проблемы с нервами. Скажу только лишь, коллега, что ты попал в паршивое место. Здесь постоянно кто-то умирает.
- Ну что же, мы ведь в санатории… Болезни легких и сердца лечатся тяжело…
- Я имел в виду не это. Она ведь не повесилась, знаешь?
- Да что ты говоришь?
Войнич почувствовал неприятное замешательство, поскольку этот молодой человек уже успел ему понравиться.
- Здесь убивают людей.
Кресты из глаз Тило сейчас пропали, но, скорее всего, по причине горячки, те были стеклянистыми и нечеткими.
- И кто бы должен был это сделать? – осторожно спросил Мечислав.
- Но я ведь не об этом говорю. Не о той несчастной женщине. Я вообще.
Фон Ган сделал неопределенное движение рукой, словно бы то, к чему относилось "вообще", находилось повсюду.
- Это даже сложно объяснить, здесь все друг с другом связано. Здесь умирают люди. С тех пор, как я сюда приехал, здесь творятся странные вещи. – Тило говорил с трудом, словно бы ему сознательно приходилось контролировать собственное дыхание. – Это проклятое место. И имеется некое странное согласие с этими смертями. Это повторяется.
- Здесь, в Гёрберсдорфе? – спросил с недоверием Войнич. Ему было жалко Тило, он рассчитывал на некоторую не слишком интенсивную, но близкую связь, что-то вроде дружбы. – Женщины вешаются?
- Ах, я же не говорю про супругу Опитца. Здесь каждый год гибнет мужчина, иногда двое. Разорванный на куски в лесу.
Тило покачивал головой, явно довольный эффектом, который вызвали его слова.
Войнич почувствовал себя не в своей тарелке. Узор на обоях внезапно показался ему говорящим, наполненный лицами и глазами, уставленными на них двоих. Он тряхнул головой.
- Но ведь об этом писали бы газеты, все об этом бы говорили. Мы же не в пустыне живем.
- Это скрывают. Я знаю, о чем ты думаешь. Тебе кажется, будто бы я сумасшедший, правда? Больной псих. Спроси у Опитца. Спроси у них. И увидишь, как вытянутся у них мины.
Войнич начал отрицать это и тут же почувствовал замешательство от собственной неискренности. Да, он считал Тило психом или, по крайней мере, бредящим из-за горячки.
- Так вот, все, что хочешь, но я не псих, - повторил бледный Тило и откинулся назад, словно бы желая лечь.
Повисло напряженное молчание. Откуда-то хозяин достал коробочку шоколадных конфет.
- Угощайся, - сказал он так, словно бы желал извиниться перед гостем.
- Ты здесь уже долго? – спросил Войнич, желая обойти щекотливую тему.
- С прошлой осени. Мне стало хуже, когда начался учебный год. Летом я чувствовал себя хорошо. И был уверен, что выздоровею, но сейчас как-то ослабел. Даже читать не могу, а ужасно хотелось бы. Не говоря уже про живопись. Гадская жизнь.
Войнич не мог удержаться, чтобы не глядеть на разложенные повсюду подрамники, на приколотые к стене эскизы и гравюры. Тило превратил свою комнату в мастерскую художника.
- Ты изучаешь живопись? – неуверенно спросил он.
Тило поудобнее улегся на кровати, опираясь головой на локте и подтянув колени.
- Историю искусства. Я занимаюсь пейзажем.
Войнич понятия не имел, что сказать. Но явно не то, что сам изучает водопроводно-канализационную инженерию.
- Творится нечто странное, - вернулся Тило к предыдущей теме. – Некая сила приводит к тому, что… Понятия не имею, как бы это выразить. В лесу обнаруживают разодранные тела. Кузены Опитца. Они здесь все кузены. По фамилии Фишер, Тильх или Опитц.
- Откуда ты все это знаешь?
- Видел того убитого в прошлом году. Когда его тело притащили в деревню. По кускам.
Войнич подозрительно глянул на молодого человека.
- Да, именно так. По кусочкам. И, по-моему, даже не все обнаружили.
- Ты видел тело?
- Его несли под утро на одеяле в деревню.
Мечислав не поверил Тило. Сейчас он испытывал отвращение, усталость и разочарование, потому что ему казалось, что, будучи его ровесником, Тило станет его своего рода товарищем. Он думал, что расскажет о том, что видел в столовой, про тело на столе. Возможно, он даже расскажет ему про Глицерию или про отца, но теперь как-то утратил запал, а вдобавок чувствовал странное воздействие наливки - физически, что правда, обессиливающей, зато интенсифицирующей мышление. Сейчас ему казалось, будто бы его мысли – это отара беспорядочно и в случайных направлениях разбегающихся овец.
- Тило, я уже пойду. Похоже, что горячка берет и меня, - он поднялся и направился к двери.
Тот открыл глаза и поднялся на локте.
- Не уходи еще, - попросил.
Войнич вернулся и присел на краешке кровати.
- Не думай о подобных вещах. Все это высосанные из пальца сказки. Мы здесь в безопасности и сражаемся только лишь с собственной болезнью.
- Тебе известно, какую самую частую ошибку совершает человек в момент опасности? Ему кажется, будто бы его жизнь является исключительной, и что смерть его не касается. Человек не верит в собственную смерть. Думаешь, я верю в собственную смерть?
Тило опал на подушку.
Войнич ничего ему не ответил. Он смертельно устал. Когда же он попытался собраться, чтобы уйти, Тило склонился к нему:
- Будь поосторожнее с ними, в особенности – с Опитцем, это хитрожопый тип. Эту свою жену он бил, издевался над нею. Мне кажется, он ее убил, а потом повесил. Или же заставил ее повеситься.
Войнич захлопал веками, сам он предпочитал об этом не думать. Тило следовало выспаться. И, хотя сам отдал бы все, чтобы лежать в собственной постели, запротестовал:
- Не верю. Что, никто не заявил об этом в полицию?
- С женами ведь оно такое дело. Здесь ними никто голову особо не морочит. Я же здесь только лишь пациент. Сам едва живу, - пожал Тило плечами.
Войнич сунул конфету в рот. Оказалась, что она внутри начинена самым настоящим мягоньким марципаном; и как раз в этот момент ему припомнилось, чем еще пахла Schwärmerei – это был запах псиных лап. Он улыбнулся сам себе, вспомнив собственного пса – тот был у него в детстве, но, поскольку щенок погрыз ковер его отцу в кабинете, животному запретили заходить в дом, а потом, когда они переезжали в город, пес остался в деревне.
Теперь Войнич спросил про Лукаса и Августа, посчитав, что ситуация созрела для сплетен.
- Те еще фрукты, - оживленно отвечал Тило.
Было заметно, что ему нравится говорить о других. Он заявил, что ни у того, ни у другого денег нет, что они зависят от милости семей; Август – сестры, а Лукас – вроде бы как – дочери. Иногда у него складывалось впечатление, что Лукас – это настолько подозрительный тип, что может быть российским шпионом, которого выслали сюда на лечение. И, вроде как, его фамилия вовсе даже не Лукас, а Лукасевич, и что, как минимум наполовину, он тоже поляк. Еще Тило считал, что не все здесь по-настоящему больны, некоторые только притворяются, чтобы сбежать от жизни или же спрятаться здесь. Он подождал эффекта, который вызовут его слова, после чего предупредил Войнича остерегаться Августа.
- Ну что тебе сказать? Это человек пиявка.
Мечислав пытался выяснить, что тот имеет в виду, но Тило уже был занят Фроммером. Этот человек оказался теософом и спиритуалистом, повсюду он видел духов. Лукас говорил ему, будто бы Фроммер очень болен, но Тило сообщил, что никогда не видел, чтобы Фроммер кашлял. Сюда он регулярно приезжал на несколько недель, после чего возвращался в свой сырой город Бреслау, откуда вновь возвращался через несколько недель – отдохнувший и расслабленный. Его сложно было раскусить, и Тило ему не верил, но все равно предпочитал его чудаческую компанию мрачную настырности Лукаса и претенциозности Августа.
- Не напоминает ли он и тебе оловянного солдатика, такой же несгибаемый, готовый к любому вызову из иного мира. И этот его воротничок. Ну кто теперь носит такой воротничок?
Ну да, кто теперь носит такие воротнички? Вот только у Войнича сложилось неясное впечатление, будто бы Тило желает сообщить ему нечто совершенно другое, что-то такое, что никак не было связано с мужчинами из пансионата или даже со смертью жены хозяина. Парень глядел на Войнича внимательно, то ли несколько иронично, то ли ожидающе, словно бы желая, чтобы тот сам о чем-то догадался. Тило потянулся и зевнул:
- Мне кажется, он курит опиум. Иногда у него такой мутный взгляд.
И в этот момент они услышали тихий стук в дверь, и Тило глянул на Войнича с выражением: "Вот видишь?". Они увидели голову Опитца.
- Все в порядке? – спросила голова.
- Да, да, мы уже расходимся по постелям, - слабым голосом сообщил Тило. – Я только хотел, чтобы герр Войнич закрыл мне окно. Что-то там заедает.
- Да, уже выхожу, - сказал Мечислав и воспользовался оказией покинуть комнату больного. Он чувствовал, что на сегодня сенсационных новостей и сплетен будет достаточно.
- Ах, вот оно что. Завтра пришлю Раймунда. Спите.
Тило лишь выразительно поглядел на стоящего за порогом Войнича и одним лишь движением губ передал ему сообщение:
- За мной следят!
Опитц отправился к себе наверх, а Войнич ненадолго приостановился и прислушивался, откуда же доносится тот деликатный звук то ли воркования, то ли мягких стуков, едва слышимого шуршания, который ранее его так сильно заинтриговал.
Внезапно все показалось ему ужасно нереальным, и он даже размышлял над тем, а не уснул ли он уже, ну а Тило и все остальные – это лишь персонажи его сна. Разорванные на куски тела в лесу и избивающий жену Опитц. Он беспомощно потер лоб, словно бы читал некую совершенно абсурдную книжку, из которой понимал только лишь отдельные слова, но никак не фразы. А, может, у него тоже горячка? Ну точно, наверняка у него повышена температура, он чувствовал характерный легкий звон в ушах. А может все это лишь галлюцинации?