Отыщи способ поверить в это и не прячься от жизни в непостижимых, беспросветных глубинах релятивистского пространства.
В своей жизни я добился многого, но величайшим моим свершением было то, что я нашел тебя, распознал в тебе тебя и каким-то образом умудрился не уничтожить тебя раньше, чем ты спас мир. Могу только сожалеть о том, что после этого не сумел тебя исцелить. Но это должно стать твоим собственным свершением — или, быть может, достижением Валентины. А может, исцеление придет от детей, которых ты обязан — просто обязан — когда-нибудь завести.
Увы, в личном плане я больше всего жалею об этом. Я никогда не был женат, и у меня нет своих детей. Вместо этого я крал детей у других и тренировал — не воспитывал. Легко сказать: я усыновил человечество. Но это другое, не то что жить дома с детьми, влиять на них своими поступками, позволить им стать счастливыми, цельными и добрыми. Не проживи жизнь, так никогда и не подержав свое дитя на руках, на коленях, в своем доме, не побывав в объятиях ребенка, не услышав его голос и не увидев его улыбку, которую он дарит тебе, потому что ты вложил ее в его сердце!
У меня в жизни не было таких моментов, потому что я обращался с похищенными для Боевой школы детьми совсем иначе. Я не был отцом, и я никого не усыновлял. Женись, Эндер. Роди детей или усынови — чего бы это ни стоило. Но не живи той жизнью, какая выпала мне.
Я совершал великие дела, но сейчас, под конец своих дней, я не счастлив. Хотел бы я в свое время позволить будущему заботиться о себе самостоятельно и вместо прыжков сквозь время остановиться, обзавестись семьей и умереть в отведенный срок, в окружении потомков.
Видишь, я изливаю тебе свое сердце? Каким-то образом ты и меня зачислил в группу своих вояк.
Прости расчувствовавшегося старика — когда доживешь до моих лет, ты все поймешь.
Когда ты был в моей власти, я никогда не обращался с тобой как с сыном. Но я любил тебя, как сына; и в этом письме я обращаюсь к тебе так, как обращался бы к сыновьям, которых у меня никогда не было. И я говорю тебе: хорошо сработано, Эндер!
А теперь — будь счастлив.
Пробудившись от стазиса в конце перелета, Эндер был шокирован тем, насколько изменилась Валентина.
— Я же сказала — не собираюсь спать, пока не закончу книгу, — объяснила она, увидев выражение его лица.
— Не говори, что бодрствовала весь полет.
— Я не ложилась, — ответила Валентина. — Это же не сорокалетний перелет за два года, как в первый раз. Перелет был восемнадцатилетним, занял чуть больше года.
Эндер быстро прикинул в уме и понял, что она права. Ускорение и торможение всегда занимали примерно одинаковое время, а расстояние перелета между ними определялось разницей субъективного времени.
— И все же ты женщина, — сказал он.
— Я польщена: ты заметил! Какое разочарование — ни один капитан в меня не влюбился.
— Быть может, это только потому, что капитан Хонг взял с собой жену и семью?
— Мало-помалу они начинают понимать, что вовсе не обязательно жертвовать всем, чтобы быть межзвездным скитальцем, — сказала Валентина.
— Так, чисто арифметически: мне еще семнадцать, а тебе уже почти двадцать один.
— Мне уже двадцать один. Зови меня тетушкой Вэл.
— Не стану, — ответил Эндер. — Так ты закончила книгу?
— Я написала историю колонии Шекспир, вплоть до твоего прибытия. У меня бы ничего не получилось, если б ты не дрых.
— Почему? Я настаивал бы на точности?
— Потому что у меня не было бы полного доступа к твоей переписке с Колмогоровым.
— Моя переписка закрыта двойным паролем.
— О, Эндер, ты ж говоришь со мною! — сказала Валентина. — Думаешь, мне не по силам припомнить имена «Стилсон» и «Бонзо»?
— Я не использовал их имена вот так, просто.
— Для меня это было просто, Эндер. Ты думаешь, что тебя никто по-настоящему не понимает, но я могу догадаться, какие у тебя пароли. А значит, я твой соратник в деле шифрования.
— Это значит, что ты за мной шпионишь, — возразил Эндер. — Жду не дождусь, когда прочитаю твою книгу.
— Не волнуйся, твоего имени я не упоминала. Его письма называла «письмами к другу» с датой.
— В самом деле? Ты такая тактичная.
— Не будь брюзгой. Я не видела тебя четырнадцать месяцев и очень соскучилась. Не заставляй меня пожалеть.
— Я видел тебя только вчера, а за ночь ты успела сунуть нос в мои файлы. Не жди, что я это проигнорирую. Куда ты еще залезла?
— Больше никуда, — сказала Валентина. — Твой багаж на замке. Я не взломщик.
— Когда я смогу прочесть твою книгу?
— Когда купишь ее и скачаешь. Ты можешь себе позволить.
— У меня нет денег.
— Ты еще не прочитал письмо от Хайрама Граффа, — сказала Валентина. — Он организовал тебе приличную пенсию, и ты можешь запускать в нее руку без каких-либо налогов до совершеннолетия.
— Стало быть, ты не ограничилась темой исследования?
— Пока не прочтешь — не узнаешь, есть ли в письме что-то полезное, так ведь?
— Похоже, для написания этой книги тебе потребовалось прочитать все письма в истории человечества.
— Только те, что были написаны с момента основания колонии номер один после третьей войны с жукерами, — ответила она и поцеловала его в щеку. — Доброе утро, Эндер. Добро пожаловать обратно в мир.
Эндер покачал головой.
— Не Эндер, — сказал он. — Не здесь. Я Эндрю.
— О. А почему тогда не Энди? Или Дрю?
— Эндрю, — упрямо повторил Эндер.
— Что же, тебе следовало бы сказать об этом губернатору: ее пригласительное письмо адресовано Эндеру Виггину.
Эндер нахмурился:
— В Боевой школе мы даже не были знакомы.
— Полагаю, она думает, что знает тебя, — раз уж столь тесно общалась с половиной твоих вояк.
— Которые нанесли ей сокрушительное поражение, — уточнил Эндер.
— Это подпадает под описание «тесного общения», не так ли? Что-то вроде Гранта и Ли?
— Полагаю, Граффу пришлось предупредить ее о том, что я прилетаю.
— Твое имя есть в списке пассажиров, и к нему прилагается информация о том, что ты был губернатором Шекспира в течение двух лет. Все это сужает круг всех возможных Эндрю Виггинов до одного.
— Ты уже спускалась?
— Никто не спускался. Я попросила капитана позволить мне разбудить тебя, чтобы ты мог отправиться на первом челноке. Разумеется, он был счастлив сделать все, что в его силах, для великого Эндера Виггина. Он принадлежит твоему поколению — был на Эросе, когда ты победил в финальном сражении. Говорит, видел тебя там — и не раз.
Эндер прокрутил в памяти краткую встречу с капитаном перед погружением в стазис.
— Я его не узнал.
— Он и не ждал, что ты узнаешь. Он приятный человек. И куда лучше на своей должности, чем старый… как там его.
— Квинси Морган.
— Я помню его имя, Эндер. Просто не хотела его произносить или слышать.
Эндер очистился. После стазиса все тело покрывала своеобразная пена; его кожа, казалось, немного потрескивает с каждым движением. Вряд ли это полезно, подумал он, соскребая пену, а кожа отвечала слабой покалывающей болью. Но Графф ложится в стазис через каждые десять месяцев и до сих пор не жаловался на здоровье.
«И он выбил мне пенсию. Ну не круто ли? Представить, что Ганг пользуется деньгами Гегемонии, было бы трудновато. Но когда межзвездная торговля станет набирать обороты, может, доллар СЛЗ и сохранит кое-какую покупательную способность».
Высохнув и одевшись, Эндер забрал свой багаж и в уединении запертой каюты Валентины, из которой она тактично удалилась, открыл ящик с коконом последней королевы улья во Вселенной.
На какой-то миг его захлестнул страх, что она погибла за время перелета. Но нет. После того как Эндер подержал ее несколько минут в руках, в сознании возникла картинка. Или, скорее, стремительный рой картинок — лица сотен королев ульев, тысяч королев, в такой быстрой последовательности, что он не мог ухватиться за какую-то одну. Словно после пробуждения — перезагрузки — все предки, о которых помнила эта королева улья, должны были возникнуть в ее мозгу перед тем, как снова улечься в памяти и позволить ей контролировать собственный разум.
Что ж, это не было разговором, не могло им быть. Но когда Эндер вспоминал об этом, ему казалось, что это самый настоящий диалог. Словно его мозг был неприспособлен к тому, чтобы запоминать происходящее между ними — прямую передачу сформированной памяти. Вместо этого он перевел этот обмен в нормальный человеческий режим обмена фразами.
— Это мой новый дом? Ты позволишь мне войти? — спросила она его — или, скорее, показала себя вылетающей из кокона в прохладный воздух пещеры.
Вместе с этой картиной пришло ощущение вопроса — или требования?
— Слишком рано, — ответил он. — Никто еще ничего не забыл. Они придут в ужас. Убьют тебя, как только обнаружат тебя или твоих детей.
— Еще ждать, — сказала она. — Всегда ждать.
— Да, — сказал Эндер. — Я буду летать так часто, как только смогу, и как можно дальше. Пятьсот лет. Тысячу лет. Не знаю, сколько времени пройдет, пока я смогу спокойно тебя отпустить где-нибудь.
Она напомнила ему, что на нее не действует релятивистский эффект путешествия во времени.
— Наш разум работает по принципу вашего ансибля. Мы всегда привязаны к реальному времени Вселенной.
Для этого она воспользовалась изображением часов, которое достала из памяти Эндера. Ее же метафорой для изображения времени были пролеты солнца по небу — если речь шла о днях — и дрейф этих пролетов к северу и снова к югу — если имелись в виду годы. Королеве ульев никогда не требовалось делить время на часы, минуты и секунды, потому что для ее собственных детей — жукеров — все происходило сейчас.
— Мне жаль, что тебе приходится проживать все время перелета, — сказал Эндер. — Но необходимо ложиться в стазис и оставаться молодым достаточно долго, чтобы найти тебе дом.