это растение, которое заполняет вот эту экологическую нишу, на таких-то условиях.
А когда твои глаза за сорок лет привыкают к характерным видам новой планеты, ты становишься Энтони ван Левенгуком, который первым разглядел под микроскопом мир крошечных живых существ; становишься Карлом Линнеем, который первым сгруппировал создания в семейства, рода и виды; ты становишься Дарвином, которому открываются линии эволюционных переходов от одного вида к другому.
Так что поход шел неспешно. Сэлу даже приходилось подгонять себя, чтобы поддерживать хоть сколько-нибудь приличную скорость.
— Не позволяй мне слишком задерживаться при виде всего нового, — сказал он По. — Если моя великая экспедиция продвинется всего на десять километров к югу от колонии, это будет унизительно. Я должен хотя бы пересечь первую горную гряду.
— А каким образом я смогу тебя подгонять, если ты велел мне фотографировать, отбирать и сохранять образцы и записи?
— Откажись. Скажи, что хватит стоять на карачках, разглядывая очередную былинку, и пора двигаться дальше.
— Меня всю жизнь учили слушаться старших, наблюдать и учиться. Я твой ассистент. Подмастерье.
— Ты просто надеешься, что мы не уйдем слишком далеко и, когда я скончаюсь, тебе легче будет тащить тело.
— Думаю, отец тебе сказал — если ты правда умрешь, мне нужно будет вызвать помощь и наблюдать за процессом разложения тела.
— Именно. Ты понесешь меня, только если я буду дышать.
— Или ты хочешь, чтобы я взялся за это прямо сейчас? Посадил тебя на шею, чтобы ты каждые пятьдесят метров мог открывать новое семейство растений?
— Для почтительного и послушного юноши ты слишком саркастичен.
— Лишь слегка. Если хочешь, могу стараться получше.
— Это хорошо. Я отвлекся на спор с тобой — и мы вон сколько прошагали, а я ничего нового не заметил.
— Зато собаки что-то нашли.
Оказалось, что собакам попалась маленькая семейка рогатых рептилий, которая, по-видимому, занимала в здешней экосистеме нишу кроликов, — зубастые пожиратели растительности, шустрые, прыгучие, предпочитали убегать и сражались лишь в том случае, если оказывались загнаны в угол. Сэлу показалось, что рога не являются оружием — слишком тупые, — а когда представил брачный ритуал, в котором эти создания пытаются бодаться, решил, что такие удары не вызовут сотрясения мозга: черепа прочные, а трясти там особенно нечего.
— По всей видимости, они показывают состояние здоровья, — сказал Сэл.
— Отростки?
— Рога, — уточнил Сэл.
— Думаю, они их сбрасывают и снова отращивают, — заметил По. — Ведь правда эти животные похожи на тех, кто сбрасывает кожу?
— Нет.
— Я поищу сброшенную кожу.
— Тебе придется долго искать, — сказал Сэл.
— Почему? Потому что они ее съедают?
— Потому что они ее не сбрасывают.
— Но с чего ты так уверен?
— Я не уверен, — сказал Сэл. — Но это существо не прилетело сюда с жукерами. Это местный организм, а за местными организмами мы не замечали склонности к смене кожи.
Шагая дальше, они продолжали беседу в том же духе и внимательно осматривали землю. Они много фотографировали, о да! А время от времени, когда видели что-то действительно неожиданное, останавливались и отбирали образцы. Но они все время шли. Сэл, может, и был стар, но он все еще мог держать темп, пусть и опираясь на посох. По чаще убегал вперед, чем держался рядом, но именно он застонал, когда после небольшого привала Сэл заявил, что пора двигаться дальше.
— Понятия не имею, зачем тебе этот посох, — сказал По.
— Опираться на него, когда я отдыхаю.
— Но когда ты идешь, тебе все время приходится тащить его с собой.
— Он не такой тяжелый.
— Выглядит тяжелым.
— Он из бальзового дерева — ну, то есть я называю это бальзовым деревом как раз за легкость.
По взвесил посох в руке. Примерно с фунт, толстый, сучковатый и утолщался вверху подобно кувшину.
— Я все равно устал бы нести его в руках.
— Это потому, что твой рюкзак тяжелее моего.
По не стал возражать.
— Первым людям, побывавшим на Луне и других планетах, было легко, — заметил По, когда они переваливали через высокую гряду. — Между ними и пунктом назначения лежало пустое пространство. Не было искушения остановиться и исследовать его подробнее.
— Так же как и морские путешественники. Они плавали от берега до берега, игнорируя море: у них не было инструментов, с помощью которых его можно было бы изучить на сколько-нибудь значительную глубину.
— Мы конкистадоры, — сказал По. — Только мы убили всех, прежде чем ступить на их землю.
— Это различие или сходство? — спросил Сэл. — Оспа и другие болезни распространялись быстрее конквистадоров.
— Если бы мы только могли с ними поговорить! Я читал о конкистадорах — у нас, майя, были веские причины попытаться их понять. Колумб писал о туземцах, что «у них нет языка», — просто потому, что ни один из языков не был известен испанцам и их переводчикам.
— Но у жукеров вообще не было языка.
— А может, мы так думаем.
— На их кораблях не было устройств связи. Ничего такого, что могло передавать голос или изображение. Потому что в этом не было нужды. Обмен памятью, прямая передача ощущений. Каков бы ни был механизм, он был лучше, чем любой язык, — но, с другой стороны, и хуже, потому что у них не было способа с нами поговорить.
— Так кто был нем? — спросил По. — Мы или они?
— Мы все были немы. И все были глухи.
— Много бы я дал за то, чтобы заполучить живым хотя бы одного.
— Жукер не может существовать один, — сказал Сэл. — Они жили ульями. Нужны сотни, а то и тысячи, чтобы образовался разум.
— Или нет? — спросил По. — Могло быть так, что только королева была разумной. Ведь иначе — почему они все погибли со смертью королев?
— Королева могла быть ядром, центром нейронной сети, и потому-то они и погибли вместе с ней. Но до тех пор каждый из них был отдельной личностью.
— Как я и сказал, хотелось бы заполучить живым хоть одного — чтобы мы могли узнать что-то наверняка, а не гадать по нескольким препарированным телам.
Сэл молча возрадовался, что новое поколение колонии породило на свет по крайней мере одного человека с научным складом мышления.
— У нас их сохранилось больше, чем в любой другой колонии. Здесь так мало падальщиков, что трупы смогли пролежать достаточно долго, чтобы мы успели высадиться на планету и заморозить некоторых из них. Нам, правда, удалось изучить только структуру тел обычных жукеров.
— Не королев.
— Трагедия моей жизни, — сказал Сэл.
— Правда? Больше всего ты жалеешь об этом?
Сэл не ответил.
— Прости, — промолвил По.
— Нет, все в порядке. Я просто раздумывал над твоим вопросом. О чем я больше всего жалею? Однако вопрос. Разве могу я жалеть об оставленном на Земле, если я покинул ее, чтобы спасти? А то, что я оказался здесь, позволило мне осуществить такое, о чем другие ученые могут только мечтать. Я уже смог дать название более чем пяти тысячам видов и предложить рудиментарную систему классификации всей местной биоты. Больше, чем на любой другой планете жукеров.
— Почему?
— Потому что жукеры обдирали эти планеты, а потом разводили там лишь ограниченный набор своей флоры и фауны. Это единственное место, где жизнь развивалась самостоятельно. Единственное, где царит полный бардак. Жукеры приносили с собой в колонии около тысячи видов. А их родной мир, который мог бы похвастаться большим разнообразием, уничтожен.
— Значит, ты не сожалеешь, что прилетел сюда?
— Ну конечно сожалею, — сказал Сэл. — И я рад здесь оказаться. Мне жаль только, что я старая развалина. Зато пока еще жив. Так что все мои сожаления уравновешиваются какими-то радостями. В среднем получается, что сожалеть мне не о чем. Но также я ни на йоту не счастлив. Идеальный баланс. В среднем я вообще ничего не чувствую. Думаю, я просто не существую.
— Отец говорит, что, если ты получаешь абсурдные результаты, тогда ты не ученый, а философ.
— Но мои результаты не абсурдны.
— Ты действительно существуешь. Я тебя вижу, я тебя слышу.
— С генетической точки зрения, По, меня нет. Я существую отдельно от реки жизни.
— Так ты решил мерить жизнь по единственному критерию, который позволяет тебе объявить считать ее не бессмысленной?
Сэл рассмеялся:
— Да уж, ты определенно сын своей матери.
— Не отца?
— Разумеется, ты сын своих родителей. Но именно твоя мать не терпит пустопорожней болтовни, когда несут пургу.
— Кстати, раз ты об этом заговорил… Я ведь никогда не видел пурги!
Теперь, когда на подлете к Шекспиру корабль стремительно замедлялся, экипаж стал гораздо загруженнее. Первым делом нужно было осуществить стыковку с транспортным кораблем, который доставил сюда боевой флот сорок лет назад. Поскольку на нем не было запасов на обратный перелет, корабль разместили прямо над колонией на геосинхронной орбите в качестве огромного спутника. Солнечной энергии хватало, чтобы питать компьютеры и системы связи в течение последних десятилетий.
Члены первого экипажа транспортника, впоследствии ставшие колонистами, для высадки воспользовались боевыми кораблями — припасы и оборудование для первых лет колонии были укомплектованы так, чтобы все это можно было перевезти на судах, каждое из которых было оборудовано ансиблем. Но корабли могли сделать лишь один рейс — они не были предназначены для старта с поверхности и не могли уже покинуть планету.
Команде адмирала Моргана предстояло провести техническое обслуживание и переоборудование транспортника. «Леденец» нес с собой новые метеорологические спутники и спутники, которые планировалось разместить на геосинхронной орбите планеты. Затем старый транспортник получит капитана и команду и отправится в путь — не к Эросу, к другой колонии.
Несмотря на все эти хлопоты, Эндер не тешил себя иллюзиями, будто адмирал Морган хоть на миг отвлечется от наблюдения за ним. Адмирал планировал все на несколько шагов вперед, плел интриги, и хотя «человека мира» вроде него можно было посчитать тяжелым на подъ