амены. Может быть, сорока – если новый межзвездный двигатель действительно умеет гнать корабль с колонистами быстрее. Но все равно к тому времени, как корабль сюда доберется, он может обнаружить колонистов в лесах, копающих корешки и напрочь утративших какие-либо технологии.
«Или наоборот – удача мне улыбнется, и я сумею адаптировать и приспособить наши злаки к местным условиям, и тогда у нас появится избыток пищи, которого хватит на то, чтобы у людей освободилось время для развития технологической инфраструктуры.
Мы прибыли сюда с чрезвычайно продвинутыми технологиями – и без средств для их поддержки. Если потерпим крах, нам откроется путь вниз».
– Посмотри, – сказала Афрайма.
Сэл послушно оторвался от своего микроскопа и заглянул в ее:
– Угу. Это что?
– А что ты видишь? – спросила она.
– Давай не будем играть в угадайку.
– Я прошу независимого подтверждения и поэтому ничего не могу тебе сказать.
Значит, это нечто важное. Он присмотрелся внимательнее:
– Это часть листа кукурузы. Он взят из стерильной секции, потому что на нем ни следа плесени.
– Он не из стерильной секции, – возразила она. – Из секции Дэ-четыре.
Сэл испытал такое облегчение, что был готов заплакать; и в то же время он разозлился. Через мгновение злость победила.
– Ты ошибаешься, – резко сказал он. – Ты перепутала образцы.
– Я тоже так подумала, – ответила Афрайма. – Поэтому вернулась в секцию Дэ-четыре и взяла там новый образец. И еще раз. Сейчас перед тобой результат третьей проверки.
– Вариант Дэ-четыре легко подготовить из местных материалов… Афрайма, мы это сделали!
– Я пока даже не проверила, работает ли это с амарантом.
– Это было бы слишком большой удачей.
– Или благословением. Ты когда-нибудь думал, что Бог может желать нам успеха на этой планете?
– Он мог бы уничтожить эту плесень до того, как мы здесь очутились, – заметил Сэл.
– Нет, все верно: прояви недовольство Его подарком, и Бог рассердится.
Она над ним подшучивала, но в ее словах была своя правда. Афрайма была верующей еврейкой: при голосовании о семейных парах она взяла себе новое имя, на иврите означающее «фертильная», – надеялась, что это каким-то образом сподвигнет Бога обеспечить ей мужа-еврея. Вместо того губернатор просто назначил ее помощником единственного еврея-ортодокса среди колонистов. Губернатор Колмогоров уважал религию. Так же как и Сэл.
Он просто не был уверен, что Бог знает это место. А что, если Библия совершенно права насчет сотворения конкретных Солнца, Луны и Земли – и только это и было всей сотворенной Богом Вселенной? Что, если планеты вроде вот этой были творением иных богов – с шестью ногами, трехсторонней симметрией, или чем там еще, – подобных местным формам жизни, которых Сэл называл «родными».
Вскоре они вернулись в лабораторию с обработанными образцами амаранта.
– Итак, дело в шляпе – для начала в любом случае неплохо.
– Но его так долго синтезировать, – заметила Афрайма.
– Не наша проблема. Теперь, когда мы знаем, который из препаратов работает, химики разберутся, как сделать быстро и в больших количествах. Он ведь, кажется, ничем не вредит растениям, да?
– Доктор Менах, вы просто гений.
– У меня нет степени.
– В моем словаре слово «доктор» означает «человек, знающий достаточно много для того, чтобы суметь сохранить биологический вид».
– Обязательно укажу это в своем резюме.
– Нет, – сказала она.
– Нет?
Она прикоснулась к его руке:
– Доктор, у меня наступают благоприятные дни для зачатия. Я хочу, чтобы в этом поле взошло ваше семя.
Он попытался обратить ее слова в шутку:
– Скоро ты начнешь сыпать цитатами из Песни песней Соломона.
– Я не предлагаю ничего романтичного, доктор Менах. В конце концов, мы должны работать вместе. И я замужем за Эвенезером. Ему не обязательно знать, что ребенок не его.
Она говорила так, словно действительно все тщательно продумала. Теперь Сэл по-настоящему ощутил замешательство. И досаду.
– Афрайма, мы должны работать вместе.
– Для своего ребенка я хочу самые лучшие гены.
– Так, ладно, – сказал он. – Ты останешься здесь и возглавишь работу над адаптацией культур. Я буду работать в поле.
– О чем ты говоришь? У нас полно людей, которые могут работать в поле.
– Либо увольняюсь я, либо увольняем тебя. После этого мы не сможем работать вместе.
– Но никто не обязан ничего знать!
– «Не прелюбодействуй», – процитировал Сэл. – Ты же верующая?
– Но дочери Мидиана…
– Спали с собственным отцом, потому что иметь детей было важнее, чем практиковать экзогамию, – вздохнул Сэл. – А еще важно проявлять абсолютное уважение к правилам моногамии, чтобы нашу колонию не разрывали конфликты из-за женщин.
– Ну хорошо, тогда забудь все, что я сказала, – предложила Афрайма.
– Не могу.
– Но тогда почему?..
– Афрайма, я проиграл в лотерее. Рождение детей от меня теперь незаконно. И уж тем более – детей от чужой жены. Тем не менее я не могу принимать препараты, подавляющие сексуальное влечение, поскольку должен сохранять острый ум и энергию для работы. Теперь, когда ты предложила мне себя, я не могу оставаться с тобой здесь.
– Это была просто идея, – сказала Афрайма. – Для работы тебе нужна я.
– Мне нужен кто-то, – уточнил Сэл. – Не обязательно ты.
– Но люди станут задумываться, почему ты меня уволил. Эвенезер предположит, что между нами что-то было.
– Это твоя проблема.
– А что, если я ему скажу, что я беременна от тебя?
– Вот теперь ты совершенно точно уволена. Сию же минуту. Безвозвратно.
– Я пошутила!
– Давай-ка верни голову на место. Будет тест на отцовство. ДНК. А между делом твой муж превратится в посмешище, и каждый мужчина будет смотреть на его жену и задаваться вопросом: а не предлагает ли она себя кому-то еще, чтобы подложить кукушонка в гнездо? Так что ты здесь больше не работаешь. Так будет лучше для всех.
– Если ты сделаешь это настолько очевидным, то навредишь моему браку не хуже, чем если бы мы правда это сделали!
Сэл сел на пол теплицы и закрыл лицо ладонями.
– Прости, – сказала Афрайма. – Это я полушутя.
– Хочешь сказать, если бы моим ответом было «да», ты бы призналась, что лишь дразнила меня, и оставила бы меня униженным тем, что я согласился на адюльтер?
– Нет, – призналась она. – Я пошла бы на это. Сэл, ты же самый умный – и это все знают. Тебя нельзя лишить возможности иметь детей! Это неправильно. Нам нужны твои гены.
– Это верно с точки зрения эволюции, – сказал Сэл. – Но есть и социальный аспект. Моногамия раз за разом доказывала, что именно она лежит в основе оптимального социального устройства. Дело не в генах, а в детях: они должны расти в таком обществе, которое мы хотим сохранить с их помощью. Мы за это проголосовали.
– А я голосую за то, чтобы выносить твоего ребенка. Всего одного.
– Уйди, прошу тебя! – попросил Сэл.
– Я совершенно логична, потому что еврейка, как и ты.
– Пожалуйста, уйди. Закрой за собой дверь. У меня полно работы.
– Ты не можешь от меня отвернуться, – сказала Афрайма. – Это навредит колонии.
– Убить тебя – это тоже повредит колонии, – заметил Сэл. – Но чем дольше ты здесь остаешься, тем сильнее мне хочется это сделать.
– Ты мучаешься потому, что хочешь меня.
– Я – человек и мужчина, – сказал Сэл. – Разумеется, мне хочется заняться сексом, невзирая на последствия. Мои логические способности уже подавлены, поэтому хорошо, что я принял абсолютно твердое и безвозвратное решение. Не заставляй меня превращать мое решение в болезненную реальность, не заставляй меня откромсать их начисто.
– Вот, значит, как? Ты становишься кастратом, так или иначе. Что же, а я – человек и женщина, и я хочу такого партнера, от которого у меня будут самые лучшие дети.
– Тогда поищи кого-нибудь побольше, посильнее и поздоровее, раз тебе так не терпится изменить. Но постарайся мне не попадаться, иначе я тебя сдам.
– Мозг. Мне нужен твой мозг.
– Ну, у малыша, по всей вероятности, будет твой мозг и мое лицо. А теперь иди составь отчеты по препарату «Дэ-четыре» и отдай материалы химикам.
– Я не уволена?
– Нет, – сказал Сэл. – Я подаю в отставку. Буду работать в поле, а ты останешься здесь.
– Но я же только запасной ксенобиолог! Я не могу делать твою работу.
– Тебе стоило подумать об этом до того, как ты сделала невозможной нашу совместную работу.
– Подумать только! Разве кто слышал о мужчине, который имеет что-то против небольшого перепихона на стороне?
– Афрайма, эта колония теперь – моя жизнь. И твоя. Не надо плевать в свой суп. Я ясно выражаюсь?
Она заплакала.
– Боже, за что мне такое наказание? – воскликнул Сэл. – А что дальше? Толкование снов хлебодара фараоновым любимцем?[4]
– Прости, – ответила Афрайма. – Ты должен и дальше заниматься ксенобиологией, ты в ней правда гений. Я и понятия не имею, с какой стороны к ней подойти. Сейчас я все испортила.
– Воистину так. Впрочем, ты права насчет моих встречных решений. Они были бы почти столь же вредны. Поэтому мы поступим…
Она ждала, что Сэл скажет дальше, а из ее глаз по-прежнему капали слезинки.
– Никак, – сказал он. – Ты больше никогда об этом не заговоришь. Никогда. Ты не станешь ко мне прикасаться. В моем обществе ты будешь носить скромную одежду. Мы с тобой будем говорить исключительно о работе – научным языком, как можно формальнее. Люди будут думать, что мы с тобой друг друга терпеть не можем. Все ясно?
– Да.
– Через сорок лет прилетит корабль с колонистами и новым ксенобиологом, и я смогу оставить эту вшивую работенку.
– Я не хотела, чтобы ты почувствовал себя несчастным. Думала, ты обрадуешься.
– Мои гормоны бились в экстазе. Посчитали это лучшей идеей, которую когда-либо слышали.