Эндер Виггин (сборник) — страница 155 из 556

Маневры

11Бангкок

Помещено на форуме военной истории

От: [e-mail].

Тема: Кто помнит Брисеиду?

Когда я читаю «Илиаду», я вижу то, что видят все, — поэзию, разумеется, и, конечно, рассказ о героической войне бронзового века. Но я вижу и другое. Пусть ради Елены отправились в путь тысячи кораблей, но Брисеида едва не разметала этот флот. Она была бессильной пленницей, рабыней, и все же Ахилл чуть не развалил союз греков, настолько он ее желал.

А загадка, которая не дает мне покоя, вот в чем: была ли она так необычайно красива? Или Ахилла пленил ее ум? Нет, серьезно: была бы она счастлива в плену у Ахилла? Пошла бы она к нему добровольно? Или осталась бы хмурой и непокорной невольницей?

Вряд ли это что-нибудь значило бы для самого Ахилла — он бы использовал пленницу как хотел, не считаясь с ее чувствами. Но представим себе, что Брисеида узнала бы правду об ахиллесовой пяте и как-то передала ее кому-нибудь на стены Трои…

О Брисеида, если бы мне только услышать твои слова!

Гектор Победоносный

Боб развлекался, оставляя для Петры сообщения на всех форумах, которые она могла посещать — если она жива, если Ахилл разрешает ей бродить по Сети, если она поняла, что тема «Кто помнит Брисеиду» относится к ней, и если она может ответить, как скрытно просит это его письмо. Он называл ее именами и других женщин, которые были возлюбленными полководцев: Гиневра, Жозефина, Роксана, даже Барзина — персидская жена Александра, вскоре после его смерти убитая Роксаной. А сам он подписывался именами роковых противников или главных соперников этих вождей: Мордред, Веллингтон, Гектор.

Он сделал опасный шаг, сохранив эти сетевые личности — каждая из них содержала только порядок пересылки к другим анонимным сетевым личностям, которые держали всю полученную почту в виде шифрованных сообщений на открытом форуме с протоколами, не отслеживающими читателя. Эти сообщения можно было посещать и читать, не оставляя следов, но сетевые брандмауэры можно пробить, протоколы — взломать.

Он сейчас мог позволить себе быть более беспечным насчет сетевых личностей, хотя бы потому, что его местоположение в реальном мире было теперь известно людям, чью надежность Боб не мог оценить. Так стоит ли волноваться насчет пятого замка на задней двери, если передняя распахнута настежь?

В Бангкоке его принимали по высшему разряду. Генерал Наресуан обещал ему, что никто не узнает его настоящего имени, что ему дадут солдат для обучения и разведданные для анализа и что с ним постоянно будут советоваться при подготовке тайских военных ко всем возможным неожиданностям. «Мы серьезно относимся к суждению Локка, что Индия вскоре будет представлять угрозу для безопасности Таиланда, и нам, конечно же, хочется получить вашу помощь в подготовке наших планов». Все так тепло и в высшей степени предупредительно. Боба и Карлотту разместили в апартаментах для высших офицеров на военной базе, выдали неограниченный кредит для покупок и… забыли.

Никто не приходил. Никто не просил консультаций. Обещанные разведданные не поступали. Обещанные солдаты не появились.

Но Боб понимал, что этот вопрос поднимать не надо. Обещания не были забыты. Если напомнить, Наресуану будет неудобно, он почувствует себя задетым. Ничего хорошего это не даст. Что-то, значит, случилось, и Боб мог только гадать что.

Прежде всего он, конечно, испугался, что Ахилл как-то связался с правительством Таиланда, его агенты уже знают, где Боб сейчас, и смерть неотвратима.

Тогда он отослал от себя Карлотту.

Сцена была не из приятных.

— Ты должен уйти со мной, — требовала она. — Они тебя не остановят. Пойдем.

— Я не пойду, — ответил Боб. — Наверняка неполадки в местной политике. Кто-то не хочет, чтобы я здесь был, — то ли сам Наресуан, то ли кто-то другой.

— Если ты считаешь, что тебе безопасно остаться, то нет смысла мне уезжать.

— Здесь ты не сойдешь за мою бабушку, — заметил Боб. — Сам факт, что у меня есть охранник, меня ослабляет.

— Избавь меня от этой сцены, которую ты хочешь сыграть! — фыркнула Карлотта. — Я знаю, что есть причины, по которым ты хочешь от меня избавиться, но знаю и то, что могу быть тебе очень полезна.

— Если Ахилл уже знает, где я, значит он глубоко запустил лапы в Бангкок и мне здесь не скрыться. А ты можешь. Информация о том, что со мной пожилая женщина, могла еще до него не дойти. Но скоро дойдет, а тебя он хочет убить не меньше, чем меня. Мне не хочется еще и за тебя волноваться.

— Ладно, я уеду. Но как мне с тобой связаться, если ты никогда не сохраняешь один и тот же адрес?

Боб дал название своей папки на анонимной доске объявлений и ключ шифрования. Она выучила их наизусть.

— Еще одно, — сказал Боб. — В Гринсборо Питер что-то говорил насчет того, что читал твои докладные.

— Я думаю, он соврал, — ответила Карлотта.

— А я по твоей реакции думаю, что, читал он их или нет, такие докладные были, и ты не хочешь, чтобы я их прочел.

— Действительно были и действительно не хочу.

— И это вторая причина, по которой я хочу, чтобы ты уехала.

На лице Карлотты отразился гнев.

— Ты не веришь моим словам, что там нет ничего, что тебе надо сейчас знать?

— Мне все надо о себе знать. Все мои сильные и слабые стороны. Ты знаешь обо мне что-то, что сказала Граффу и не сказала мне. И сейчас не говоришь. Ты считаешь себя вправе решать за меня. Это значит, что мы все-таки не партнеры.

— Что ж, хорошо, — сухо сказала Карлотта. — Я действую в твоих же интересах, но понимаю, что у тебя другая точка зрения.

Боб достаточно хорошо знал Карлотту и понимал, что она сдерживает не гнев, а горе и досаду. Финт насчет ее докладных заставил ее согласиться на отъезд. А Бобу эта история действительно была неприятна.

Через пятнадцать минут сестра Карлотта уже была на пути в аэропорт. Через девять часов в шифрованную папку Боба на доске объявлений пришло сообщение. Карлотта была уже в Маниле, где могла исчезнуть в католическом монастыре. Насчет ссоры — если ее можно было так назвать — не было сказано ни слова. Только упоминалось кратко «признание Локка», как его назвали журналисты. «Бедный Питер, — писала Карлотта. — Он так долго скрывался, и теперь ему будет очень трудно привыкнуть к тому, что приходится сразу сталкиваться с последствиями своих слов».

Боб ответил по ее защищенному адресу в Ватикане: «Я только надеюсь, что Питеру хватило мозгов убраться из Гринсборо. Что ему сейчас нужно — так это сбежать в какую-нибудь малую страну и набраться там административного и политического опыта. И поруководить хотя бы городским водопроводом».

«А мне, — подумал Боб, — нужны солдаты, которыми я буду командовать. За этим я сюда и приехал».

После отъезда Карлотты прошли недели, но молчание все длилось. Вскоре стало очевидно, что Ахилл здесь ни при чем, иначе Боб уже был бы мертв. И открытие, что Локк — это Питер Виггин, тоже не имело к этому отношения: застой начался еще до того, как Питер опубликовал свое заявление.

Боб стал заниматься любой работой, которая могла бы иметь смысл. Хотя у него не было доступа к картам штабной детальности, обычные спутниковые карты были в его распоряжении, карты территории между Индией и сердцем Таиланда — суровой горной страны Северной и Восточной Бирмы, подходы со стороны Индийского океана. У Индии был значительный по меркам региона флот, и она могла бы попытаться пройти Малаккский пролив и ударить по Таиланду с залива. Ко всем возможностям надо было быть готовым.

Некоторые основные сведения о структуре армий Индии и Таиланда можно было взять из сетей. У Таиланда были мощные военно-воздушные силы, дававшие шанс на достижение господства в воздухе, если удастся защитить базы. Поэтому было бы важно иметь возможность срочно развернуть взлетно-посадочные полосы в тысяче мест, а такое инженерное предприятие было бы по плечу таиландской армии, если сейчас провести учения и разместить по всей стране людей, топливо и запчасти. Такая же организация в сочетании с минными полями была бы лучшей защитой от высадки с моря.

Другим уязвимым местом индийской армии должны были быть линии снабжения и пути наступления. Поскольку стратегия Индии не могла не включать использование огромных армий, защита должна была состоять в том, чтобы держать эти армии голодными и все время беспокоить воздушными налетами и вылазками партизан. А если, как было вероятно, индийская армия достигнет плодородной равнины Чао-Фрайа или плато Аорай, надо будет, чтобы они нашли там выжженную землю, а запасы продовольствия — те, что не будут уничтожены, — были рассеяны и спрятаны.

Стратегия жестокая, поскольку вместе с индийской армией пострадает и тайский народ, и пострадает даже сильнее. Значит, разрушение должно быть организовано таким образом, чтобы его осуществили в последнюю минуту. А также, по мере возможности, надо будет эвакуировать женщин и детей в удаленные районы или даже в лагеря беженцев в Лаосе и Камбодже. Конечно, границы индийскую армию не остановят, но труднопроходимая местность может остановить. Имея множество изолированных целей, индийская армия будет вынуждена распылить силы. Тогда — и только тогда — будет иметь смысл начать уничтожение небольших групп индийских сил партизанскими налетами или даже серьезными боями там, где таиландская армия будет иметь временное численное превосходство и подавляющую поддержку с воздуха.

Судя по всему, что Бобу было известно, в этом и состояла военная доктрина руководства тайской армии, и такие предложения могли только раздражать их главный штаб или давать понять, что Боб считает себя умнее их.

И поэтому он тщательно выбирал выражения для своей докладной записки. «Как вами, несомненно, уже сделано» или «Как вы, насколько я понимаю, предусмотрели». Такие фразы тоже, конечно, могли иметь обратный эффект, если они не предусмотрели, — тогда они звучали бы покровительственно. Но что-то надо было делать, чтобы прервать этот заговор молчания.

Боб несколько раз перечитывал записку, внося изменения. Потом подождал несколько дней, чтобы посмотреть свежим взглядом. И наконец, убедившись, что она составлена настолько ненавязчиво, насколько это возможно, отправил электронным письмом на адрес канцелярии чакри — главнокомандующего. Это был наиболее публичный и наименее удобный способ из всех, которым можно было ее передать, поскольку почту, приходящую на этот адрес, наверняка читали помощники. Даже напечатать ее и принести лично было бы не так топорно, но смысл был в том, чтобы всколыхнуть болото. А если бы Наресуан хотел, чтобы Боб действовал тоньше, он бы дал ему для переписки свой личный адрес.

Через пятнадцать минут после того, как Боб отправил записку, дверь бесцеремонно распахнулась, и вошли четверо чинов военной полиции.

— Пройдите с нами, сэр, — произнес командовавший ими сержант.

Боб понимал, что вопросов задавать не надо. Эти люди знают только отданный им приказ, и Боб вскоре выяснит, в чем он состоит.

Его не повели в канцелярию чакри. Вместо этого его препроводили в сборный дом, поставленный на старом плац-параде, — тайская армия лишь недавно отказалась от маршировки как способа муштры солдат и демонстрации военной мощи. Всего трех столетий после Гражданской войны в Америке хватило, чтобы доказать, что хождение в бой строем закончилось. Для военных организаций вполне допустимое торможение. Боб не удивился бы, обнаружив, что еще существует армия, обучающая солдат сражаться шашками в конном строю.

На двери, к которой привели Боба, не было ни таблички, ни даже номера. Когда он вошел, никто из военных-клерков даже не глянул в его сторону. Их поведение говорило, что его приход — событие ожидаемое и совершенно не важное. Что, конечно, означало, что оно очень важное, иначе бы они не старались так усердно его в упор не видеть.

Его подвели к двери кабинета, и сержант распахнул ее перед ним. Боб вошел, военная полиция осталась снаружи. Дверь закрылась.

За столом сидел майор. Чертовски высокий чин для секретаря, но казалось, что это его работа — по крайней мере сегодня. Майор нажал кнопку интеркома:

— Пакет прибыл.

— Давайте его ко мне, — ответил молодой голос. Такой молодой, что Боб сразу просек ситуацию.

Конечно же, Таиланд тоже отдал в Боевую школу свою долю военных гениев. И хотя ни у кого из джиша Эндера не было тайских родителей, в целом Таиланд был богато представлен в Боевой школе, как и другие страны Восточной и Южной Азии.

Трое тайских солдат даже служили с Бобом в армии Драконов. Всех ребят из этой армии Боб помнил, помнил подробное досье на каждого, поскольку именно он составлял список тех, кто войдет в армию Эндера. Поскольку все правительства ценили вернувшихся выпускников Боевой школы пропорционально их близости к Эндеру Виггину, то, вероятнее всего, именно человек из армии Драконов поднялся настолько высоко, что смог быстро перехватить записку, направленную чакри. И тот из троих, которого Боб ожидал бы увидеть на самой высокой должности в самой агрессивной роли, это был…

Сурьявонг. «Суровый», называли его за глаза, потому что у него всегда был такой вид, будто он на кого-то злится.

И вот он, стоит за заваленным картами столом.

Боб с удивлением заметил, что ростом почти не уступает Сурьявонгу. Суровый не был высок, но в Боевой школе любой возвышался над Бобом как башня. Значит, он стал догонять в росте. Может быть, не всю жизнь ему предстоит прожить лилипутом. Мысль обнадеживающая.

Но ничего обнадеживающего не было в голосе Сурьявонга.

— Значит, колониальные державы решили повоевать руками Индии и Таиланда, — сказал он.

Боб сразу понял, что задело Сурьявонга. Ахилл был бельгийским валлонцем, а Боб — греком.

— Ага, — ответил Боб. — Бельгия и Греция хотят решить свою древнюю вражду на кровавых полях Бирмы.

— То, что ты был в джише Эндера, — сказал Сурьявонг, — еще не значит, что ты разбираешься в военной ситуации Таиланда.

— Я и написал свою докладную, чтобы показать, насколько ограниченны мои знания, потому что чакри Наресуан не дал мне доступа к разведданным, который я должен был, согласно его словам, получить по прибытии.

— Если нам когда-нибудь понадобится твой совет, ты получишь данные.

— Если вы будете давать мне только те данные, которые сочтете необходимыми, — сказал Боб, — то мои советы будут состоять лишь из того, что вы уже и сами знаете, и я с тем же успехом могу ехать домой.

— Вот именно, — ответил Сурьявонг. — Так будет лучше всего.

— Сурьявонг, — сказал Боб, — ты меня не знаешь по-настоящему.

— Я знаю, что ты всегда был противным показушником, которому надо быть умнее всех.

— А я и был умнее всех, — возразил Боб. — И результаты тестов это доказывали. Ну и что? Меня не сделали из-за этого командиром армии Драконов. Эндер не дал мне из-за этого взвод. Я знаю, насколько бесполезно быть умным по сравнению с умением командовать. И я знаю, насколько я невежествен в делах Таиланда. Я приехал не потому, что думал, будто Таиланд падет, если мой военный гений не поведет вас в бой. Приехал я потому, что самый опасный в мире человек заваривает кашу в Индии, а Таиланд, по моим расчетам, будет его главной целью. Я приехал потому, что если надо воспрепятствовать Ахиллу в установлении мировой тирании, то делать это надо здесь. И я думаю, что ты, как Джордж Вашингтон в Войне за независимость, можешь принять помощь Лафайета или Штойбена[57].

— Если твоя дурацкая записка и есть пример такой «помощи», можешь уезжать прямо сейчас.

— Так что, вы действительно уже умеете строить полосы за то время, что истребитель находится в воздухе? И самолет сможет сесть на аэродром, которого не существовало в момент взлета?

— Это действительно интересная идея, и наши инженеры ее рассмотрят и оценят ее осуществимость.

Боб кивнул:

— Отлично. Это все, что мне нужно было знать. Я останусь.

— Ты уедешь!

— Останусь, потому что ты, хотя и злишься, что я здесь, умеешь прислушаться к удачной идее, а значит, с тобой можно работать.

Сурьявонг в ярости перегнулся через стол:

— Ты, наглый хмырь, я тебе не шлюха портовая!

Боб ответил очень спокойно:

— Сурьявонг, я не пытаюсь занять твое место. Я не хочу здесь заправлять. Я просто хочу быть полезным. Почему бы тебе не использовать меня так, как использовал Эндер? Дай мне в обучение группу солдат. Дай мне придумывать невозможные вещи и соображать, как их сделать. Дай мне подготовиться, и, когда начнется война и надо будет делать невозможное, ты меня вызовешь и скажешь: «Боб, мне надо задержать вот эту армию на день, а у меня там поблизости нет войск». И я тебе отвечу: «А воду для питья они берут из реки? Ладно, у меня они все недельку промаются дизентерией. Это их наверняка задержит». И я направляюсь туда, кидаю в воду биоагент, минуя системы очистки воды, и уматываю. А может, у тебя уже есть диверсионные группы для отравления воды?

Сурьявонг еще несколько мгновений сохранял на лице выражение холодной злобы, но не выдержал и расхохотался.

— Ладно, Боб, ты это на месте придумал или заранее запланировал?

— На месте придумал, — сознался Боб. — Но идея забавная, как ты думаешь? Дизентерия не раз меняла ход истории.

— Сейчас все иммунизируют солдат против любого известного биологического оружия. И к тому же нельзя предотвратить побочные последствия ниже по течению.

— Но наверняка Таиланд ведет современные и серьезные исследования в биологии?

— Чисто оборонительного характера, — ответил Сурьявонг, улыбнулся и сел. — Ладно, садись. Тебя действительно устроит быть на заднем плане?

— Не только устроит, я этого больше всего хочу. Если Ахилл узнает, что я здесь, он найдет способ меня убить. Меньше всего мне надо быть на виду — пока на самом деле не начнется бой, и тогда для Ахилла может оказаться изрядным психологическим ударом, что командую я. Это не будет правдой, но он еще сильнее станет психовать, если будет думать, что дерется со мной. Мне случалось его переиграть, и он меня боится.

— Я не место свое хочу защитить, — сказал Сурьявонг, и Боб его понял так, что он именно свое место и защищает. — Понимаешь, Таиланд сохранял независимость, когда все остальные страны региона управлялись европейцами. Мы горды тем, что сумели не допустить к себе иностранцев.

— И все же в истории Таиланда были допущенные иностранцы, и они приносили огромную пользу.

— Пока знали свое место.

— Покажи мне мое место, и я его буду знать, — предложил Боб.

— С каким контингентом ты хочешь работать?

Боб просил не много людей, но набирать он их хотел из всех родов войск. Еще два истребителя-бомбардировщика, два патрульных катера, несколько механиков, пара легких бронемашин, две сотни солдат и достаточное число вертолетов для транспортировки всего этого — кроме самолетов и катеров.

— И право требовать прочие мелочи. Весельные лодки, например. Мощная взрывчатка для обучения подрыву стен и мостов. Все, что может понадобиться.

— Но вступать в бой без разрешения ты не будешь.

— Без чьего разрешения? — спросил Боб.

— Моего, — ответил Сурьявонг.

— Но ты же не чакри, — возразил Боб.

— Чакри, — ответил ему Сурьявонг, — существует, чтобы снабжать меня всем, что я попрошу. Стратегия полностью в моих руках.

— Полезно знать, кто на самом деле тут главный, — заметил Боб. — Кстати, Эндеру было от меня больше всего помощи — как бы ее ни оценивать, — когда я знал все, что знал он.

— Помечтай.

Боб улыбнулся:

— Я мечтаю о хороших картах. И о точной оценке состояния тайских вооруженных сил.

Сурьявонг задумался.

— Ты всех своих солдат посылаешь в бой с завязанными глазами? — спросил Боб. — Надеюсь, что только меня.

— Пока я не буду уверен, что ты действительно мой солдат, повязку я с тебя не сниму. Но… ладно, карты ты получишь.

— Спасибо, — сказал Боб.

Он знал, чего боится Сурьявонг: что Боб, получив информацию, выработает альтернативную стратегию и убедит чакри, что он будет лучшим начальником штаба, чем Сурьявонг. Потому что фраза, будто Сурьявонг здесь главный, была очевидной неправдой. Чакри Наресуан ему доверял и явно предоставил ему большие полномочия, но власть находилась в руках Наресуана, и Сурьявонг ему служил. Вот почему он боялся Боба — Боб мог бы его подсидеть.

Достаточно скоро он узнает, что Боб в дворцовых интригах не заинтересован. Если он правильно помнил, Сурьявонг происходил из королевской семьи — хотя последние короли-многоженцы Сиама оставили столько детей, что вряд ли сыщется хоть один таец, в той или иной степени не состоящий в родстве с королевской семьей. Несколько веков назад Чулалонгкорн[58] установил правило, что принцы имеют обязанность служить, но не право занимать высокое положение. Жизнь Сурьявонга принадлежала Таиланду, и это был вопрос чести, но должность свою он сохранял лишь до тех пор, пока его начальники считали, что он для этой должности лучший.

Теперь, когда Боб знал, кто его придерживал, было бы легко скинуть Сурьявонга и занять его место. В конце концов, Сурьявонгу было поручено выполнить обещания Наресуана. Он намеренно нарушил приказ чакри. Все, что надо было сделать Бобу, — найти обходной путь, может быть, какой-нибудь контакт Питера, чтобы шепнуть Наресуану, что Сурьявонг не давал ему то, что требовалось. Начнется расследование, и будут посеяны первые семена недоверия к Сурьявонгу.

Но Бобу не нужно было место Сурьявонга.

Ему нужны были войска, которые он мог бы обучить действовать настолько четко, изобретательно и талантливо, чтобы, когда он свяжется с Петрой и выяснит, где она, он мог бы выручить ее живой. С разрешения Сурьявонга или без него. Он будет помогать таиландской армии изо всех сил, но у Боба были свои цели, и они ничего общего не имели с карьерой в Бангкоке.

— Еще одно, — сказал он. — Мне нужно имя, какое-нибудь такое, что не известит никого за пределами Таиланда, что я ребенок и иностранец. Это могло бы навести Ахилла на мысль, кто я такой.

— Какое имя тебя устроит? Как тебе Сюа — это значит «тигр»?

— У меня есть имя получше, — предложил Боб. — Бороммакот.

Сурьявонг состроил недоуменную гримасу, но потом вспомнил это имя из истории Айюдхи, древнего тайского города-государства, наследником которого стал Сиам.

— Имя узурпатора, который украл трон у Афаи, законного наследника?

— Я думал лишь о значении этого имени. «В урне». То есть ожидающий кремации. — Он расплылся в улыбке. — С точки зрения Ахилла, я просто ходячий покойник.

Сурьявонг успокоенно пожал плечами:

— Как хочешь. Я думал, что ты, как иностранец, выберешь имя покороче.

— Зачем? Мне его не произносить.

— Тебе им подписываться.

— Я не буду издавать письменных приказов, а единственный человек, перед которым я буду отчитываться, — это ты. К тому же «Бороммакот» очень забавно звучит.

— Ты хорошо знаешь тайскую историю.

— Еще в Боевой школе, — ответил Боб, — я увлекался Таиландом. Народ победителей. Древние тайцы смогли выйти за обширные пределы Камбоджийской империи и распространиться по всей Юго-Восточной Азии, и никто этого не заметил. Их завоевала Бирма, а они освободились и стали сильнее прежнего. Когда остальные страны подпали под господство европейцев, Таиланд еще на удивление долго расширял свои границы и, хотя он потерял Камбоджу и Лаос, ядро свое отстоял. Я думаю, Ахиллу предстоит узнать то, что узнали его предшественники: Таиланд нелегко завоевать и, даже если завоюешь, им нелегко управлять.

— Значит, ты хорошо понял душу тайца, — сказал Сурьявонг. — Но сколько бы ты нас ни изучал, одним из нас ты никогда не станешь.

— Ошибаешься, — возразил Боб. — Я уже один из вас. Победитель и свободный человек, кем бы я ни был помимо этого.

Сурьявонг воспринял это серьезно:

— Тогда скажу тебе как свободный человек свободному человеку: добро пожаловать на службу Таиланду.

Расстались они дружелюбно, и в тот же день Боб увидел, что Сурьявонг держит слово. Ему дали список солдат — четыре роты по пятьдесят человек с отличным послужным списком, то есть не пытались сплавить отходы. И ему выдавались для учений вертолеты, самолеты и патрульные катера.

Вообще-то, ему следовало волноваться перед встречей с солдатами, которые наверняка будут настроены скептически по отношению к такому командиру. Но он уже проходил это в Боевой школе. Этих солдат он завоюет самым простым способом из всех: без лести, без поблажек, без панибратского дружелюбия. Он покажет им, что знает, как обращаться с армией, и у них будет уверенность, что, когда их поведут в бой, они не погибнут зря ради безнадежной цели. Он с самого начала скажет: «Я не поведу вас на дело, если не буду знать, что мы можем победить. А ваша задача — стать настолько мощной боевой силой, что не будет такого дела, куда я не смогу вас повести. Мы здесь не для славы, а для того, чтобы уничтожать врагов Таиланда любым возможным способом».

Они скоро привыкнут к тому, что их ведет греческий мальчик.

12Исламабад

Кому: [e-mail]

От: [e-mail]

Тема: Условия консультации

Мсье Ле Бон, я понимаю, насколько трудно Вам было обратиться ко мне, и ценю это. Я полагаю, что мои взгляды и предложения действительно могли бы иметь для Вас ценность; более того, я уверен, что Вы настроены действовать решительно и смело от имени народа, которым Вы правите, и поэтому любые предложения, которые я Вам представлю, могут быть осуществлены.

Но, к сожалению, условия, которые Вы предлагаете, для меня неприемлемы. Я не приеду на Гаити под покровом ночи или под маской туриста или студента, чтобы никто не узнал, что Вы консультируетесь у какого-то подростка из Америки. Несмотря ни на что, я остаюсь автором каждого слова, написанного от имени Локка, и только под этим широко известным именем, которое стоит под предложениями, положившими конец войне Лиги, я могу открыто приехать консультировать Вас. Если моя предшествующая репутация — недостаточная причина для того, чтобы Вы могли пригласить меня открыто, то я еще и брат Эндера Виггина, на плечах которого не так давно лежала судьба всего человечества — прецедент, которому Вы можете следовать без колебаний. Я уже не говорю о присутствии детей из Боевой школы почти во всех главных штабах Земли. Предлагаемая Вами сумма весьма щедра, но она никогда не будет выплачена, поскольку на предложенных Вами условиях я не приеду, а если Вы пригласите меня открыто, я, конечно же, не приму никакой платы — даже оплаты моих издержек за время пребывания в Вашей стране. Будучи иностранцем, я вряд ли смогу сравниться с Вами в глубокой и искренней любви к народу Гаити, но я весьма озабочен тем, чтобы все страны и народы мира жили в процветании и свободе, являющимися прирожденным правом каждого, и за помощь в достижении этой цели я не могу принять платы.

Пригласив меня открыто, Вы уменьшите степень своего личного риска, ибо, если мои предложения окажутся непопулярны, вина за них ляжет на меня. Мой же личный риск возрастет многократно, поскольку, если мир сочтет мои предложения неразумными или если Вы в процессе их реализации обнаружите, что они не дают желательного результата, тяжесть публичного осуждения обрушится на меня. Я говорю начистоту, поскольку мы с Вами должны смотреть в глаза реальности: я настолько уверен в качестве своих предложений и в Вашей возможности эффективно провести их в жизнь. Когда мы закончим эту работу, Вы сможете уподобиться Цинциннату[59] и удалиться в свое поместье, а я уподоблюсь Солону[60] и покину берега Гаити, но мы оба будем знать, что дали Вашему народу хороший шанс занять подобающее ему место в мире.

Искренне Ваш,

Питер Виггин.

Петра ни на миг не забывала, что она пленница и рабыня. Но, как многие пленники и многие рабы, она день за днем привыкала к своему плену и находила способы оставаться собой в окружавших тесных границах.

Ее охраняли круглосуточно, ее компьютерный терминал был максимально ограничен в возможностях связи и пользования сетевыми ресурсами, она не могла посылать сообщения. История с письмом к Бобу не повторится. И когда она набредала на чьи-то статьи — может быть, Боба, если он все-таки не убит? — на всех исторических, военных и географических форумах, где говорилось о какой-нибудь женщине, томящейся в плену у воина, она не позволяла себе волноваться. Ответить она не может, и нечего зря тратить время на попытки.

В конце концов работа, которую ее заставляли делать, стала интересовать Петру сама по себе. Как организовать кампанию против Бирмы и Таиланда, а в конечном счете — и Вьетнама, преодолеть любое сопротивление, но чтобы не спровоцировать Китай на вмешательство? Петра сразу увидела, что огромные масштабы индийских армий — это их самая большая слабость, поскольку линии снабжения нельзя защитить. Поэтому Петра в отличие от других стратегов, которых использовал Ахилл, — в основном индийских выпускников Боевой школы — не стала возиться с расчетами материально-технического снабжения сосредоточенного удара. В конце концов индийцам придется разделить силы, разве что армии Бирмы и Таиланда выстроятся в очередь на бойню. Петра стала планировать непредсказуемую кампанию — сокрушительные удары небольшими мобильными группами, способными существовать на подножном корму. Небольшие группы бронетехники, снабжаемые горючим с воздушных танкеров.

Она понимала, что ее план единственный, имеющий смысл, и не только потому, что решает внутренние проблемы. Любой план, при котором десять миллионов солдат выдвигались бы настолько близко к китайской границе, вызвал бы вмешательство Китая. В плане Петры на этой границе никогда не будет столько солдат, чтобы Китай почувствовал угрозу. Этот план также не мог привести к войне на истощение, из которой обе стороны выходят ослабленными. Почти вся сила Индии останется в резерве, готовая ударить в любое место, где противник покажет слабость.

Конечно, Ахилл раздавал другим ребятам копии ее планов — он это называл «сотрудничеством», но на самом деле получалось соревнование. Все остальные уже были у Ахилла в кармане и рвались сделать ему приятное. Они наверняка чувствовали, что Ахилл хочет унижения Петры, и с удовольствием говорили то, что он хотел. Они с насмешкой утверждали, что любому дураку ясна безнадежность подобной стратегии, хотя прицепиться могли только к мелочам, не задевая основных пунктов плана. Она переносила это, поскольку была в рабстве, а еще потому, что знала: в конце концов они допрут, как Ахилл ими играет и их использует. Сама же она понимала, что делает блестящую работу, и очень будет смешно, если индийская армия — то есть Ахилл, если быть честной, — не воспользуется ее планами и устремится к катастрофе.

Ее совесть была спокойна насчет того, что она разрабатывает эффективную стратегию индийской экспансии в Юго-Восточную Азию. Эти планы никогда не будут претворены в жизнь. Даже ее стратегия точечных моментальных ударов не меняет того факта, что Индия не может себе позволить войну на два фронта. Пакистан не упустит возможности, если Индия ввяжется в войну на востоке.

Ахилл просто не ту страну выбрал для войны. Тикал Чапекар, премьер-министр Индии, был человеком амбициозным и имел иллюзии насчет благородства своей миссии. Он вполне мог поддаться уверениям Ахилла и попытаться «объединить» Юго-Восточную Азию. Даже война могла начаться. Но очень скоро выяснится, что Пакистан готов напасть с запада, и авантюризм Индии тут же испарится, как всегда бывало.

Однажды Петра даже высказала все это Ахиллу, когда ее планы были в очередной раз презрительно отвергнуты коллегами.

— Действуй по любому плану, — сказала она, — все равно ничего не будет так, как ты думаешь.

Он просто сменил тему. Приходя к ней, он предпочитал вдаваться в воспоминания, будто они были двумя стариками, вспоминающими общее детство. Помнишь, как в Боевой школе было вот то? А вот это? Она хотела завопить ему в лицо, что он там был всего несколько дней до того, как Боб его подвесил в вентиляционной шахте и заставил сознаться в преступлениях. Нет у него права на ностальгию по Боевой школе! Он добился лишь того, что отравил ее собственные воспоминания, и всегда, когда заходил разговор о Боевой школе, ей хотелось сменить тему, тут же все забыть.

Кто мог теперь себе представить, что Боевая школа вспоминалась когда-то как эра свободы и счастья? Сейчас она совсем такой не казалась.

Надо отдать справедливость тюремщикам, ее плен не был тяжелым. Пока Ахилл находился в Хайдарабаде, она могла передвигаться по базе, хотя никогда без наблюдения. Она могла посещать библиотеку и заниматься исследованиями — хотя при этом ее охранник должен был проверять, что она вошла в Сеть под своим именем, со всеми привязанными к нему ограничениями. Она могла бродить по пыльной земле, где проходили военные маневры, и иногда даже забывала, что в унисон ее шагам звучат другие. Она могла есть, когда захочет, и спать, когда захочет. Иногда она почти забывала, что несвободна. Но куда чаще она, зная, что несвободна, почти теряла надежду, что этот плен когда-нибудь кончится.

Надежду эту поддерживали сообщения от Боба. Отвечать она не могла и поэтому перестала думать о его письмах как о настоящем общении. Они стали чем-то более глубоким, чем просто попытками установить контакт. Это было доказательством, что ее не забывают. Доказательством, что у Петры Арканян, девчонки из Боевой школы, все еще есть друг, который ее уважает и думает о ней настолько хорошо, что отказывается сдаваться. Каждое такое письмо было как прохладный поцелуй в разгоряченный лихорадкой лоб.

И настал день, когда пришел Ахилл и сказал, что ему предстоит поездка.

Петра тут же решила, что ее запрут в комнате под стражей, пока Ахилл не вернется.

— Нет, на этот раз не запрут, — сказал Ахилл. — Ты едешь со мной.

— Значит, это в пределах Индии?

— В одном смысле — да, в другом — нет, — ответил Ахилл.

— Мне твои игры не интересны, — зевнула Петра. — Я не поеду.

— Ну нет, ты не захочешь такое пропустить, — засмеялся Ахилл. — А если бы и захотела, так это не важно. Ты мне будешь нужна, а потому поедешь.

— И зачем это я могу быть тебе нужна?

— Раз ты так ставишь вопрос, я выражусь точнее. Мне надо, чтобы ты видела, что произойдет.

— Зачем? — пожала плечами Петра. — Мне не интересно смотреть на что-либо, связанное с тобой, — разве что на успешную попытку ликвидации.

— Встреча будет в Исламабаде, — сказал Ахилл.

На это Петра не нашла едкого ответа. Столица Пакистана — это было невероятно. Что за дело там может быть у Ахилла? И зачем он ее берет с собой?

Они летели самолетом, и Петра не могла не вспомнить тот напряженный полет. Открытая дверь — не надо ли было тогда вытащить его из самолета и рухнуть с ним вместе на землю?

В полете Ахилл показал ей письмо, которое он послал Джафару Вахаби, премьер-министру Пакистана, то есть его военному диктатору… или Мечу Ислама, если вам так больше нравится. Письмо было восхитительным шедевром манипуляции. Оно бы никогда не привлекло внимания ни одного человека в Исламабаде, не будь послано из Хайдарабада, где находился главный штаб индийской армии. Хотя в письме Ахилла нигде это впрямую не говорилось, в Пакистане должны были предположить, что Ахилл будет неофициальным посланником индийского правительства.

Садился ли когда-нибудь индийский военный самолет на эту военную базу? Разрешалось ли когда-нибудь индийским солдатам в мундире ступить на землю Пакистана, да еще и с оружием в руках? И все для того, чтобы привезти бельгийского мальчика и армянскую девочку говорить с каким-нибудь низшим пакистанским чиновником, которого им решат подсунуть.

Группа каменнолицых пакистанцев отвела Ахилла и Петру в здание недалеко от стоянки, где заправляли их самолет. Внутри, на втором этаже предводитель группы сказал:

— Ваш эскорт должен остаться снаружи.

— Разумеется, — согласился Ахилл. — Но моя помощница пойдет со мной. На случай, если меня подведет память.

Индийские солдаты застыли у стены по стойке «смирно». Ахилл и Петра вошли в дверь.

В комнате было всего два человека, и одного из них Петра тут же узнала по портретам. Он жестом велел им сесть.

Петра молча подошла к креслу, не отрывая взгляда от Джафара Вахаби, премьер-министра Пакистана. Она села рядом и чуть позади Ахилла, а помощник-пакистанец сел справа от Вахаби. Это был не младший чиновник. Каким-то образом письмо Ахилла открыло двери на самый верх.

Переводчиков не нужно было, потому что оба пакистанца на общем языке говорили с самого детства и без акцента. У Вахаби вид был скептический и отстраненный, но он не стал играть в игры унижения — он не заставил их ждать, он сам пригласил их в комнату и никак не пытался задеть Ахилла.

— Я пригласил вас, чтобы услышать, что вы скажете, — сказал Вахаби. — Так что прошу вас начать.

Петра так хотела, чтобы Ахилл сделал что-нибудь совсем не так, как надо, — например, улыбнулся жеманно и глупо или стал бы надуваться и показывать, какой он умный.

— Сэр, я боюсь, что это прозвучит так, будто я пытаюсь учить индийской истории вас, специалиста в этой области. Все, что я хочу вам сказать, взято из вашей книги.

— Прочесть мою книгу легко, — сказал Вахаби. — Что вы узнали из нее такое, чего я не знаю?

— Следующий шаг, — ответил Ахилл. — Шаг настолько очевидный, что я просто был ошеломлен, когда вы его не сделали.

— Так это будет рецензия на мою книгу? — спросил Вахаби, но при этом чуть улыбнулся, снимая враждебную интонацию.

— Вы снова и снова демонстрируете великие достижения индийского народа и показываете, как они затмеваются, поглощаются, игнорируются, отвергаются. Цивилизацию Индии трактуют как аутсайдера в команде Месопотамии и Египта и даже более позднего Китая. Арийские завоеватели принесли с собой язык и религию, которые навязали народу Индии. Потом Моголы, англичане, каждые со своим наслоением верований и институтов. Я должен вам сказать, что к вашей книге относятся с большим уважением в самых высших кругах индийского правительства — за беспристрастность, с которой вы рассматриваете религии, принесенные в Индию захватчиками.

Петра понимала, что это не пустая лесть. Для пакистанского ученого, особенно имеющего политические амбиции, написать историю субконтинента, не превознося ислам и не проклиная индуизм как религию примитивную и разрушительную, — смелый поступок.

Вахаби поднял руку:

— Это я написал как ученый. Теперь же я голос моего народа. Надеюсь, моя книга не призвала вас к донкихотскому подвигу воссоединения Индии. Пакистан решительно намерен сохранить чистоту веры.

— Прошу вас, не надо поспешных заключений, — попросил Ахилл. — Я с вами согласен, что воссоединение невозможно. Тем более что этот термин неверен. Индуисты и мусульмане никогда не были едины, разве что под пятой угнетателя, так как же они могут быть воссоединены?

Вахаби только кивнул, ожидая продолжения.

— Но что чувствуется во всей вашей работе, — заговорил дальше Ахилл, — это величие, свойственное индийскому народу. Отсюда вышли великие религии. Здесь рождались великие мыслители, переменившие мир. И все же уже двести лет, говоря о великих державах, никто не называет Индию и Пакистан, они не входят в этот список. И никогда не входили. И это вас гневит, и это вас печалит.

— Печалит более, чем гневит, — заметил Вахаби, — но я все же старик, и страсти мои утихли.

— Китаю стоит забряцать оружием, и мир задрожит, а на Индию еле глянут. Исламский мир трепещет, когда Ирак, или Турция, или Иран, или Египет сделают какой-нибудь демарш, а Пакистан, имеющий столь доблестную историю, никогда не считался лидером. Почему?

— Если бы я знал ответ, — сказал Вахаби, — я бы написал другую книгу.

— В далеком прошлом было тому много причин, — продолжал Ахилл, — но сейчас все они свелись к одной. Народ Индостана никогда не мог действовать совместно.

— Опять разговор о единении, — произнес Вахаби.

— Отнюдь, — возразил Ахилл. — Пакистан не может занять место лидера в мусульманском мире, потому что, стоит ему поглядеть на запад, за спиной у него раздаются тяжелые шаги Индии. Индия же не может стать лидером на востоке, потому что над ней нависает угроза Пакистана.

Общий язык предоставлял Ахиллу свободу выбора местоимений, и Петра восхитилась тем, как это было сделано: Индия — «она», Пакистан — «он».

— Дух Божий куда больше свойствен Индии и Пакистану, чем любой другой стране. Не случайно именно здесь великие религии рождались или достигали высочайшей чистоты. Но Пакистан не дает Индии стать великой на востоке, а Индия препятствует величию Пакистана на западе.

— Верно, но неразрешимо, — согласился Вахаби.

— Это не так, — возразил Ахилл. — Позвольте мне напомнить вам один эпизод из истории, всего за несколько лет до создания Пакистана как государства. В Европе противостояли друг другу две великие державы: сталинская Россия и гитлеровская Германия. Оба вождя были монстрами. Но они видели, что вражда приковала их друг к другу. Никто ничего не мог сделать, пока другой грозил напасть при малейшей возможности.

— И вы сравниваете Индию и Пакистан с Гитлером и Сталиным?

— Ни в коем случае, — твердо ответил Ахилл, — потому что пока Индия и Пакистан проявляют куда меньше здравого смысла и самообладания, чем эти два монстра.

Вахаби обернулся к помощнику.

— Как обычно, Индия нашла новый способ нас оскорбить.

Помощник встал, чтобы помочь Вахаби подняться.

— Сэр, я считал вас человеком мудрым, — сказал Ахилл. — Никто здесь не видит вашего жеста. Никто никогда не процитирует то, что я сказал. Вы ничего не потеряете, выслушав меня, и потеряете все, уйдя сейчас.

Петра застыла от таких резких слов. Не слишком ли далеко зашел этот подход «прямота вместо лести»? Любой нормальный человек извинился бы за неуместное сравнение с Гитлером и Сталиным, но не Ахилл. Что ж, на этот раз он точно зашел слишком далеко. Если провалится эта встреча, вся его стратегия обратится в нуль. Напряжение, в котором он пребывал, заставило его оступиться.

Вахаби не сел.

— Говорите, что у вас есть сказать, и покороче.

— Гитлер и Сталин послали на переговоры своих министров иностранных дел, Риббентропа и Молотова, и те, несмотря на страшные обвинения, которые друг на друга возводили, подписали пакт о ненападении и разделили между собой Польшу. Да, примерно через два года Гитлер нарушил пакт, что привело к гибели миллионов людей и в конце концов к краху Гитлера, но к вашей ситуации это не относится, поскольку, в отличие от Гитлера и Сталина, вы и Чапекар — люди чести, вы принадлежите народу Индии и верно служите Богу.

— Сказать, что Чапекар и я верно служим Богу — это кощунство по отношению к одному из нас, если не к обоим, — заметил Вахаби.

— Бог любит эту землю, Он дал величие индийцам, — произнес Ахилл с такой страстью, что Петра поверила бы в искренность его слов, если бы не знала его лучше. — Неужто вы думаете, что это по воле Бога Пакистан и Индия остаются во тьме и слабости, и только потому, что Индия еще не пробудилась к исполнению воли Аллаха?

— Мне не интересно, что говорят атеисты и безумцы о воле Аллаха.

«Это ты молодец», — подумала Петра.

— И мне тоже, — ответил Ахилл. — Но я скажу вам одно: если бы вы с Чапекаром подписали соглашение не о единстве, но о ненападении, вы могли бы поделить между собой Азию. И если пройдут десятилетия и между двумя великими государствами Индостана будет мир, разве не станут индуисты гордиться мусульманами, а мусульмане — индуистами? Разве не может тогда случиться так, что индуисты прислушаются к учению Корана, уже не книге своего заклятого врага, а книге собратьев по Индостану, вместе с Индией руководящих всей Азией? Если вам не нравится пример Гитлера и Сталина, посмотрите на Испанию и Португалию, честолюбивые государства колонизаторов, деливших между собой Пиренейский полуостров. Расположенная западнее Португалия была меньше и слабее, но она открыла человечеству моря. Испания послала одного исследователя, да и тот итальянец, — но он открыл новый мир.

И снова Петра увидела, как работает тонкая лесть. Не сказав этого прямо, Ахилл уподобил Португалию — страну меньшую, но более храбрую — Пакистану, а страну, победившую лишь благодаря слепому случаю, — Индии.

— Они могли затеять войну и уничтожить друг друга или ослабить безнадежно. Но вместо этого они послушали папу, который провел на земле черту и все, что было на запад от нее, отдал Португалии, а все, что на восток, — Испании. Джафар Вахаби, проведите на земле эту черту. Объявите, что не начнете войну против великого народа Индостана, еще не услышавшего слова Аллаха, но покажете всему миру сияющий пример чистоты Пакистана. Тем временем Тикал Чапекар объединит Восточную Азию под водительством Индии, чего эти народы давно уже хотят. А потом, в тот счастливый день, когда индуисты придут к Книге, ислам в мгновение ока распространится от Нью-Дели до Ханоя.

Вахаби медленно сел.

Ахилл замолчал.

Петра знала, что его дерзость увенчалась успехом.

— До Ханоя, — медленно повторил Вахаби. — Почему не до Пекина?

— Когда мусульмане Пакистана станут стражами священного города, в тот день индуисты могут помыслить о том, чтобы войти в запретный город.

— Вы говорите возмутительные вещи! — засмеялся Вахаби.

— От этого они не перестают быть верными. Я прав. И прав в том, что именно этот путь указывает ваша книга. И в том, что это очевидное заключение, если только Индия и Пакистан будут благословенны в одно и то же время иметь руководителей прозорливых и смелых.

— А какое вам до всего этого дело? — спросил Вахаби.

— Я мечтаю о мире на Земле, — ответил Ахилл.

— И потому подстрекаете Пакистан и Индию к войне?

— Я подстрекаю вас согласиться не воевать друг с другом.

— Вы думаете, Иран мирно примет лидерство Пакистана? И турки встретят нас с распростертыми объятиями? Такое единство мы сможем создать лишь завоеванием.

— Но оно будет создано, — сказал Ахилл. — И когда ислам будет объединен народом Индостана, этот народ более не будет унижаем другими государствами. Одна великая мусульманская страна, одна великая индуистская страна, живущие в мире друг с другом и слишком сильные, чтобы на них решился напасть кто-нибудь. Так и придет мир на землю, если будет воля Аллаха.

— Иншалла, — эхом отозвался Вахаби. — Но на этом этапе мне надо бы знать, какие у вас полномочия. В Индии у вас нет официального поста. Откуда мне знать, что вас не послали усыплять меня сладкими речами, пока индийские армии сосредоточиваются для очередного неспровоцированного нападения?

Петра потом думала, специально ли Ахилл подвел Вахаби к этим словам путем точного расчета, что обеспечило великолепный театральный эффект, или это была случайность. Потому что Ахилл в ответ просто вынул из портфеля лист бумаги, подписанный внизу синими чернилами.

— Что это? — спросил Вахаби.

— Мои полномочия. — Ахилл протянул лист Петре. Она встала и вынесла его на середину комнаты, где у нее принял бумагу помощник Вахаби.

Вахаби внимательно прочел и покачал головой:

— И это он подписал?

— Он не только это подписал, — ответил Ахилл. — Спросите свою службу спутникового наблюдения, что сейчас делает армия Индии.

— Отходит от границы?

— Кто-то должен первым проявить доверие. Это та возможность, которой вы ждали, вы и все ваши предшественники. Индийская армия отходит от ваших границ. Можете послать вперед свои войска. Можете превратить этот жест мира в кровавую баню. Или можете велеть своим войскам идти на запад и на север. Иран ждет, чтобы вы принесли ему чистоту ислама. Халифат Стамбула ждет, пока вы собьете с него цепи светского правительства Турции. А за спиной у вас останутся только братья по Индостану, желающие вам удачи, чтобы вы показали величие этой земли, избранной Богом, и показали, что она готова подняться.

— Не тратьте слов, — сказал Вахаби. — Вы понимаете, что я должен проверить подлинность этой подписи и убедиться, что войска Индии отходят в указанном вами направлении.

— Вы сделаете то, что считаете нужным сделать, — ответил Ахилл. — А я сейчас возвращаюсь в Индию.

— Не ожидая моего ответа?

— Я не задавал вам вопроса, — сказал Ахилл. — Вопрос задал Тикал Чапекар, и это ему вы должны дать ответ. Я всего лишь посланец.

С этими словами Ахилл встал. Петра тоже. Ахилл смело подошел к Вахаби и протянул руку:

— Я надеюсь, вы простите меня, но мне трудно было бы вернуться в Индию и не иметь возможности сказать, что моя рука касалась руки Джафара Вахаби.

Вахаби протянул руку для пожатия.

— Навязчивый иностранец, — сказал он, но глаза его подмигнули, и Ахилл в ответ улыбнулся.

«Неужто это действительно вышло? — подумала Петра. — Молотов с Риббентропом торговались неделями, а Ахилл добился своего единственным разговором».

Какие же были у него волшебные слова?

Но по пути, снова под эскортом четырех индийских солдат — фактически ее сторожей, — Петра поняла, что волшебных слов не было. Ахилл просто изучил обоих лидеров и понял их честолюбие, жажду величия. Каждому из них он сказал то, что они больше всего хотели услышать. Он дал им мир, которого они давно втайне жаждали.

При разговоре с Чапекаром Петра не присутствовала, но могла себе представить, как он проходил.

«Вы должны сделать первый шаг, — наверняка говорил Ахилл. — Действительно, мусульмане могут этим воспользоваться, могут напасть. Но у вас самая большая в мире армия и самый великий народ. Пусть нападут, вы выдержите удар и возвратите его обратно с силой воды, прорвавшей плотину. И никто не осудит вас за попытку установить мир».

«А я ведь не саботировала планы, — сообразила Петра. — Я была так уверена, что их нельзя будет использовать, что не позаботилась заложить в них дефекты. Они могут и в самом деле сработать. Что же я наделала?»

И теперь она поняла, зачем Ахилл взял ее с собой. Конечно, он хотел поважничать перед ней — почему-то ему был нужен свидетель его триумфа. Но было еще кое-что. Он хотел ткнуть ее носом в тот факт, что сделает такое, чего, по ее словам, сделать невозможно.

Хуже всего, она поймала себя на надеждах, что ее планы действительно будут пущены в ход, и не потому, что ей хотелось, чтобы Ахилл выиграл войну, а чтобы утереть нос тем сукиным сынам из Боевой школы, которые так над ее планами издевались.

«Надо как-то передать весточку Бобу. Надо его предупредить, чтобы он предупредил правительства Бирмы и Таиланда. Что-то надо сделать, чтобы подорвать мои собственные планы, иначе гибель и разрушение будут на моей совести».

Она глянула на Ахилла, который спал на сиденье, не замечая пролетавших внизу миль, устремленного к своим завоеваниям. Если только убрать из уравнений его убийства, он бы оказался замечательным парнем. Из Боевой школы его отчислили с клеймом «психопат», и все же он сумел склонить на свою сторону не одно, а три главных мировых правительства.

«Я своими глазами видела его последний триумф, и все еще не до конца понимаю, как он это сделал».

Она вспомнила рассказ из детства — про Адама и Еву в саду и говорящего змея. Она тогда спросила, к возмущению всей семьи: что за дура была эта Ева, что поверила змею? Но теперь она понимала. Она слышала голос змея и видела, как подпал под его очарование могучий и властный человек.

«Съешь этот плод, и исполнится желание твоего сердца. В нем не зло, в нем благородство и добро. Тебя прославят за это.

И он восхитителен на вкус».

13Предупреждения

Кому: [e-mail]/orders/sisters/ind

От: [e-mail]

Тема: Нашлась?

Кажется, мы нашли Петру. Один мой друг в Исламабаде, знающий, насколько я в этом вопросе заинтересован, сообщает, что вчера из Нью-Дели прилетал весьма необычный посланник и имел короткую беседу с Вахаби. Это был подросток, о котором известно только имя — Ахилл, и с ним девочка подходящей к описанию наружности, которая все время молчала. Петра? Мне это кажется правдоподобным.

Бобу следует знать, что я выяснил. Во-первых, мой друг сообщает, что вслед за беседой почти сразу последовал приказ пакистанской армии отойти от границы с Индией. Сопоставим это с уже известным отводом индийских войск от границы и увидим, что произошло казавшееся невозможным: после двухсот лет напряженной вражды — действительная попытка к миру. Похоже, что это достигнуто усилиями Ахилла или с его помощью. Поскольку многие наши колонисты — индийцы, у нас в министерстве боятся, что установившийся на субконтиненте мир поставит нашу работу под угрозу.

Во-вторых, то, что Ахилл в такую важную поездку взял с собой Петру, подразумевает, что она не подневольный участник его проектов. Учитывая, что Влад в России соблазнился работой с Ахиллом, хоть и ненадолго, не так уж немыслимо, что такой известный скептик, как Петра, тоже могла искренне поверить в Ахилла, находясь в плену. Боб должен знать об этой возможности; быть может, он пытается спасти человека, не желающего, чтобы его спасали.

В-третьих, скажите Бобу, что я могу установить контакты в Хайдарабаде среди бывших учеников Боевой школы, служащих в индийском верховном командовании. Я не буду просить их поступиться верностью своей стране, но спрошу лишь о Петре и выясню, что они видели или слышали о ней. Надеюсь, верность родной школе в данном случае окажется сильнее национальной секретности.

Компактные ударные силы Боба были именно таковы, как он надеялся. Это не были солдаты, элитные в том смысле, в котором были ученики Боевой школы, — их выбирали не за способность командовать. Но этих людей было проще обучать. Они не занимались постоянным анализом и рефлексией. В Боевой школе многие солдаты старались показать себя в выгодном свете, чтобы улучшить свою репутацию, и командирам постоянно приходилось следить, чтобы солдаты не забывали об общих целях армии.

Боб, изучая армии реального мира, узнал, что обычно встает обратная проблема: солдаты старались не выступать слишком ярко ни в чем, не обучаться слишком быстро — из страха, что товарищи сочтут их подлизами или показушниками. Однако оба эти недуга лечились одинаково. Боб изо всех сил старался заработать репутацию командира крутого, но справедливого.

У него не было любимчиков или друзей, но он всегда замечал хорошую работу и не оставлял ее без комментариев. Хотя похвала его не была многословной; он просто отмечал эту работу перед всеми: «Сержант, ваше отделение не допустило ошибок». И только потрясающие достижения он хвалил открыто, одним коротким словом: «Хорошо».

Как он и ожидал, редкость такой похвалы, причем лишь заслуженной, скоро сделала ее самой ценимой валютой в его войске. Отлично выступившие солдаты не получали особых привилегий или власти и потому не были отвергаемы своими товарищами. Похвала не была цветистой и не смущала, напротив, удостоенные ее становились объектом подражания. Главной целью солдат было завоевать признание Боба.

Это была реальная власть. Изречение Фридриха Великого насчет того, что солдат должен бояться своего начальника больше, чем врага, — глупость. Солдат должен знать, что пользуется уважением своих начальников, и ценить это уважение больше жизни. Более того, он должен знать, что это уважение заслужено — что он действительно хороший солдат, каким его и считают офицеры.

В Боевой школе Боб то короткое время, что командовал армией, использовал для самообразования: он не раз вел своих людей к поражению, потому что важнее было то, чему при этом можно научиться, нежели заработать очки. Солдат это деморализовало, но Бобу было все равно — он знал, что это ненадолго и что его время в Боевой школе почти закончено. Но здесь, в Таиланде, он осознавал, что битвы предстоят реальные и что на кон будут поставлены жизни людей. Целью здесь была не информация, а победа.

Кроме очевидного мотива, у Боба был еще один, более глубокий. В какой-то момент грядущей войны — или даже до нее, если повезет, — он часть своих сил использует для дерзкой спасательной операции, вероятно в глубине индийской территории. Допуск на ошибку будет нулевой. Он выполнит задачу и выручит Петру.

Боб загонял себя так же, как и своих людей. Он тренировался вместе с ними — ребенок наравне со взрослыми мужчинами участвовал во всех учениях. Он бежал с ними, и его ранец был лишь ненамного легче — просто потому, что ему нужно было меньше калорий. Оружие у него тоже было меньше и легче, но никто за это на него не косился — к тому же все видели, что его пули ложатся в цель не реже, чем у других. Он не требовал от своих солдат ничего, чего не делал бы сам. А если что-то у него получалось хуже, чем у другого, он не стеснялся подойти и попросить замечаний и советов, которым потом следовал.

Такое было неслыханно — чтобы командир рисковал показаться неумелым или слабым перед лицом своих солдат. И Боб тоже этого не стал бы делать, поскольку выгода здесь обычно не перевешивала риск. Но дело было в том, что он собирался вместе с ними участвовать в трудных маневрах, а до сих пор его обучение было теоретическим и игровым. Он должен был стать солдатом, чтобы иметь возможность решать возникающие во время операции проблемы, а значит, он должен был соответствовать их уровню, то есть в крайнем случае эффективно участвовать в бою.

Поначалу из-за его юности и малого роста солдаты пытались облегчить ему жизнь. Он отказывался спокойно, но твердо. «Я тоже должен это уметь», — говорил он, и дискуссий не возникало. Естественно, солдаты тем внимательнее наблюдали за ним — соответствует ли он сам стандартам, которые установил для них. И они видели, что он напрягает свое тело изо всех сил. Они видели, что он ни от чего не шарахается, что вылезает из болота такой же грязный, как остальные, преодолевает препятствия той же высоты, что и все, что ест не лучше и спит не мягче.

А чего они не видели — насколько он строит свой отряд по образцам армий Боевой школы. Группу в двести человек он разделил на пять рот по сорок. Каждая рота, как армия Эндера в Боевой школе, делилась на пять взводов по восемь человек в каждом. Каждый взвод должен был уметь действовать совершенно автономно, каждая рота — абсолютно независимо. И в то же время Боб тренировал у своих людей наблюдательность и учил их видеть то, что ему надо было видеть.

— Вы — мои глаза, — говорил он. — Вы должны уметь видеть и то, что я хочу видеть, и то, что вы будете видеть. Я всегда буду говорить, что я планирую и почему, чтобы вы, увидев проблему, которой я не предусмотрел и которая может изменить план, обнаружили ее. И тогда вы поставите меня в известность. Мой лучший шанс сохранить жизнь вам всем — знать все, что делается у вас в голове во время боя, а ваш лучший шанс остаться в живых — знать все, что запланировал я.

Конечно, он понимал, что не может рассказывать все. Несомненно, они тоже это понимали. Но Боб чрезмерно много времени — по стандартам обычной военной доктрины — уделял изложению причин своих приказов и требовал, чтобы командиры взводов и рот так же поступали со своими людьми.

— Тогда, если вам отдадут приказ, не объясняя причин, вы будете знать, что на объяснения нет времени и надо действовать, — но причина есть, и вам бы сказали о ней, если бы была возможность.

Однажды Сурьявонг пришел понаблюдать за учениями, а потом спросил Боба, не рекомендует ли он обучать подобным способом всю армию.

— Ни в коем случае, — ответил Боб.

— Если тебе это годится, почему не пригодится повсюду?

— Обычно это не нужно, а времени на это нет, — сказал Боб.

— Но у тебя оно есть?

— Эти солдаты призваны делать невозможное. Их не пошлют удерживать позицию или наступать на окопы противника. Их пошлют на сложные и трудные задания прямо под носом у врага, в обстоятельствах, когда они не смогут запрашивать инструкций, а должны будут сами принимать решения и выполнять задачу. Это будет невозможно, если они не будут понимать смысла полученных приказов. А чтобы до конца доверять командиру, они должны знать, как командир думает, — чтобы компенсировать неизбежные слабости своих командиров.

— И твои слабости? — спросил Сурьявонг.

— Как ни невероятно, Сурьявонг, у меня тоже есть слабости.

Эти слова заслужили едва заметную улыбку от Сурового — редкий приз.

— Болезни роста? — спросил Сурьявонг.

Боб поглядел на свои брюки. Ему уже два раза шили новый мундир, и сейчас придется шить в третий раз. Он сейчас был почти такого роста, как был Сурьявонг полгода назад, когда Боб приехал в Бангкок. Нет, рос он безболезненно. Но его волновало, что рост никак не был связан с другими признаками созревания. И вообще, почему после всех этих лет отставания его организм решил нагнать?

У него не было проблем взросления — ни неуклюжести от того, что конечности достают теперь дальше, чем было привычно, ни прилива гормонов, который затуманивает здравое суждение и отвлекает внимание. А если он вырос настолько, что сможет носить лучшее оружие, то это только в плюс.

— Надеюсь когда-нибудь стать красавцем вроде тебя, — сказал Боб.

Сурьявонг хмыкнул. Боб знал, что Суровый воспримет это как шутку. И еще он знал, что в более глубоком слое сознания эти слова будут восприняты буквально, как всегда у людей бывает. А это было важно — постоянно поддерживать у Сурьявонга уверенность, что Боб уважает его положение и не пытается его подорвать.

Прошли месяцы, и Боб смог представить Сурьявонгу рапорт с длинным списком заданий, которые могут исполнить его люди в любой момент. Это был рапорт о готовности.

Потом пришло письмо от Граффа — Карлотта переслала его, как только получила. Петра жива. Скорее всего, она в Хайдарабаде с Ахиллом.

Боб немедленно известил Сурьявонга, что некий источник его друга подтверждает заключение пакта о ненападении между Индией и Пакистаном и отвод их войск от границы между ними. При этом Боб выразил мнение, что в течение трех ближайших недель гарантировано вторжение в Бирму.

Что же до других поднятых в письме вопросов, утверждение Граффа, будто Петру могло привлечь дело Ахилла, было, конечно же, абсурдным. Если Графф действительно так думает, то он не знает Петру. Боба обеспокоило другое: Петра так тщательно нейтрализована, что кажется, будто она с Ахиллом заодно. Эта девочка всегда прямо говорила, что у нее на уме, не задумываясь, какие последствия навлечет на себя. Если она замолчала, значит она отчаялась.

Получает ли она письма? Или Ахилл отрезал ее от информации настолько тщательно, что она даже не может выйти в Сеть? Это объяснило бы отсутствие ответа. Но все же Петра привыкла выстаивать одна, и ее молчание это не объяснило бы.

Может быть, это ее стратегия для достижения верховенства. Молчание, чтобы Ахилл забыл, как она его ненавидит. Хотя она достаточно хорошо его теперь знает и понимает, что он не забывает никогда и ничего. Молчание, чтобы избежать еще более глубокой изоляции? Возможно. Даже Петра может подержать язык за зубами, если каждое сказанное слово еще сильнее отрезает ее от информации и возможностей.

И наконец Боб стал рассматривать возможность, что Графф прав. Петра всего лишь человек. Она боится смерти. И если она видела гибель двух своих охранников в России и если Ахилл убил их собственными руками — во что Боб вполне был готов поверить, — то Петра столкнулась с тем, с чем никогда до тех пор дела не имела. Она могла пререкаться с дураками-командирами и учителями Боевой школы, потому что там худшее, что ей грозило, — выговор. Имея дело с Ахиллом, приходилось бояться смерти.

А страх смерти меняет взгляд человека на мир, Боб это знал. Первые годы жизни он прожил под действием этого страха. Более того, значительная часть его жизни прошла именно под властью Ахилла. Даже никогда не забывая о той опасности, которую представлял собой Ахилл, Боб иногда не мог не подумать, что Ахилл не такой уж плохой парень, что он хороший лидер и действует храбро и дерзко ради своей «семьи» уличных бродяг. Боб им любовался и у него учился — до той самой минуты, когда Ахилл убил Проныру.

Петра, страшась Ахилла, подчиняясь его силе, должна была наблюдать за ним внимательно, чтобы остаться в живых. А наблюдая за ним, она начнет им любоваться. Это общая черта приматов — быть покорными и даже восторженными по отношению к тому, кто обладает властью их убить. Даже если Петра будет бороться с этим чувством, оно никуда не денется.

«Но она очнется от этого наваждения, когда избавится от его власти. Я очнулся, и она очнется. Так что даже если Графф прав и Петра стала этаким апостолом Ахилла, она станет еретичкой, когда я ее выручу, — как я стал еретиком».

Но факт остается фактом: надо быть готовым вытаскивать ее, даже если она окажет сопротивление или попытается предать.

Боб добавил к арсеналу своей армии пистолеты, стреляющие ампулами с седативами.

Естественно, если планировать спасательную операцию, понадобится больше точных данных. Боб написал Питеру письмо с просьбой добыть по старым каналам Демосфена в США все разведданные, имеющиеся по Хайдарабаду. Других ресурсов, которыми Боб мог бы воспользоваться, не выдав свое местонахождение, у него не было. Потому что Сурьявонга точно нельзя было спрашивать. Несмотря на его дружеское расположение — он действительно стал давать Бобу больше информации, — невозможно было бы ему объяснить, зачем могут понадобиться сведения о базе индийского командования в Хайдарабаде.

И лишь через несколько дней после письма Питеру Боб как-то на учениях по применению шприцевых пистолетов сообразил, что есть еще одно важное следствие возможного сотрудничества Петры с Ахиллом. Никакие стратегические планы Таиланда не учитывали кампанию такого рода, которую могла бы разработать Петра.

Он попросил о встрече одновременно с чакри и Сурьявонгом. За все эти месяцы он чакри в глаза не видел и удивился, когда встреча была назначена без промедления. Просьбу он послал в пять утра, когда встал. В семь он уже находился в кабинете чакри вместе с Сурьявонгом.

Сурьявонг не успел недовольно проговорить: «В чем дело?» — как чакри взял совещание в свои руки.

— В чем дело? — спросил он и улыбнулся Сурьявонгу — он знал, у кого снял с языка этот вопрос. Но Боб понял и то, что это была и насмешка. Значит, ты все-таки не можешь рулить этим маленьким греком.

— Я только что обнаружил информацию, о которой должен поставить в известность вас обоих, — сказал Боб. Конечно, здесь подразумевалось, что на случай, если Сурьявонг не оценит важности информации, Боб должен сообщить ее прямо чакри Наресуану. — Я не хотел нарушать субординацию, но вы оба должны узнать немедленно.

— Что за информация у вас может быть, которой у нас еще нет? — спросил чакри.

— Некоторые сведения от моего друга, имеющего хорошие связи, — ответил Боб. — Все наши рассмотрения базировались на предположении, что Индия будет применять очевидную стратегию: опрокинуть оборону Бирмы и Таиланда мощными армиями. Но я только что узнал, что на индийскую армию может работать Петра Арканян, человек из джиша Эндера. Я не рассматривал вариант, что она будет сотрудничать с Ахиллом, но такая возможность существует. Если кампанию направит она, то потока солдат не будет.

— Интере-есно, — протянул чакри. — А какова будет ее стратегия?

— Она по-прежнему будет использовать численное превосходство, но не массированные армии. Это будут разведывательные налеты, вторжения малыми силами — ударить, отвлечь ваше внимание и рассеяться. Войскам даже не надо будет отходить — они проживут на подножном корму, пока не соберутся снова. Каждый такой отряд будет легко разбить, только разбивать будет нечего. Когда мы появимся на месте боя, их уже не будет. Линий снабжения нет. Уязвимых мест тоже нет, лишь укол за уколом, пока мы не потеряем способность отвечать. Тогда масштабы уколов увеличиваются. Когда мы прибываем на место с растянутыми силами, противник уже ждет. Уничтожается одна наша группа, потом другая.

Чакри взглянул на Сурьявонга.

— То, что говорит Бороммакот, вполне возможно, — ответил Сурьявонг. — Такой стратегии они могут придерживаться вечно. Мы не сможем нанести им вреда, потому что войск у них немерено, а рискуют они в каждой атаке лишь горсткой людей. А у нас все потери невозместимы, и каждый наш отход отдает им территорию.

— Так почему этот Ахилл сам не придумал такую стратегию? — спросил чакри. — Он, говорят, мальчик с головой.

— Это очень осторожная стратегия, — сказал Боб. — Сберегающая жизни солдат. И медленная.

— А Ахилл не бережет жизни своих солдат?

Боб вспомнил жизнь в «семье» Ахилла на улицах Роттердама. Ахилл тогда очень берег жизни детей. Страшно старался ими ни за что не рисковать. Но это лишь потому, что основа его власти всецело зависела от того, чтобы ни одного ребенка не потерять. Если бы кто-то из детей пострадал, остальные разбежались бы. С индийской армией — другой случай. Их Ахилл будет жалеть не больше прошлогодних листьев.

Только цель Ахилла — не править Индией. Его цель — править миром. Значит, ему важно заработать репутацию человеколюбивого вождя. Такого, который ценит жизнь своих людей.

— Иногда бережет, если это в его интересах. Вот почему он может последовать подобному плану, если Петра его составит.

— Тогда что могло бы значить, — спросил чакри, — если бы я сказал вам, что только что произошло нападение на Бирму, массивное фронтальное наступление индийских войск, как вы описывали в своей первой докладной записке?

Боб был ошеломлен. Уже? Пакт о ненападении между Индией и Пакистаном был заключен всего несколько дней назад. Невозможно настолько быстро стянуть войска.

Боб с удивлением подметил, что Сурьявонг тоже не был извещен о начале войны.

— Кампания превосходно спланирована, — продолжал чакри. — Бирманцы узнали всего за день. Индийские войска перенеслись как дым. То ли этот ваш злой гений Ахилл, то ли гениальная Петра, то ли простые люди из индийского военного руководства, но сделано превосходно.

— Это может значить, — сказал Боб, — что к Петре не прислушались. Или она намеренно саботирует эту работу. Мне приятно это узнать, и я прошу прощения, что выступил с ненужным предупреждением. Простите, сэр, но я хотел бы спросить: Таиланд не вступает в войну?

— Бирма не просила помощи, — ответил чакри.

— Когда Бирма попросит, — сказал Боб, — индийские войска уже будут на наших границах.

— В этот момент мы уже не будем ждать от них просьбы.

— А что Китай? — спросил Боб.

Чакри дважды моргнул и ответил вопросом:

— А что Китай?

— Китайцы предупредили Индию? Как-то реагировали?

— Китаем у нас занимается другое ведомство.

— Пусть у Индии в два раза больше населения, — сказал Боб, — но китайская армия лучше вооружена. Индия дважды подумает, прежде чем навлечь на себя вмешательство Китая.

— Лучше вооружена, — повторил чакри. — Но где она развернута? Все войска на русской границе. Перетащить их сюда — на это уйдут недели. Если Индия планирует молниеносный удар, китайцев ей бояться нечего.

— Пока МЗФ не позволит летать ракетам, — подхватил Сурьявонг. — А пока Чамраджнагар остается Полемархом, можно не сомневаться, что ракеты на Индию не полетят.

— Ах да, есть еще один новый поворот событий, — сказал чакри. — Через десять минут после начала нападения Индии на Бирму Чамраджнагар подал в отставку из МЗФ. Он возвращается на Землю — в Индию, чтобы принять пост главы коалиционного правительства новой империи. Потому что не приходится сомневаться: когда его корабль вернется на Землю, война уже так или иначе окончится.

— А кто новый Полемарх? — спросил Боб.

— Тут есть дилемма, — ответил чакри. — Некоторые интересуются, кого мог бы назвать Гегемон, учитывая, что сейчас никто никому до конца доверять не может. А другие задаются вопросом, зачем Гегемону вообще называть Полемарха. После войны Лиги мы как-то обходились без Стратега. Зачем нам МЗФ?

— Чтобы ракеты не летали, — сказал Сурьявонг.

— Это единственный серьезный аргумент за сохранение МЗФ, — согласился чакри. — Но многие правительства считают, что роль МЗФ нужно свести к функции полиции надатмосферных слоев. А насчет программы колонизации вообще говорят, что это пустая трата средств, когда на Земле разгорается война. Ладно, хватит нам заниматься школьными уроками, есть работа для взрослых. Если понадобится, мы вас вызовем для консультаций.

Это было неожиданно. Оказалось, что чакри настроен враждебно к обоим выпускникам Боевой школы, не только к иностранцу.

Из двоих именно Сурьявонг полез выяснять:

— И при каких обстоятельствах нас вызовут? Разработанные мной планы либо увенчаются успехом, либо нет. Если да, вы меня звать не станете. Если нет, вы это представите как доказательство, что я дела не знаю, и тем более меня не позовете.

Чакри на миг задумался.

— А что? Я не смотрел на это с такой точки зрения, но вы, кажется, правы.

— А вы неправы, — заявил Сурьявонг. — Во время войны ничего не идет точно по плану. Надо уметь адаптироваться. Меня и других выпускников Боевой школы этому учили. И мы должны быть информированы о развитии событий. А вы меня отрезали от потока данных разведки. Я должен их видеть с самого утра, как только взгляну на терминал. Зачем вы это сделали?

«По той же причине, по которой ты меня отрезал от них», — подумал Боб. Чтобы, когда свершится победа, вся слава досталась чакри: «Дети из Боевой школы давали советы на стадии планирования, но когда началась настоящая война, им там уже было делать нечего». А если дело обернется плохо, тогда по-другому: «Мы усердно выполняли планы, составленные детьми из Боевой школы, но, очевидно, школа и настоящая война — вещи разные». Чакри решил прикрыть себя с тыла.

Сурьявонг, кажется, тоже это понял, потому что перестал спорить.

— Разрешите быть свободным, сэр?

— Свободны. И вы тоже, Бороммакот. Ах да, кстати, мы возьмем тех солдат, которыми вам Сурьявонг дал поиграть. Вернем их на прежние места службы. Подготовьте их.

Боб тоже встал:

— Значит, Таиланд вступает в войну?

— Все, что вам надо будет знать, вам скажут, когда будет надо.

За дверью кабинета чакри Сурьявонг сразу ускорил шаг. Бобу пришлось бежать, чтобы не отстать.

— Не хочу я с тобой разговаривать! — рявкнул Сурьявонг.

— Да брось ты лезть в бутылку! — презрительно сказал Боб. — Он с тобой поступает так же, как ты со мной раньше. Я что, убежал и надулся?

Сурьявонг резко повернулся к Бобу:

— Это все ты со своей дурацкой аудиенцией!

— Он тебя отрезал от источников раньше, — напомнил Боб. — Когда я еще даже не просил об этой встрече.

Сурьявонг знал, что Боб прав.

— Значит, я лишен всякого влияния.

— А у меня его никогда и не было. Так что будем делать?

— Делать? — переспросил Сурьявонг. — Если чакри запретит, никто моим приказам подчиняться не станет. Без полномочий я всего лишь мальчишка, слишком еще молодой для службы в армии.

— Прежде всего, — сказал Боб, — надо понять, что все это значит.

— Да только то, что чакри — карьерист хренов!

— Слушай, давай выйдем из здания.

— Нас могут подслушать и на открытом воздухе, если захотят, — сказал Сурьявонг.

— Там им придется для этого что-то делать. А здесь все записывается автоматически.

Сурьявонг вышел вслед за Бобом из здания, где располагались высшие чины командования тайской армии, и они пошли в сторону жилищ семейных офицеров, в парк с детскими площадками. Они сели на качели, и Боб подумал, что для этого они уже, пожалуй, великоваты.

— И еще твой ударный отряд, — горько произнес Сурьявонг. — Как раз когда он может быть нужен, он будет рассыпан по всей армии.

— Нет, не будет.

— Это почему?

— Да потому, что ты набрал этих бойцов из гарнизона, защищающего столицу. Эти войска никуда не отсылают, они останутся в Бангкоке. Главное — держать материальную часть компактно и так, чтобы легко было ее забрать. Для этого, как ты думаешь, твоей власти еще хватит?

— Если это оформить как плановую замену материалов на складе… да, наверное, — ответил Сурьявонг.

— И ты будешь знать, куда направили этих людей, так что, когда они будут нужны, мы их сможем вызвать.

— Если я попытаюсь это сделать, меня отрежут от Сети.

— Если мы попытаемся это сделать, — объяснил Боб, — то только потому, что Сеть перестанет иметь значение.

— То есть война будет проиграна.

— Ты подумай, — предложил Боб. — Только глупый карьерист мог бы так открыто тебя вышвырнуть. Он намеренно хотел тебя опозорить и обескуражить. Ты его ничем не оскорбил?

— Я постоянно всех оскорбляю. Меня даже в школе за спиной звали «Суровый». Я только одного человека знаю более наглого на самом деле, чем я с виду, — это ты.

— Наресуан — дурак? — спросил Боб.

— До сих пор я так не думал, — ответил Сурьявонг.

— Значит, сегодня такой день, когда умные люди действуют как дураки.

— Это ты про меня?

— Это я про Ахилла.

— Насчет того, что он атакует подавляющими силами? — уточнил Сурьявонг. — Ты нам говорил, что этого следует ожидать. Очевидно, Петра не дала ему лучшего плана.

— Или он его не использует.

— Но ведь дураком надо быть, чтобы его не использовать, — удивился Сурьявонг.

— Значит, если Петра дала ему лучший план, а он от него отказался, тогда сегодня и он, и чакри — оба дураки. Как тогда, когда чакри заявил, что не имеет влияния на внешнюю политику.

— Это ты насчет Китая? — Сурьявонг задумался. — Ты прав, влияние у него, конечно, есть. Но он, наверное, просто не хотел, чтобы мы знали, что делает Китай. Может быть, поэтому он так уверен, что мы ему не нужны и что ему не придется вторгаться в Бирму. Потому что он знает о грядущем вмешательстве китайцев.

— Итак, — подытожил Боб. — Пока мы будем здесь сидеть и наблюдать за войной, из самого развития событий многое будет становиться ясным. Если Китай вмешается и остановит индийцев раньше, чем Ахилл доберется до Таиланда, то чакри Наресуан — карьерист не глупый, а умный. Но если Китай не вмешается, то придется нам задуматься: почему Наресуан, не будучи дураком, действует как дурак?

— В чем ты его подозреваешь? — спросил Сурьявонг.

— А насчет Ахилла, — продолжал Боб, — как ни развернутся события, он все равно дурак.

— Дурак он, только если Петра дала ему лучший план, а он его отверг, — возразил Сурьявонг.

— Наоборот, он в любом случае выходит дураком. Влезать в эту войну, если есть хотя бы возможность, что Китай вмешается, — полный идиотизм.

— Тогда он, наверное, знает, что Китай не вмешается, и единственным дураком остается чакри.

— Посмотрим, как дело повернется, — сказал Боб.

— Ага, а я буду смотреть и скрежетать зубами.

— А ты смотри вместе со мной, — предложил Боб. — Оставим это глупое соревнование. Тебя волнует судьба Таиланда. Меня волнует, что делает Ахилл и как его остановить. Сейчас наши цели полностью совпадают. Давай поделимся друг с другом тем, что знаем.

— Ты ничего не знаешь.

— Ничего из того, что знаешь ты, — возразил Боб. — А ты не знаешь ничего, что знаю я.

— Да что ты можешь знать? — усмехнулся Сурьявонг. — Это же я тебя отрезал от сетей разведки.

— О договоре между Индией и Пакистаном я знаю.

— И мы тоже.

— Да, но ты мне этого не говорил, — напомнил Боб. — А я все равно узнал.

Сурьявонг кивнул:

— Ладно, если даже обмен пойдет в одном направлении, от меня к тебе, сведения давно устарели.

— Мне не интересно, что свежее, а что давнее, — сказал Боб. — Мне интересно, что будет дальше.

Они зашли в офицерскую столовую, поели, вернулись к Сурьявонгу, отпустили его сотрудников и стали следить по Сети за ходом войны. Бирманцы сопротивлялись храбро, но безнадежно.

— Польша в тысяча девятьсот тридцать девятом году, — заметил Боб.

— А мы в Таиланде, — ответил Сурьявонг, — перепуганы, как Англия с Францией.

— Зато Китай не вторгся в Бирму с севера, как Россия в Польшу с востока, — сказал Боб.

— Не слишком большое утешение.

Но Боба заинтересовало, почему китайцы не вмешиваются. Пекин не делал никаких заявлений для прессы. Никаких комментариев о войне, идущей у самого порога? Что Китай держит в рукаве?

— Может быть, Пакистан не единственная страна, с которой Индия подписала пакт о ненападении.

— А зачем? — удивился Сурьявонг. — Что Китай может получить?

— Вьетнам? — предположил Боб.

— От него им мало пользы, если учесть, что огромная армия Индии будет нацелена в его подбрюшье.

Вскоре они, чтобы отвлечься от новостей — и от факта, что они отстранены от всех дел, — перестали следить за новостями и погрузились в воспоминания о Боевой школе. По-настоящему плохих воспоминаний ни у кого из них не осталось, помнилось только веселое, смешные случаи, и они весь вечер проговорили, до самой темноты.

Этот день напомнил Бобу дом — на Крите, с родителями, с Николаем. Он старался думать о них пореже, но сейчас его наполнила сладкая горечь тоски. Один год у него был нормальной жизни, и вот он кончился. Разлетелся вдребезги, как тот взорванный дом, где они отдыхали. Как находившаяся под защитой правительства квартира, откуда его вытащили Графф и сестра Карлотта.

Внезапно Боба пронзил страх. Он что-то понял, хотя еще не мог сказать что. Мозг установил некоторые взаимосвязи, и Боб не понял как, но не сомневался, что прав.

— Из этого дома можно выйти так, чтобы нас не видели? — шепнул Боб так тихо, что сам едва себя расслышал.

Сурьявонг, который как раз рассказывал смешную историю о том, как майор Андерсон любил ковырять в носу, когда думал, что никто не видит, посмотрел на Боба как на психа.

— Что, в прятки поиграть хочешь?

— Чтобы не заметили, — повторил Боб шепотом.

Сурьявонг понял намек и шепнул в ответ:

— Не знаю. Я всегда выходил через дверь. Как все двери, она видна с обеих сторон.

— Канализационная труба? Подвод отопления?

— Это Бангкок, тут отопления не бывает.

— Любой выход наружу.

Сурьявонг снова заговорил нормальным голосом:

— Я посмотрю по чертежам. Но завтра, завтра. А то уже поздно, так и без ужина останемся.

Боб схватил его за плечо и заставил взглянуть себе в глаза.

— Сурьявонг, — шепнул он еще тише. — Я не шучу. Прямо сейчас из этого дома, и так, чтобы нас не видели.

До Сурьявонга дошло, что Боб действительно чего-то боится. Он снова перешел на шепот:

— А что случилось?

— Ты просто ответь.

Сурьявонг закрыл глаза.

— Ливневая канализация, — шепнул он. — Старые канавы. Эти сборные дома поставили на старом плац-параде. Прямо под нами идет канава. Так что просвет есть, хотя его почти не видно.

— Где тут можно выбраться через подпол?

Сурьявонг закатил глаза:

— Дома собраны на честном слове.

В доказательство он приподнял край большой циновки, скатал ее и легко вытащил половицу.

Под ней была утоптанная земля, потемневшая от отсутствия солнца. Просвета между ней и полом практически не было.

— Где канава? — спросил Боб.

Сурьявонг снова задумался.

— Кажется, проходит под холлом. Но там ковровое покрытие.

Боб включил видео погромче и вышел через приемную Сурьявонга в холл. Вцепился в угол ковра и оторвал его. Полетел пух, и Боб стал тянуть дальше, пока его не остановил Сурьявонг:

— Кажется, это здесь.

Они вытащили другую секцию пола. В пожелтевшей земле было углубление.

— Пролезешь? — спросил Боб.

— Так ведь это у тебя голова большая и умная, — ответил Сурьявонг.

Боб бросился на землю. Она была мокрой — Бангкок есть Бангкок, и Боб тут же вымазался с головы до ног. Каждое сочленение пола представляло трудность, и пару раз пришлось подкапываться солдатским ножом, чтобы голова пролезла. Но Боб довольно быстро продвигался и всего через несколько минут вылез в темноту. Вставать он не стал и проследил, чтобы Сурьявонг, который не знал, в чем дело, тоже не поднял головы, когда вылез, а полз вслед за Бобом.

Так они и двигались до места, где канава уходила под другой сборный дом.

— Только не говори мне, что надо лезть под этот дом.

Боб посмотрел на свет от луны и фонарей. Приходилось рассчитывать на некоторую небрежность противников. Если они используют инфракрасное наблюдение, то все равно бежать бессмысленно. Но если они смотрят только визуально, за дверями, то он и Сурьявонг уже там, где медленное осторожное движение не заметят.

Боб начал вставать.

Сурьявонг поймал его за ногу. Боб оглянулся. Сурьявонг показал жестами, будто натирает себе щеки, лоб и уши.

Боб забыл. У него кожа светлее, чем у Сурьявонга. Он заметнее в сумраке.

Он вымазал грязью лицо, руки и уши. Сурьявонг кивнул.

Они выбрались не торопясь из канавы и медленно поползли вдоль дома, пока не завернули за угол. Здесь были кусты, дающие какое-то прикрытие. Секунду мальчики постояли в темноте, потом пошли небрежно прочь от дома, будто только что вышли из дверей. Боб надеялся, что их не заметят те, кто наблюдает за домом Сурьявонга, но даже если заметят, они вряд ли привлекут внимание — разве что слишком маленьким ростом.

Только четверть мили спустя Сурьявонг заговорил:

— Ты не скажешь мне все-таки, как называется эта игра?

— Выживание, — ответил Боб.

— Не знал, что параноидальная шизофрения поражает так молниеносно.

— Они пытались дважды, — сказал Боб. — И оба раза собирались убить вместе со мной всю мою семью.

— Но мы же просто разговаривали, — удивился Сурьявонг. — Что ты увидел?

— Ничего.

— Услышал?

— Тоже ничего. Это было чувство.

— Только не говори мне, что ты экстрасенс.

— Не буду. Но что-то в событиях последних часов замкнулось у меня в подсознании. Я к своим страхам прислушиваюсь. И действую.

— И помогает?

— Я до сих пор жив, — пожал плечами Боб. — Мне нужен общедоступный компьютер. С базы мы выбраться можем?

— Это зависит от того, насколько широкий заговор против тебя составлен, — сказал Сурьявонг. — Кстати, ванна тебе тоже нужна.

— Так можем мы где-нибудь найти место с обычным общедоступным компьютером?

— Да, есть помещения для посетителей у входа на трамвайную станцию. Но смешно будет, если на том терминале будут сидеть твои убийцы.

— Эти убийцы не посетители, — ответил Боб.

Сурьявонг несколько разозлился:

— Ты вообще не знаешь, охотится ли за тобой хоть кто-нибудь, но почему-то уверен, что это кто-то из тайской армии?

— Это Ахилл, — объяснил Боб. — Он не в России. У Индии нет такой разведки, которая могла бы провернуть подобную операцию среди высших офицеров главного штаба. Значит, это кто-то подкупленный Ахиллом.

— Здесь никто не стал бы брать денег от Индии.

— Вероятно, — согласился Боб. — Но Индия не единственное место, где у Ахилла есть друзья. Он какое-то время прожил в России. И должен был установить и другие связи.

— Очень трудно все это воспринимать всерьез, Боб, — вздохнул Сурьявонг. — Но если ты сейчас завопишь «Обдурил!», я тебя убью.

— Может быть, я ошибаюсь, — сказал Боб. — Но я не шучу.

Они добрались до помещения для посетителей, и там никто ни на одном компьютере не работал. Боб вошел в систему под одним из своих многочисленных псевдонимов и написал письмо Граффу и сестре Карлотте.

Вы знаете, кто это. Я думаю, на мою жизнь готовится очередное покушение. Немедленно посылайте сообщения вашим контактам в правительстве Таиланда, предупредите их, что готовится такая попытка, и известите, что в заговоре участвует кто-то из ближнего окружения чакри. Никто другой доступа не получил бы. Все участвующие индийцы, предположительно, подставные лица.

— Так писать нельзя, — сказал Сурьявонг. — У тебя нет доказательств против Наресуана. Я на него зол, но он верный таец.

— Можно быть верным тайцем и все равно хотеть моей смерти, — возразил Боб.

— А моей?

— Если надо, чтобы это выглядело как злодейская диверсия извне, — сказал Боб, — то вместе со мной должен погибнуть и храбрый таец. Что, если нашу гибель выдали бы за действия индийской диверсионной группы? Это ведь была бы провокация для объявления войны?

— Чакри провокация не нужна.

— Нужна, если он хочет, чтобы бирманцы верили, что Таиланд не собирается захватить кусок их территории. — Боб вернулся к письму.

Пожалуйста, сообщите им, что мы с Сурьявонгом живы. Из укрытия мы выйдем, когда увидим сестру Карлотту по крайней мере с одним официальным представителем правительства, которого Сурьявонг знает в лицо. Пожалуйста, действуйте немедленно. Если я ошибся, вы попадете в неловкое положение. Если я прав, вы можете спасти мою жизнь.

— Просто тошнит, как подумаю, насколько это для меня будет унизительно. Кто эти люди, которым ты пишешь?

— Люди, которым я доверяю. Как тебе.

Перед тем как отправить письмо, Боб добавил к списку адресов адрес Питера под именем Локка.

— Ты знаешь брата Эндера Виггина? — удивился Сурьявонг.

— Встречались однажды, — ответил Боб и вышел из Сети.

— Что теперь? — спросил Сурьявонг.

— Теперь, думаю, надо где-то спрятаться, — сказал Боб.

Тут послышался взрыв. Задребезжали стекла, вздрогнул под ногами пол. Лампочки мигнули, компьютеры стали перезагружаться.

— Вовремя успели, — сказал Боб.

— Что это было? — спросил Сурьявонг.

— Оно самое, — ответил Боб. — Думаю, мы оба погибли.

— И где же нам прятаться?

— Раз они это сделали, значит думают, что мы были в доме, и сейчас за нами следить не будут. Пойдем ко мне в казарму. Мои люди меня спрячут.

— И ты готов поставить на это мою жизнь? — спросил Сурьявонг.

— Вполне, — ответил Боб. — Пока что мои успехи по сохранению твоей жизни потрясают.

Выйдя из здания, они увидели военные машины, которые мчались туда, где в лунной ночи клубился черный дым. Другие машины направлялись к выходам с базы. Никого не будут впускать или выпускать.

К тому времени, когда Боб и Сурьявонг добрались до казарм, где был расквартирован отряд Боба, уже слышалась стрельба.

— Сейчас убивают липовых индийских шпионов, на которых все свалят, — сказал Боб. — Чакри с сожалением проинформирует правительство, что они не сдавались в плен и захватить живым не удалось никого.

— Ты опять его обвиняешь, — сказал Сурьявонг. — Почему? Откуда ты знал, что так и будет?

— Наверное, догадался, потому что слишком много умных людей действовали по-дурацки, — ответил Боб. — Ахилл и чакри. И он на нас злился. Почему? Да потому, что ему неприятно было нас убивать. Значит, ему надо было убедить себя, что мы — нелояльные мальчишки, испорченные МЗФ. Мы для Таиланда опасны. А раз он нас ненавидит и боится, то убийство вполне оправданно.

— Отсюда и до заключения, что нас хотят убить, еще не близко.

— Наверное, они хотели сделать это у меня дома, но я остался с тобой. Вполне вероятно, что они планировали и другую возможность: чакри нас пригласит на встречу в каком-нибудь месте и нас там убьют. Но мы проторчали несколько часов у тебя, и тогда они сообразили, что это и есть возможность. Надо было только связаться с чакри и получить согласие на отступление от плана. Наверное, им пришлось спешить, доставляя на место фальшивых индийцев, — а может, это действительно были схваченные лазутчики. Или могли накачать наркотиками тайских преступников, у которых будут найдены изобличающие документы.

— Плевать мне, кто они, — отмахнулся Сурьявонг. — Я не понимаю, как ты узнал.

— И я не понимаю, — признался Боб. — Обычно я очень быстро анализирую и точно знаю, как я понял то или другое. Но иногда подсознание берет верх над сознанием. Так случилось в последней битве, под командованием Эндера. Мы были обречены на поражение. Я не видел решения. И все же я что-то сказал, какое-то ироническое замечание, горькую шутку — и в ней было решение, нужное Эндеру. С тех пор я очень внимательно отношусь к этим подсознательным процессам, дающим ответ. Я пересмотрел свою жизнь и вспомнил много случаев, когда говорил то, что не было результатом сознательного анализа. Как тогда, когда мы стояли над лежащим Ахиллом и я сказал Проныре, чтобы она его убила. Она не стала, и я не смог ее убедить, потому что сам не знал зачем. Но я понял, кто он такой. Я знал, что, если его не убить, он убьет ее.

— Знаешь, что я думаю? — сказал Сурьявонг. — Я думаю, ты что-то услышал. Или что-то заметил боковым зрением, наблюдателя, скажем. И включился.

Боб только пожал плечами:

— Может быть, ты и прав. Я же говорил, что сам не знаю.

Хотя прошли часы, но замки все еще открывались при сканировании ладони Боба, не поднимая тревоги. Его полномочия не потрудились отменить. Где-то на каком-то компьютере его появление в доме будет отражено, но только следящей программой, а когда на это посмотрят люди, друзья Боба давно уже приведут колеса в движение.

Боб с радостью убедился, что хотя его люди были дома, на земле Таиланда и на военной базе, дисциплина и бдительность у них не ослабла. Как только мальчики вошли в дверь, их тут же схватили, прижали к стене и обыскали.

— Хорошая работа, — сказал Боб.

— Сэр! — воскликнул удивленный солдат.

— И Сурьявонг, — заметил Боб.

— Сэр! — вытянулись оба часовых.

Шум разбудил еще нескольких.

— Свет не зажигать, — предупредил Боб. — Громко не разговаривать. Оружие зарядить. Быть готовыми к выходу в любой момент.

— К выходу? — переспросил Сурьявонг.

— Если они поймут, что мы здесь, и решат закончить работу, — сказал Боб, — то обороняться здесь невозможно.

Солдаты тихо будили спящих и быстро одевались и заряжали оружие, а Боб тем временем велел часовому отвести себя к компьютеру.

— Входи ты, — приказал он.

Как только солдат вошел в Сеть, Боб занял его место и написал от его имени Граффу, сестре Карлотте и Питеру:

Оба пакета в надежном месте и ждут получателя. Прошу вас поторопиться, иначе пакеты будут возвращены отправителю.

Боб выслал на рекогносцировку взвод, разделенный на четыре пары. Когда пара возвращалась, ее сменяла другая пара из другого взвода. Боб хотел затруднить противнику атаку на казармы с близкого расстояния, если противник ее решит предпринять.

Тем временем Боб с Сурьявонгом включили видео и смотрели новости из Сети. Конечно, вскоре пришло первое сообщение. Индийские агенты проникли на базу таиландского штаба и взорвали сборный дом, убив Сурьявонга, самого выдающегося из тайских выпускников Боевой школы, который последние полтора года возглавлял отдел стратегического планирования. Это была огромная национальная трагедия. Подтверждения пока не было, но, по предварительной информации, часть индийских агентов была убита доблестными тайскими солдатами, защищавшими Сурьявонга. Также погиб его гость, тоже выпускник Боевой школы.

Кто-то из солдат Боба прыснул, но вскоре все они помрачнели. То, что репортерам сообщили, будто Боб и Сурьявонг погибли, значило: тот, кто составлял рапорт, был уверен, что они оставались в доме, а это можно было проверить только двумя путями: либо если нашли тела, либо если дом был под наблюдением. Поскольку тела, очевидно, не были найдены, то человек из канцелярии чакри, составлявший рапорт, был участником заговора.

— Вполне понимаю людей, которые хотят убить Бороммакота, — сказал Сурьявонг. — Но меня?

Солдаты засмеялись, Боб улыбнулся.

Дозоры приходили и уходили снова и снова. К казармам никто не приближался. Новость вызвала различную реакцию от разных комментаторов. Очевидно, Индия рассчитывала ослабить тайскую армию, устранив самого блестящего военного гения нации. Это нельзя оставить безнаказанным. У правительства нет другого выхода, кроме как объявить войну и присоединиться к справедливой борьбе Бирмы против агрессора.

Приходили новые сообщения. Премьер-министр заявил, что берет расследование под личный контроль. Кто-то из армейского руководства явно допустил непростительную оплошность, позволив вражеским агентам проникнуть на базу самого командующего. Поэтому, для защиты репутации чакри и чтобы все видели, что армия не прикрывает своих, расследованием будет руководить городская полиция Бангкока, а осмотр места происшествия будет производить городская пожарная служба.

— Отлично сработано, — сказал Сурьявонг. — Прикрытие у премьер-министра железное, и чакри не сможет не пустить полицию на базу.

— А если пожарные приедут достаточно быстро, — добавил Боб, — они могут даже помешать людям чакри войти в здание, которое еще до тех пор не остынет. Так что они даже не узнают, что нас там не было.

Вскоре сирены объявили о прибытии полицейских и пожарных машин. Боб ждал стрельбы, но ее не было.

Вместо этого вбежали двое дозорных.

— Сюда идут, но не солдаты. Шестнадцать полицейских, и с ними штатский.

— Только один? — спросил Боб. — Женщина среди них есть?

— Только один, и женщины нет. Кажется, это сам премьер-министр, сэр.

Боб выслал еще дозорных посмотреть, нет ли поблизости военных.

— Как они узнали, что мы здесь? — спросил Сурьявонг.

— Как только они взяли под контроль канцелярию чакри, — ответил Боб, — они по личным делам выяснили, что солдат, который послал письмо, находился в казарме в момент его отправления.

— Так что, можно выйти наружу?

— Пока не стоит.

Вернулся один из дозорных:

— Премьер-министр хочет войти в казарму.

— Пожалуйста, пригласите его, — велел Боб.

— А ты уверен, что он не начинен взрывчаткой, чтобы убить нас обоих? — поинтересовался Сурьявонг. — До сих пор твоя паранойя сохраняла нам жизнь.

Будто ему в ответ, по видео показали чакри, увозимого от главного входа в сопровождении эскорта полиции. Репортер комментировал, что Наресуан подал в отставку с поста чакри, но премьер отказался ее принять и настоял, чтобы Наресуан просто ушел в отпуск на время расследования. Тем временем министр обороны принял канцелярию чакри под личный контроль, и на ключевые посты в штабе были назначены генералы из войск. Пока они не прибудут, все будет контролироваться полицией. «Пока мы не будем знать, как индийские агенты смогли просочиться на нашу столь охраняемую базу, — заявил министр обороны, — мы не можем быть уверены в своей безопасности».

Премьер-министр вошел в казарму.

— Здравствуйте, Сурьявонг, — сказал он с глубоким поклоном.

— Здравствуйте, господин премьер-министр, — ответил тот с поклоном куда менее глубоким. «Ох уж эта гордыня выпускников Боевой школы!» — подумал Боб.

— Некая монахиня летит сюда со всей возможной поспешностью, — произнес премьер-министр, — но мы надеемся, что вы решитесь мне поверить, не дожидаясь ее прибытия. Она, видите ли, была на противоположной стороне земного шара.

Боб выступил вперед и вполне прилично произнес по-тайски:

— Господин премьер, я думаю, что нам с Сурьявонгом будет безопаснее под охраной этих верных войск, чем где бы то ни было в Бангкоке.

Премьер-министр оглядел вооруженных солдат, стоящих по стойке «смирно».

— Итак, прямо посреди базы здесь создали частную армию?

— Я недостаточно ясно выразился, — сказал Боб. — Эти солдаты полностью верны вам. Они ждут вашей команды, поскольку вашими устами говорит Таиланд, господин премьер.

Премьер поклонился едва заметно и обернулся к солдатам:

— Если так, я приказываю арестовать этого иностранца.

Тут же руки Боба были зажаты ближайшими двумя солдатами, а третий его обыскал в поисках оружия.

У Сурьявонга глаза полезли на лоб, но он ничего не сказал.

Премьер улыбнулся:

— Можете его отпустить. Чакри мне сказал — перед тем как ушел в отпуск, — что эти солдаты распропагандированы и нелояльны Таиланду. Я теперь вижу, что его дезинформировали, а раз это так, то я думаю, что вы правы. Вам действительно безопаснее находиться здесь под их защитой, пока мы не выясним, насколько глубоко проник заговор. Я бы даже был вам благодарен, если бы имел возможность выделить сотню ваших людей для осуществления контроля над базой вместе с полицией.

— Я настоятельно прошу вас взять их всех, кроме восьмерых, — сказал Боб.

— Каких восьмерых? — спросил премьер.

— Любой взвод из восьми этих ребят может выстоять день против всей индийской армии.

Абсурд, конечно, но звучит приятно, и его люди были счастливы услышать подобные слова.

— Тогда, Сурьявонг, — сказал премьер, — я был бы вам благодарен, если бы вы приняли командование над этими людьми, кроме восьми человек, и заняли бы с ними базу от моего имени. К каждой группе я придам полицейского — как свидетельство, что эти люди действуют по полученным от меня полномочиям. Разумеется, одна группа из восьми человек все время будет охранять вас.

— Есть, господин премьер! — ответил Сурьявонг.

— Я помню, как во время своей последней кампании говорил, — произнес премьер, — что будущее Таиланда находится в руках детей. Я понятия не имел, насколько буквально и скоро воплотится мое предвыборное красноречие.

— Когда прилетит сестра Карлотта, — сказал Боб, — можете ей сказать, что в ее присутствии нет необходимости, но я был бы рад ее видеть, если она найдет время.

— Я передам, — обещал премьер. — А теперь давайте действовать. У нас впереди трудная ночь.

Все были мрачно-серьезны, когда Сурьявонг вызывал командиров взводов. На Боба произвело впечатление, что он знает их по именам и в лицо. Сурьявонг не слишком искал общества Боба, но отлично проследил за всем, что Боб делал.

Лишь когда все разошлись, получив задания, — каждый взвод со своим полицейским вместо боевого знамени, — только тогда Сурьявонг и премьер позволили себе улыбнуться.

— Хорошая работа, — сказал премьер.

— Спасибо вам, что поверили нашему письму, — сказал Боб.

— Не знаю, поверил бы я Локку или нет, — ответил премьер, — а министр колоний Гегемона все-таки политик в конечном счете, но, когда мне лично позвонил папа, мне не оставалось ничего другого. Теперь я должен идти и сказать народу абсолютную правду обо всем, что здесь случилось.

— Агенты Индии пытались убить меня и моего неназванного гостя? — предположил Сурьявонг. — А мы уцелели благодаря доблестным действиям героических солдат тайской армии? Или неназванный гость погиб?

— Боюсь, что он погиб, — сказал Боб. — Разорван на куски взрывом.

— Как бы там ни было, — произнес Сурьявонг, — вы заверите народ, что сегодня враги Таиланда крепко запомнили: тайской армии можно причинить урон, но ее нельзя победить.

— Я рад, что вас учили на военного, Сурьявонг, — сказал премьер. — Не хотел бы я видеть в вас оппонента в предвыборной кампании.

— Чтобы я был вашим оппонентом — немыслимо, — ответил Сурьявонг. — Нет ни одного пункта, где мы не были бы согласны.

Ирония дошла до всех, но никто не засмеялся. Сурьявонг вышел с премьером и восемью солдатами. Боб остался в казарме с последним своим взводом, и они вместе стали смотреть, что там врут в новостях.

Под гудение новостей Боб стал думать об Ахилле. Каким-то образом тот узнал, что Боб жив, — наверняка от чакри. Но если чакри переметнулся к Ахиллу, зачем ему раскручивать историю гибели Сурьявонга как предлог для войны с Индией? Смысла не было. Включение Таиланда в войну с самого начала было Индии очень невыгодно. Плюс еще примитивная, очевидная стратегия массированного удара с горой трупов — и Ахилл начинал выглядеть полным идиотом.

А идиотом он не был. Значит, его игра лежит глубже, и Боб при всем его хваленом подсознании еще не мог пока понять, в чем она состоит. А вскоре Ахилл узнает, что Боб жив, — если еще не узнал.

И этот Боб очень, очень зол.

«Петра. Петра, помоги мне найти способ тебя выручить».

14Хайдарабад

Помещено на форуме международной политики

От: [e-mail].

Тема: Где этот Локк, когда он нужен?

Что, только мне интересно мнение Локка о развитии событий в Индии? Когда Индия вторглась в Бирму, а пакистанские войска накапливаются в Белуджистане, угрожая Ирану и заливу, нам нужен новый взгляд на Южную Азию. Старые модели перестают работать.

Я хотел бы знать вот что: это форум убрал колонку Локка, когда Питер Виггин объявил о своем авторстве, или это сам Виггин ушел? Потому что если это решил форум, то такое решение, говоря без обиняков, — глупость. Нам было все равно, кто такой Локк, — мы его читали, потому что в его словах был смысл, и раз за разом бывало, что только он мог разобраться в проблемной ситуации или хотя бы первым ясно увидеть, что происходит. И какая разница, кто он — подросток, эмбрион или говорящий бегемот?

И кстати, поскольку срок Гегемона скоро кончается, я все больше и больше волнуюсь, кто придет ему на смену. Тот, кто предложил Локка около года назад, был абсолютно прав. Только теперь можно предложить ему занять этот пост под собственным именем. Питер Виггин может сделать с разгорающимся мировым пожаром то же, что сделал Эндер Виггин с жукерской войной, — положить ему конец.

Ответ 14 от [e-mail]

Не хочу быть излишне подозрительным, но откуда нам знать, что вы — не Питер Виггин, который снова пытается войти в игру?

Ответ 14.1 от [e-mail]

Не хочу переходить на личности, но адреса турецкой военной сети не выдаются американским подросткам, занимающимся консультациями на Гаити. Понимаю, что по сравнению с международными политиками параноик покажется здоровым, но если бы Питер Виггин мог писать под таким именем[61], он бы уже должен был править миром. Однако, быть может, важно, кто я такой. Сейчас мне больше двадцати, но я — выпускник Боевой школы. Может быть, поэтому мысль поставить мальчишку командовать не кажется мне дикой.

Вирломи с первой минуты знала, кто такая Петра, — они уже встречались. Хотя Вирломи была намного старше и пересеклась с Петрой в Боевой школе всего на год, в те времена она замечала там каждую девочку. Это было нетрудно, поскольку с появлением Петры их стало девять, и пять выпускались вместе с Вирломи. Складывалось такое впечатление, будто наличие в школе девочек рассматривалось как эксперимент, притом неудачный.

В Боевой школе Петра была резкой девчонкой с острым языком, гордо отвергавшей любые советы. Она, казалось, была решительно настроена показать парням, что девушка может справляться не хуже их, отвечать тем же стандартам и обходиться без помощи. Вирломи это понимала. Она и сама была такой — поначалу. И только надеялась, что Петре не придется пройти через все болезненные переживания, которые прошла она сама, пока она наконец не поймет, что в большинстве случаев с мальчишками не сравниться, а девушке нужны друзья, и как можно больше.

Петра была достаточно приметна, чтобы Вирломи узнала ее имя, когда после войны всплыла история джиша Эндера. Единственная девушка среди них, армянская Жанна д’Арк. Вирломи читала эти статьи и посмеивалась. Значит, Петра оказалась такой железной, какой сама себя считала. Что ж, молодец.

Потом джиш Эндера похитили или убили, и, когда все похищенные вернулись из России, у Вирломи защемило сердце, когда она узнала, что единственный человек, чья судьба неизвестна, — это Петра Арканян.

Только ей не пришлось горевать долго. Потому что внезапно команде индийских выпускников Боевой школы дали нового командира, в котором они немедленно узнали того самого Ахилла, о котором Локк писал, что это убийца-психопат. Вскоре выяснилось, что за ним как тень ходит молчаливая усталая девушка, которую никогда не называют по имени.

Но Вирломи ее знала. Петра Арканян.

Каковы бы ни были у Ахилла причины скрывать ее имя, Вирломи это не нравилось, и потому она постаралась, чтобы все члены стратегической группы узнали, что это как раз недостающий человек из Эндерова джиша. Они ничего не сказали Ахиллу о Петре, — разумеется, просто выполняли его инструкции и представляли требуемые отчеты. Вскоре к молчаливому присутствию Петры стали относиться как к обыденному явлению. Остальные ее не знали.

Но Вирломи знала, что если Петра молчит, значит случилось что-то ужасное. Значит, Ахилл как-то подчинил ее себе. Заложник? Похищенный член семьи? Угрозы? Или что-то другое? Неужели он подчинил себе ее волю, которая когда-то казалась несгибаемой?

Вирломи тщательно скрывала от Ахилла свой особый интерес к Петре. Но она наблюдала за этой девушкой, узнавая все, что можно было узнать. Петра пользовалась терминалом, как и все прочие, читала сводки разведданных и вообще все, что им присылали. Но что-то было необычным, и Вирломи не сразу догадалась, в чем дело, — Петра никогда ничего не передавала, когда входила в Сеть. Очень многие сайты требуют пароля или хотя бы регистрации, но Петра, введя утром пароль при входе, больше не вводила ничего.

Вирломи поняла, что она заблокирована. Вот почему она никому из нас не пишет. Она пленница. Она не может передать письма наружу. И ни с кем из нас не разговаривает, потому что ей это запрещено.

Но совершенно очевидно, что она, когда не находилась в Сети, лихорадочно работала, потому что Ахилл то и дело рассылал сообщения, указывающие новые направления, в которых следует развивать планирование. Язык этих сообщений был не такой, как у Ахилла, — стиль очень отличался. Эти стратегические озарения — и великолепные — он брал у Петры, одной из девяти избранных человечеством для спасения от жукеров. Один из лучших умов Земли. И в рабстве у этого бельгийского психопата.

И пока остальные восхищались блестящими стратегическими планами, которые разрабатывались для агрессивной войны против Бирмы и Таиланда, пока письма Ахилла подхлестывали энтузиазм: «Наконец-то Индия восстанет и займет подобающее ей место среди государств» — скепсис Вирломи рос все сильнее. Ахиллу было плевать на Индию, как бы хороша ни была его риторика. Когда Вирломи подмывало ему поверить, ей достаточно было глянуть на Петру и вспомнить, кто он такой.

Но поскольку остальные вроде бы поверили в будущее Индии, нарисованное Ахиллом, Вирломи держала свое мнение при себе. Она наблюдала и ждала, чтобы Петра посмотрела на нее, чтобы можно было подмигнуть или улыбнуться.

Такой день настал. Петра посмотрела. Вирломи улыбнулась.

Петра отвела взгляд так небрежно, будто Вирломи была предметом мебели, а не человеком, который пытается встретиться с ней глазами.

Вирломи это не обескуражило. Она все старалась встретиться глазами с Петрой, пока наконец однажды Петра на пути к питьевому фонтанчику поскользнулась и схватилась за кресло Вирломи. И сквозь шарканье ее ног Вирломи ясно разобрала слова: «Перестань. Он смотрит».

Вот это оно и было. Подтверждение подозрений Вирломи насчет Ахилла, доказательство, что Петра ее заметила, и предупреждение, что помощь не нужна.

Ну, в этом ничего не было нового. Разве Петре нужна была помощь хоть когда-нибудь?

Потом всего месяц назад Ахилл разослал циркуляр, где говорилось, что надо обновить старые планы войны против Бирмы — массированное наступление, огромные армии и мощные линии снабжения. Все просто остолбенели. Ахилл не давал пояснений, но вид у него был непривычно обиженный, и все поняли. Талантливая стратегия была отвергнута взрослыми. Лучшие военные умы человечества выработали планы, а взрослые просто их проигнорировали.

Все были взбешены, но вскоре вернулись к обычной работе, пытаясь довести старые планы до рабочего состояния. Войска успели передислоцироваться, где-то образовался избыток снабжения, где-то дефицит. Но ребята это выправили. И когда они получили план Ахилла — или, как подозревала Вирломи, Петры — о перемещении основной массы войск с пакистанской границы на бирманскую, их восхитило искусство, с которым перемещение армии было встроено в существующее движение поездов и самолетов, так что со спутников нельзя было заметить ничего необычного до тех пор, пока армия не окажется на границе и не развернется в боевые порядки. Противник сможет заметить ее только за два дня до начала войны, а если прозевает — то за день.

Ахилл уехал в одну из своих частых командировок, только на этот раз Петра тоже исчезла. Вирломи за нее боялась. Что, если Петра уже сослужила свою службу и теперь Ахилл ее убьет?

Но нет. Она вернулась вместе с Ахиллом.

А на следующее утро пришла команда перемещать войска. Следуя остроумному плану Петры, их передвигали к бирманской границе. А потом они, вопреки остроумному плану Петры, попрут в свое неуклюжее наступление.

Вирломи не видела во всем этом смысла.

Потом пришло письмо от министра колоний Гегемонии, полковника Граффа, этого старого зануды.

Вы наверняка знаете, что одна из наших выпускниц Боевой школы, Петра Арканян, не вернулась вместе с теми, кто дрался в последней битве под началом Эндера Виггина. Я весьма заинтересован в том, чтобы ее найти, и у меня есть основания полагать, что Петру Арканян против ее воли перевезли в Индию. Если Вам что-либо известно о ее местонахождении и состоянии на текущий момент, не могли бы Вы дать мне знать? Будь Вы на ее месте, Вы бы, несомненно, желали, чтобы кто-нибудь сделал для Вас то же самое.

Почти сразу же пришло письмо от Ахилла:

Вряд ли я должен напоминать, что в военное время любая попытка передать информацию кому бы то ни было, кроме индийского военного командования, будет рассматриваться как шпионаж и измена, караемые смертной казнью.

Значит, Ахилл определенно лишает Петру связи с внешним миром и очень беспокоится, чтобы никто о ней ничего не узнал.

Вирломи даже не колебалась. К индийской военной тайне этот вопрос отношения не имел. Принимая всерьез угрозу Ахилла, она не видела никаких моральных преград к тому, чтобы попытаться ее обойти.

Писать непосредственно Граффу было нельзя. Нельзя было также отсылать письмо с любым упоминанием Петры, как угодно завуалированным. Естественно, что всю исходящую из Хайдарабада почту будут просматривать под микроскопом. И, как теперь поняла Вирломи, она сама и прочие выпускники Боевой школы из отдела теории и планирования были не многим свободнее Петры. Выехать за пределы базы она не могла. И не могла вступать в контакт ни с кем, кроме армейских чинов, имеющих высший допуск.

У шпионов есть рации и симпатические чернила. Но как можно стать шпионом, если можешь связаться с внешним миром только по электронной почте, а писем ты никому писать не можешь и никак не можешь передать никакой весточки, чтобы тебя при этом не поймали?

Решение надо было искать самой, но Петра упростила этот процесс, подойдя однажды вслед за Вирломи к питьевому фонтанчику. Когда Вирломи отходила, Петра скользнула на ее место и тихо бросила:

— Я — Брисеида.

И все.

Намек был очевиден — все ученики Боевой школы знали «Илиаду». Тем более что над всеми сейчас надзирал Ахилл. Однако же все было не так просто. Брисеида была в плену у кого-то другого, а Ахилл — который из «Илиады» — разъярился, потому что считал себя обманутым, не получив Брисеиду. Так что же имела в виду Петра?

Это должно было быть как-то связано с письмом Граффа и предупреждением Ахилла. Значит, здесь должен быть ключ, способ передать весть насчет Петры. А передать весть — для этого нужна Сеть. Тогда «Брисеида» — что-то внешнее, существующее в Сети. Что-то вроде электронных симпатических чернил, проявляющихся при имени Брисеиды. Может быть, Петра нашла с кем вступить в контакт, но не может, потому что отрезана от Сети.

Вирломи не стала выполнять общий поиск. Если кто-то извне ищет Петру, то письмо должно быть на сайте, который Петра могла найти, не отклоняясь от разрешенных ей поисков. Тогда Вирломи почти наверняка знает сайт, где лежит это сообщение.

Официально она в это время работала над задачей найти наилучший способ снизить риск для вертолетов снабжения без чрезмерного увеличения расхода топлива. Проблема настолько техническая, что никак не объясняла бы исторические или теоретические изыскания.

Но Саяджи, тоже выпускник Боевой школы, на пять лет старше, работал над проблемами усмирения оккупированного населения и обеспечения его лояльности. И Вирломи обратилась к нему:

— Что-то я леплю в алгоритмах пену за пеной.

— Хочешь, помогу? — спросил он.

— Да нет, надо просто отложить задачу на пару часов и поглядеть потом свежим взглядом. Может, я тебе пока помогу? Тебе ничего найти не надо?

Саяджи, конечно, получил те же письма, что и Вирломи, и был достаточно умен, чтобы не принять ее слова за чистую монету.

— Не знаю, право. А что ты собираешься искать?

— Могу пошарить по истории, по теории. В Сети.

Она намекала ему на то, что ей нужно, и он понял.

— Отлично. Я терпеть не могу копаться в сетях. Мне нужны данные по неудачным попыткам усмирения и подавления восстаний. Полное истребление и депортация не рассматриваются.

— А что у тебя уже есть?

— Считай, что ничего.

— Ладно, спасибо. Тебе реферат представить или просто дать ссылки?

— Достаточно цитат. Только не ссылки — это то же самое, что самому в сетях шарить.

Вполне невинный разговор. Вирломи получила прикрытие.

Вернувшись к терминалу, она стала обшаривать сайты по истории и теории. Имя «Брисеида» она не искала — это было бы слишком очевидно. Следящие программы тут же это отловят, а если Ахилл увидит, то выводы сделать сможет. Вирломи просто бродила по сайтам, читая заголовки.

Брисеида нашлась на втором же сайте.

Это была статья человека с сетевым именем HectorVictorious. Имя Гектор, впрочем, казалось не слишком удачным: он был героем и единственным человеком, который мог противостоять Ахиллу, но в конце концов он был убит, и Ахилл проволок его тело за колесницей вокруг стен Трои.

Но сама статья была совершенно ясной, если считать, что под именем «Брисеида» скрывалась Петра.

Вирломи просмотрела и еще некоторые статьи, притворяясь, что их читает, тем временем составляя про себя ответ Гектору Победоносному. Когда ответ был готов, она набрала его и ввела, зная при этом, что, быть может, подписывает себе смертный приговор.

Я думаю, она осталась бы непокорной рабыней. Даже если бы ее заставили молчать, она бы нашла способ не сломиться. А насчет передать весть кому-нибудь в Трое — откуда ты знаешь, что этого не было? И кстати, что толку в такой вести? Очень скоро все троянцы были перебиты. Или ты про троянского коня не слыхал? Нет, Брисеида бы известила троянцев, что надо бояться греков, дары приносящих. Или нашла бы дружественного туземца, чтобы он за нее это сделал.

Она подписалась собственным именем, написала адрес. В конце концов, это же вполне безобидное письмо. Может, даже слишком безобидное. А вдруг человек, поместивший статью, не догадается, что слова насчет того, будто Брисеиду заставляют молчать, — свидетельство очевидца? А «дружественный туземец» — это сама Вирломи?

Но адрес, принадлежащий индийской армейской сети, должен насторожить того, кто ищет ответ.

Отправив письмо, Вирломи, однако, была вынуждена продолжать изыскания, о которых «попросил» ее Саяджи. Еще часа два придется возиться — потерянное время, если ее письмо не заметят.

* * *

Петра старалась не смотреть, что делает Вирломи. В конце концов, если у Вирломи хватит ума сделать то, что надо сделать, то смотреть особенно не на что. Все же Петра заметила, как Вирломи говорила с Саяджи, а когда она вернулась за свой терминал, она вроде бы начала бродить по Сети, щелкая мышью по панелям, вместо того чтобы что-нибудь писать или рассчитывать. Найдет она статью Гектора?

Либо найдет, либо нет, но Петра сейчас не могла позволить себе об этом думать. Потому что в некотором смысле для всех будет лучше, если Вирломи ничего не найдет. Кто его знает, насколько проницателен Ахилл? Насколько Петра его понимала, он вполне мог расставить ловушки для всякого, кто попытается ей помочь. И такая попытка может быть фатальной.

Но Ахилл не может быть повсюду. Он умен, он подозрителен, он блестящий игрок, но, в конце концов, он один и всего предусмотреть не может. И потом, насколько важна для него Петра? Он не воспользовался ее планом кампании. Нет, он держит ее при себе только из тщеславия, не более того.

С фронта приходили известия, которых только и можно было ожидать: сопротивление бирманцев было чисто формальным, поскольку они сосредоточили главные силы там, где местность им благоприятствовала, — в каньонах, на переправах.

Конечно же, без толку. Как бы стойки ни были бирманцы, индийская армия просто их обходила. У Бирмы не хватало солдат, чтобы предпринять серьезные действия более чем в отдельных точках, а огромная индийская армия могла напирать всюду, оставляя небольшие силы против бирманских укреплений, связывая войска противника, пока основная масса сил Индии не закончила оккупацию Бирмы и не вышла к горным перевалам, ведущим в Таиланд.

Здесь, конечно, должны были начаться трудности. Пути снабжения армии пролегли через всю Бирму, а тайские ВВС действовали блестяще, особенно когда выяснилось, что они создали новую систему полевых аэродромов, которые могли быть построены за то время, что бомбардировщик находится в воздухе. Так что бомбежка аэродромов оказывалась бесполезной — их восстанавливали за два-три часа.

И хотя разведданные из Таиланда были превосходны — детальные, точные и свежие, — в самом важном они были бесполезны. При той стратегии, которой придерживались тайцы, очень мало было существенных целей.

Петра знала Сурьявонга, выпускника Боевой школы, который занимался разработкой тайской стратегии. Он свое дело знал. Но Петре казалось несколько подозрительным, что новая тайская стратегия возникла вдруг, всего через пару недель после прибытия Петры и Ахилла в Индию. Сурьявонг сидел в Бангкоке уже год. Откуда же такая перемена? Может быть, кто-то известил тайцев о присутствии в Хайдарабаде Ахилла и о том, что это может значить. А может быть, кто-то стал помогать Сурьявонгу и влиять на его решения.

Боб.

Петра отказывалась верить, что он убит. Эти статьи наверняка от него. И пусть даже Сурьявонг был вполне способен сам придумать эту новую тайскую стратегию, слишком уж сразу все поменялось, без всяких признаков постепенности, и навязчиво напрашивалось единственное объяснение: появился свежий взгляд. И кто это мог быть, кроме Боба?

Беда была в том, что, если это действительно Боб, у Ахилла в Таиланде были такие хорошие источники, что Боба наверняка быстро обнаружат. И если предыдущие попытки Ахилла ликвидировать Боба потерпели крах, он ни за что не откажется от новых.

Об этом Петра запрещала себе думать. Если Боб смог спастись в прошлый раз, то сможет сделать это снова. В конце концов, кто-то может иметь отличные источники в Индии.

А может, вообще не Боб написал эти статьи про Брисеиду. Может, это Динк Микер. Только стиль был совсем не такой, как у Динка. Боб был вкрадчив, Динк — задирист. Он бы полез в сети с заявлением, что Петра точно в Хайдарабаде, и потребовал бы ее немедленно освободить. Это ведь Боб сообразил, что Боевая школа следит за передвижением учеников с помощью вшитых в одежду передатчиков. Сними все с себя, останься в чем мать родила, и начальство понятия не будет иметь, где ты. Боб не только до этого додумался, он это сделал, лазил по вентиляционным шахтам посреди ночи. Когда он ей об этом рассказал на Эросе, пока они ждали, чем закончится война Лиги и можно будет вернуться домой, Петра не поверила. Он тогда холодно поглядел ей в глаза и сказал:

— Это не шутка. А если бы это была шутка, то совсем не смешная.

— Я и не думала, что ты шутишь, — сказала Петра. — Я думала, ты заливаешь.

— Случается, — сказал Боб. — Но я не стал бы тратить время, заливая о том, что действительно сделал.

Таков был Боб — признающий свои недостатки наряду с достоинствами. Без ложной скромности, но и без чрезмерного самомнения. Если он вообще давал тебе труд с тобой говорить, он никогда не пытался показать себя лучше или хуже, чем он есть.

В Боевой школе она его толком не знала. Откуда? Она была старше, и даже если замечала его или говорила с ним пару раз — ну так она всегда общалась с новыми ребятами, к которым относилась как к париям, потому что знала: им нужны друзья, пусть даже это будет всего лишь девчонка, — но особых причин с ним разговаривать у нее не было.

А потом был тот страшный случай, когда Петру ввели в заблуждение, чтобы она попыталась предупредить Эндера — а на самом деле враги Эндера это подстроили, чтобы попытка Петры дала им шанс на него напасть и избить. Это Боб тогда разгадал их замысел и сорвал его. Он, естественно, решил тогда, что Петра была участницей заговора против Эндера. Петра не знала точно, когда он в конце концов убедился в ее невиновности, но на Эросе между ними еще долго стоял барьер. Так что лишь когда война кончилась, у них появилась возможность узнать друг друга получше.

Именно тогда Петра наконец поняла, что представляет собой Боб. Трудно было отвлечься от его маленького роста и не думать о нем как о дошкольнике или вообще младенце. Хотя все знали, что именно он был выбран на замену, если Эндер не выдержит напряжения боя. Очень многие возмущались таким выбором, но не Петра. Она знала, что Боб лучший из джиша Эндера, и этот факт не вызывал у нее протеста.

Кто такой был Боб на самом деле? Лилипут. Вот что ей пришлось понять. По лицам взрослых лилипутов видно, что они старше своего кажущегося возраста. Но Боб был еще ребенком, и у него не было лилипутских деформаций конечностей, так что выглядел он именно как ребенок своего роста. Но если с ним пытались говорить как с младенцем, он умел поставить человека на место. Петра никогда так не поступала, и Боб всегда относился к ней с уважением, кроме того периода, когда ошибочно считал ее предательницей.

Самое смешное, что это уважение основывалось на недоразумении. Боб думал, будто Петра обращается с ним как с нормальным человеком, потому что она достаточно мудрая и взрослая, чтобы не считать его ребенком. На самом же деле она обращалась с ним именно так, как обращалась с детьми. Просто она с детьми обращалась как со взрослыми. И потому Боб уважал ее за понимание, а на самом деле это было просто счастливое совпадение.

Когда война кончилась, это все уже было не важно. Все знали, что возвращаются домой, — кроме Эндера, как потом выяснилось, и на Земле они уже не рассчитывали видеться друг с другом. В предвкушении будущей свободы осторожность была отброшена. Можно было говорить, что хочешь, ни на что не обижаться, потому что через пару месяцев это все не будет иметь значения. Впервые за все время можно было просто наслаждаться жизнью.

И больше всего Петре понравилось общаться с Бобом.

Динк, который одно время дружил с Петрой в Боевой школе, был несколько раздосадован тем, что Петра всегда с Бобом. Он даже обвинил ее — вроде как в шутку, чтобы она его окончательно не отшила, — что она к Бобу неровно дышит. Что ж, может быть, он так и думал — половое созревание у него уже началось, и он, как все мальчики этого возраста, считал, что прилив гормонов поменял мыслительные процессы у всех.

Нет, у Петры и Боба было что-то другое. Не как у брата с сестрой, или у матери с сыном, или еще как-нибудь, как могли бы придумать психоаналитики. Просто… просто Боб ей нравился. Ей столько времени приходилось доказывать задиристым, завистливым и перепуганным мальчишкам, что она умнее и лучше во всем, и абсолютной неожиданностью стало общение с человеком настолько уверенным в себе, настолько не сомневающимся в собственном превосходстве, что он совершенно не воспринимал Петру как угрозу. Если она знала что-нибудь, чего он не знал, он слушал, внимал, запоминал. Единственный другой человек, похожий на него в этом смысле, — это был Эндер.

Эндер. Вот кого ей иногда очень не хватало. Она его обучала — и ей за это здорово доставалось от Бонзо Мадрида, который тогда был командиром. А потом, когда стало ясно, кто такой Эндер, и Петра с радостью оказалась среди тех, кто пошел за ним, подчинился ему, отдал ему себя, она втайне помнила, что была другом Эндера еще тогда, когда ни у кого не хватало на это смелости. Она переменила свою жизнь, и хотя многие думали, что она Эндера когда-то предала, он сам никогда так не считал.

Она любила Эндера, и это было смешанное чувство поклонения и притяжения, приведшее ее к глупым мечтам о невозможном будущем, о том, чтобы связать свои жизни до самой смерти. Она фантазировала, как они будут вместе воспитывать детей — самых талантливых детей в мире. И быть рядом с самым великим человеком в мире — именно таким она его считала, — и чтобы все знали, что это ее он выбрал своей спутницей до конца дней.

Мечты. После войны Эндер был сокрушен. Сломан. Знать, что именно ты истребил жукеров полностью, — это оказалось для него слишком тяжкой ношей. И она тоже сломалась во время этой войны, и стыд не позволял ей подойти к нему, пока не стало слишком поздно, пока Эндера не отделили от всех остальных.

Вот почему Петра знала, что к Бобу испытывает совсем другие чувства. Без мечтаний и фантазий, просто чувство общности. Они с Бобом были одно — не как жена с мужем или, упаси господь, любовница с любовником, — скорее как правая рука с левой. Они просто были половинками одного целого. Ничего в этом не было особо восхитительного, ничего такого, о чем стоит написать домой. Но на это можно было рассчитывать. Петра думала, что из всех ребят Боевой школы именно с Бобом они останутся дружны.

Они вылезли из шаттла и разъехались по миру. И хотя Греция и Армения довольно близко друг от друга — если сравнить с Шеном в Японии или Хань-Цзы в Китае, — Боб с Петрой даже не переписывались. Она знала, что Бобу предстоит знакомство с семьей, которой он никогда не знал, а ей надо было снова как-то войти в свою семью. Она не особо томилась по нему. И вообще им не было нужды все время видеть друг друга или болтать, чтобы знать: они остаются вместе, как левая рука с правой. Что если ей понадобится чья-то помощь, то обратится она прежде всего к Бобу.

В мире, где не было Эндера Виггина, это значило, что Боб — тот человек, которого она больше всего любит. Что именно его ей будет больше всего не хватать, если с ним что-нибудь случится.

Вот почему она могла притвориться, что ей все равно, доберется ли Ахилл до Боба, хотя это было неправдой. Она все время об этом тревожилась. Конечно, о себе тоже — быть может, даже больше, чем о нем. Но одну любовь своей жизни она уже потеряла, и, хотя говорила себе, что детская дружба к двадцати годам уже ничего не значит, Петра не хотела терять вторую.

Терминал загудел, привлекая внимание.

На дисплее высветилось сообщение:

Когда это я разрешал в рабочее время спать?

Зайди ко мне.

С такой безапелляционной грубостью мог писать только Ахилл. Она не спала, она думала. Но спорить с ним на эту тему не стоило.

Петра вышла из системы и встала из-за стола.

Был вечер, на улице темнело. Петра действительно унеслась куда-то мыслями. Почти вся дневная смена отдела теории и планирования уже ушла, и группа ночных дежурных занимала места за терминалами. Но и из дневной смены еще кое-кто остался.

Петра перехватила взгляд Вирломи, тоже задержавшейся у терминала. У девушки был встревоженный вид. Значит, она, наверное, ответила на какую-то статью насчет Брисеиды и теперь боялась возмездия. Что ж, имеет право. Кто знает, как будет говорить, писать или действовать Ахилл, если собирается кого-то убить? Лично Петра считала, что он всегда собирается кого-нибудь убить, так что ничто в его поведении тебя не предупредит, если следующий — ты. Шла бы ты домой, Вирломи, и попыталась бы уснуть. Даже если Ахилл поймал тебя на попытке мне помочь и решил убить, ты ничего не сможешь сделать, так что спи сном младенца.

Петра вышла из огромной казармы-комнаты, где они все работали, и пошла по коридору, как в трансе. Действительно ли она спала, когда Ахилл прислал письмо? Какая разница!

Насколько Петре было известно, только она во всем отделе теории и планирования знала, где находится кабинет Ахилла. Она часто там бывала, но не очень гордилась этой привилегией. У нее была привилегия невольницы. Ахилл допускал ее в свой личный мир, потому что не считал человеком.

На стене кабинета висел двумерный компьютерный экран, на котором была карта пограничных районов Индии и Бирмы. По мере поступления донесений от войск и данных со спутников операторы обновляли изображение, и Ахилл мог в любой момент туда посмотреть и увидеть самые свежие сведения. В остальном обстановка комнаты была спартанской. Два стула — не мягких, стол, книжная полка и походная кровать. Петра подозревала, что где-то глубже есть уютные апартаменты с мягкой кроватью, неиспользуемые. Кем-кем, а сибаритом Ахилл точно не был. Личный комфорт его не интересовал — насколько могла судить Петра.

Он не повернулся к ней от дисплея, когда она вошла, но к этому Петра привыкла. Когда он ее подчеркнуто не замечал, она считала это извращенным признаком внимания. Вот когда он смотрел прямо на нее и не видел, тогда она понимала, что ее не замечают.

— Кампания развивается отлично, — сказал Ахилл.

— Идиотский план, и тайцы его разнесут в клочья.

— У них там вроде переворота случилось пару минут назад, — сообщил Ахилл. — Тайский главнокомандующий взорвал юного Сурьявонга. Как видно, тяжелый случай профессиональной зависти.

Петра постаралась не показать сочувствия к бедняге Сурьявонгу и отвращения к Ахиллу.

— Ты хочешь, чтобы я поверила, будто ты не приложил к этому руку?

— Ну, они, конечно, все валят на индийских агентов. Но индийские агенты здесь ни при чем.

— Даже сам чакри?

— Он не работал на Индию, — ответил Ахилл.

— А на кого?

Ахилл рассмеялся:

— Какая ж ты недоверчивая, моя Брисеида!

Петре стоило труда не напрячься, ничем себя не выдать при этом имени.

— Ну, Петра, ты же действительно моя Брисеида! Разве не так?

— Не совсем, — возразила Петра. — Брисеиду забрал другой грек.

— В моем распоряжении твое тело и продукт твоего разума, но твое сердце принадлежит другому.

— Оно принадлежит мне, — сказала Петра.

— Оно принадлежит Гектору, но… как бы мне это тебе помягче сказать? Сурьявонг был у себя в кабинете не один, когда дом разлетелся на кусочки. В мелком аэрозоле брызг крови и осколков костей были еще чья-то кровь и кости. К сожалению, не осталось тела, которое я мог бы поволочь вокруг Трои.

Петру замутило, но она ничем этого не показала. Он слышал, как она сказала Вирломи: «Я — Брисеида»? И кого он имел в виду, когда вспоминал Гектора?

— Либо скажи, что хочешь сказать, либо не говори, — предложила Петра.

— Ну, не притворяйся, что ты не читала на всех форумах статьи о Брисеиде, Гиневре, всех прочих этих романтических героинях, которые попадали в плен к грубым мужланам.

— Так что?

— Ты же знаешь, кто их писал, — сказал Ахилл.

— В самом деле?

— Ах да, я забыл, ты не любишь играть в угадайку. Ладно: их писал Боб, и ты это знаешь.

Петра почувствовала наплыв непрошеных эмоций — и подавила его. Если эти статьи были написаны Бобом, значит он уцелел при всех прошлых покушениях. Но это значит, что Боб и был «Гектор Победоносный», и игривая аллегория Ахилла сообщала, что Дельфики точно был в Бангкоке и Ахилл его там нашел и предпринял еще одну попытку. И Боб погиб вместе с Сурьявонгом.

— Приятно, когда ты мне говоришь, что именно я знаю. Не приходится самой напрягать память.

— Я знаю, девочка, что разрываю тебе сердце. Самое смешное, милая моя Брисеида, что Боб — это побочная выгода. С самого начала нам был нужен именно Сурьявонг.

— Отлично. Поздравляю. Ты гений. Готова сказать еще что угодно, чтобы ты заткнулся и отпустил меня ужинать.

Говорить с Ахиллом грубо — это была единственная иллюзия свободы, которую Петра сумела сохранить. Кажется, это его забавляло. К тому же Петре хватало ума не делать этого при посторонних.

— А ведь ты всем сердцем верила, что Боб тебя спасет? — спросил Ахилл. — Вот почему, когда старина Графф направил свой глупый запрос, ты подтолкнула эту глупышку Вирломи попытаться ответить Бобу.

Отчаяние овладело Петрой. Ахилл действительно за всем следит.

— А как ты думала? Питьевой фонтанчик — самое лучшее место для жучка.

— Я думала, у тебя есть более важные дела.

— Ничего в моей жизни нет важнее тебя, девочка, — сказал Ахилл. — Если бы я только мог привести тебя в свой шатер.

— Ты меня похитил уже дважды. Ты следишь за мной, где бы я ни была. Не знаю, как еще глубже зайти в твой шатер.

— В мой шатер, — повторил Ахилл. — Ты все еще мой враг.

— Ах, я забыла. Я должна желать радовать своего победителя, должна отказаться от своей воли.

— Если бы это мне было нужно, Петра, я бы велел тебя пытать, — сказал Ахилл. — Но я не хочу идти этой дорогой.

— Как это великодушно!

— Да нет. Если я не смогу привлечь тебя на свою сторону свободно, как друга и союзника, я тебя просто убью. Я не любитель пыток.

— Сначала воспользовавшись результатами моей работы.

— Но я ими не пользуюсь, — возразил Ахилл.

— Да, ты прав. Сурьявонга больше нет, и тебе не приходится бояться реального сопротивления.

— Вот именно! — засмеялся Ахилл. — Ты все поняла.

Это значило, что она не поняла ничего.

— Очень легко обмануть человека, которого держат в клетке. Я знаю лишь то, что сообщаешь мне ты.

— Но я сообщаю тебе все, — ответил Ахилл. — Если у тебя хватит ума сделать правильные выводы.

Петра закрыла глаза. Она думала о бедняге Сурьявонге. Всегда был такой серьезный. Он сделал все, что мог, для своей страны и был убит своим начальником. Знал ли он об этом? Будем надеяться, что нет.

Если думать только о бедняге Сурьявонге, можно не думать о Бобе.

— Ты не слушаешь, — заметил Ахилл.

— Да? Спасибо, что сказал. Я думала, что слушаю.

Ахилл хотел было что-то еще сказать, но передумал и наклонил голову. Слуховой аппарат у него в ухе был связан с радиоприемником терминала. Кто-то что-то ему сообщал.

Ахилл отвернулся к терминалу, что-то ввел с клавиатуры, что-то прочел с экрана. На лице его не отразилось никаких эмоций, но что-то изменилось, потому что он был в приятном расположении духа и улыбался, пока не поступил этот доклад. Что-то там случилось. И Петра его теперь достаточно хорошо знала, чтобы различить признаки гнева. Или — она надеялась — страха.

— Они не погибли, — сказала Петра.

— Я занят, — сухо отрезал Ахилл.

Она рассмеялась:

— Но ведь это тебе сообщили? Твои убийцы снова облажались, Ахилл. Если хочешь, чтобы что-то было сделано как надо, — сделай это сам.

Он отвернулся от экрана и посмотрел ей в глаза:

— Он послал письмо из казармы своего отряда. Конечно, чакри это увидел.

— Не убит, — сказала Петра. — Он опять тебя сделал.

— Еле-еле спасся, а мои планы даже на волос не поколебал, это вряд ли можно назвать…

— Да ладно, ты же знаешь, что он тебя вышиб из России сапогом под зад.

Ахилл поднял брови:

— Значит, ты признаешь, что послала ему шифровку?

— Бобу не нужна шифровка, чтобы тебя обставить.

Ахилл встал со стула и подошел к Петре. Она напряглась, ожидая пощечины. Но он вместо этого толкнул ее ладонью в грудь, опрокинув вместе со стулом.

Петра ударилась затылком об пол. В глазах помутилось, замелькали искры. Потом накатила волна тошноты и боли.

— Он послал за своей дорогой Карлоттой, — сказал Ахилл лишенным эмоций голосом. — Она летит к нему за полмира. Правда, очень мило с ее стороны?

Петра едва воспринимала его слова. У нее была единственная мысль: только бы не повреждение мозга. В этом вся ее суть. Лучше умереть, чем утратить талант, который делает ее тем, что она есть.

— Но это дает мне время подготовить сюрпризик, — сказал Ахилл. — Надеюсь, Боб сильно пожалеет, что остался в живых.

Петра хотела что-то ответить, но не могла вспомнить что.

— Что ты говоришь?

— Ах, головочка кружится, бедная Петра? На этом стуле осторожнее надо, когда на спинку откидываешься.

Она вспомнила, что он говорил. Сюрпризик. Для сестры Карлотты. Чтобы Боб пожалел, что остался жив.

— Сестра Карлотта тебя на улицах Роттердама подобрала, — сказала Петра. — Ты ей всем обязан. Вылеченной ногой. Направлением в Боевую школу.

— Ничем я ей не обязан, — ответил Ахилл. — Она выбрала Боба. И послала его. А меня выбросила. Это я принес на улицы цивилизацию. Это я сохранил жизнь ее драгоценному Бобу. Но его она послала в космос, а меня бросила в грязи.

— Бедный мальчик, — вздохнула Петра.

Он с размаху ударил ее ногой в ребра. Петра ахнула, у нее перехватило дыхание.

— А насчет этой Вирломи, — сказал Ахилл, — я думаю на ее примере преподать тебе урок, что значит меня предавать.

— Тоже способ привести меня в твой шатер.

Он ударил снова. Петра попыталась не застонать, но не смогла сдержаться. Стратегия пассивного сопротивления себя не оправдывала.

А он вел себя, будто ничего не случилось.

— Послушай, чего это ты там лежишь? Вставай.

— Да убей ты меня, и покончим с этим, — выговорила Петра. — Вирломи просто попыталась быть порядочным человеком.

— Ее предупредили, чем это чревато.

— Тебе на нее наплевать. Это ты мне хочешь сделать больно.

— Ты переоцениваешь свое значение. А если я захочу тебе сделать больно, то знаю как.

Он замахнулся ногой. Петра сжалась в ожидании удара, но удара не было.

Вместо этого Ахилл протянул руку:

— Вставай, девочка. На полу не спят.

Она протянула руку ему навстречу. Почти весь вес она перенесла на эту руку, так что Ахиллу пришлось тянуть всерьез.

«Вот дурак, — подумала она. — Меня учили самозащите, а ты слишком недолго был в Боевой школе, чтобы пройти этот курс».

Как только Петра смогла опереться на ноги, она ударила вверх. Поскольку именно в этом направлении тянул Ахилл, он потерял равновесие и упал на спину, перевалившись через ножки опрокинутого стула.

Головой он не ударился и попытался тут же подняться, но Петра знала, как отвечать на его движения, и резкими ударами ног в армейских ботинках била мимо его защищающихся рук. Каждый удар попадал в цель. Он попытался отползти, но Петра нависала над ним неумолимо, а так как руками он хватался за пол, то ей удалось ударить его в голову — наотмашь. Ахилл опрокинулся на спину.

Сознание он не потерял, но был дезориентирован. «Ну как тебе, нравится?»

Он пытался драться по-уличному, пнуть Петру по ногам, делая вид, что смотрит в другую сторону, но это были жалкие попытки. Она без труда перепрыгнула через ноги Ахилла и изо всех сил ударила ногой между ними.

Он завопил от боли.

— А ну вставай! — потребовала Петра. — Хочешь убить Вирломи? Убей сначала меня. Давай, ты же киллер. Доставай пистолет!

Она не успела заметить, откуда он взялся, но пистолет действительно оказался у него в руке.

— А ну, ударь еще! — выдавил он сквозь стиснутые зубы. — Ударь быстрее этой пули!

Петра не шевельнулась.

— Я думал, ты смерти ищешь.

Петра поняла. Он ее сейчас не убьет. Сначала он хочет убить Вирломи у нее на глазах.

Петра упустила шанс. Пока он лежал, но еще не достал пистолет — кстати откуда? Из-за пояса? Из-под мебели? — надо было сломать ему шею. Тут была не спортивная борьба, а шанс положить конец Ахиллу. Но инстинкт взял верх, а он требовал не убивать, а лишь вывести противника из строя — так учили в Боевой школе.

Много чему можно было научиться у Эндера, но почему я не усвоила именно это: инстинкт убийцы, стремление покончить с противником?

Что-то Боб объяснил насчет Ахилла. Что-то такое, что сказал ему Графф, когда Ахилла уже отправили на Землю. Что Ахиллу надо убивать любого, кто видел его в беспомощном состоянии. Даже женщину-врача, которая починила его хромую ногу: он вколол ей анестетик и всадил в нее нож.

Петра только что убила то чувство — что бы это ни было, — которое заставляло Ахилла сохранять ей жизнь. Чего бы он раньше от нее ни хотел, теперь он этого не хочет. Он не сможет вынести ее присутствия. Она уже мертва.

Но все-таки как бы там ни было, а Петра была тактиком. Пусть голова плохо работает, на этот танец ее ум еще способен. Противник оценивает ситуацию так-то, измени его точку зрения, чтобы он оценил ее по-другому.

Петра засмеялась:

— Я не думала, что ты мне это позволишь.

Он медленно поднимался на ноги, не отводя дула пистолета от Петры. Она продолжала свое:

— Ты всегда хотел быть el supremo[62], как эти бойцовые петухи из Боевой школы. До сих пор я не думала, что у тебя хватит духу быть таким, как Эндер или Боб.

Он все еще молчал. Но он стоял. Он слушал.

— Правда, дико звучит? Эндер и Боб — они же были такие маленькие. И им было плевать. На них все смотрели свысока, даже я над ними громоздилась как башня, а в Боевой школе парни больше всего боялись, что девчонка может оказаться лучше их или больше их. — «Говори дальше, раскручивай». — Эндера слишком рано сунули в армию Бонзо, он еще не был обучен. Ничего не умел. А Бонзо только отдавал приказы, работать он ни с кем не желал. И вот тут появляется этот ребятенок, беспомощный, ничего не знающий. А я таких люблю, Ахилл. Меньше меня, но умнее. И я стала его учить. Надувая при этом Бонзо, потому что на это мне было плевать. Он был таким, каким до сих пор был ты, все время старался показать, кто в доме хозяин. Но Эндер знал, как заставить меня работать. Я его научила всему. Я могла бы умереть за него.

— Ты псих, — произнес Ахилл.

— Ладно, ты мне сейчас будешь заливать, что этого не знал? У тебя все время был пистолет, так зачем ты мне позволил это сделать, если не… если ты не пытался…

— Что пытался? — спросил Ахилл. Голос у него был ровный, но в глазах плясало бешенство. Петра загнала его за грань сумасшествия, глубоко в безумие. Перед ней был Калигула, но он слушал. Если она сейчас найдет нужное объяснение того, что сейчас произошло, может быть, у него возникнет другая мысль… какая? Сделать лошадь сенатором. Сделать Петру…

— Если бы ты не пытался меня соблазнить, — выпалила она.

— У тебя еще даже сисек нет, — сказал он.

— Вряд ли тебе сиськи нужны, — ответила Петра. — Иначе ты вообще ни за что не стал бы таскать меня с собой по всему свету. Весь этот разговор о том, чтобы прийти в твой шатер, — это к чему было? Разве речь шла о преданности? Ты хотел, чтобы я тебе принадлежала. И все время, пока ты выпендривался, унижал меня по-всякому, я тебя только презирала. Все это время я смотрела на тебя сверху вниз. Ты был ноль, обыкновенный мешок с тестостероном, самец гориллы, который ревет и колотит себя в грудь. Но ты позволил мне… ведь ты же позволил? Ты же не думаешь, будто я поверю, что я сама смогла?

У него на губах мелькнула едва заметная улыбка.

— Тебе не испортит впечатления, если я скажу, что это не было намеренно?

Она шагнула к нему, прямо на пистолет, уперлась в него животом, потом подняла руку, схватила Ахилла за шею и притянула к себе, чтобы поцеловать.

Она понятия не имела, как это делается, — только в кино видела, но, очевидно, получилось достаточно хорошо. Пистолет по-прежнему упирался ей в живот, но другая рука Ахилла обняла ее и притянула ближе.

В глубине сознания мелькнул рассказ Боба, как Ахилл, перед тем как убить Проныру, целовал ее. Боб потом долго видел это в кошмарах. Как Ахилл целует ее и посреди поцелуя душит. Не то чтобы Боб сам это видел. Может быть, этого вообще не было.

Но как бы там ни было, а Ахилл такой мальчик, которого целовать опасно. И в живот Петры упирался пистолет. Может быть, этого он и жаждал.

«Ладно, стреляй, — подумала Петра. — Чтобы я не видела, как ты убьешь Вирломи за проступок, продиктованный сочувствием ко мне и смелостью. Лучше я к тому времени сама буду мертвой. Лучше целовать тебя, чем видеть, как ты убьешь ее, и нет ничего в мире, что было бы мне так же противно, как притворяться, будто это тебя я люблю».

Он оторвался от нее. Но Петра не отпустила Ахилла. Она не отступит, она не разомкнет объятие. Надо, чтобы он поверил, что она его хочет. Что она вошла в его мерзкий шатер.

Он дышал неглубоко и быстро, сердце у него часто стучало. Прелюдия к убийству? Или последствия поцелуя?

— Я сказал, что убью любого, кто посмеет ответить Граффу, — сказал Ахилл. — Я должен это сделать.

— Она же не ответила Граффу? — возразила Петра. — Я знаю, что ты все контролируешь, но ты не обязан быть твердолобым буквоедом. Она не знает, что ты знаешь, что она сделала.

— Она будет думать, что ей сошло с рук.

— Но я буду знать, — настаивала Петра, — что ты не побоялся дать мне то, чего я хочу.

— Ты что, решила, что нашла способ заставить меня делать, что тебе хочется? — прищурился Ахилл.

Теперь она могла разомкнуть объятия.

— Я думала, что нашла человека, которому не надо доказывать свое величие, помыкая людьми. Кажется, я ошиблась. Делай что хочешь. Мужчины твоего типа мне противны. — Петра вложила в голос и выражение лица столько презрения, сколько в ней было. — Давай докажи, что ты мужчина. Убей меня. Убей всех. Я знала настоящих мужчин и подумала было, что ты один из них.

Он опустил пистолет. Петра не показала облегчения — она просто не отводила взгляда от глаз Ахилла.

— Только не думай, что ты меня перехитрила, — сказал он.

— Мне все равно, перехитрила я тебя или нет, — ответила она. — Единственное, что мне не все равно, — это то, что ты первый мужчина после Эндера и Боба, который не побоялся позволить мне одержать верх.

— Это ты и будешь рассказывать? — спросил он.

— Рассказывать? Кому? У меня здесь нет друзей. Единственный человек, с которым здесь можно говорить, — это ты.

Он стоял, снова тяжело дыша, и снова в глазах его замерцало безумие.

«Что я не так сказала?»

— У тебя получится то, что ты задумал, — сказала Петра. — Не знаю как, но я это чувствую. Ты действительно будешь всем заправлять. Они все лягут под тебя, Ахилл. Правительства, университеты, корпорации — все будут стремиться тебя ублажать. Но когда мы будем одни, когда никто другой не будет видеть, мы будем знать, что ты достаточно силен, чтобы держать рядом с собой сильную женщину.

— Женщину? — переспросил Ахилл. — Это тебя-то?

— Если я не женщина, зачем я тебе вообще нужна?

— Разденься, — приказал он.

Безумие никуда не делось. Он ее проверяет. Ждет…

Ждет, чтобы она показала, что лжет. Что она его боится. Что весь этот рассказ — ложь, чтобы его обмануть.

— Нет, — сказала она, — сначала ты.

И сумасшествие ушло. Ахилл заткнул пистолет за ремень.

— Двигай отсюда, — сказал он. — Мне надо вести войну.

— Ночь, — возразила Петра. — Войска не движутся.

— В этой войне действуют не только армии.

— А когда же я останусь в твоем шатре? — спросила Петра. — Что мне для этого сделать?

Она сама не понимала, как может такое произносить, когда единственное ее желание — сбежать подальше.

— Ты должна стать вещью, которая мне нужна, — ответил Ахилл. — Сейчас это не так. — Он подошел к терминалу и сел. — Кстати, стул подними, когда будешь выходить.

Он застучал по клавиатуре. Приказы? Какие? Кого убивать?

Она не стала спрашивать, подняла стул и вышла.

И пошла по коридорам к себе, где спала одна. Зная, что за каждым ее шагом следят. Будут сделаны записи, Ахилл их просмотрит, увидит, как она себя ведет. Проверит, всерьез ли она говорила. Так что нельзя сейчас прижаться лицом к стене и заплакать. Надо… что надо? Как в кино или в театре играют женщину, которую только что отверг ее любимый мужчина?

«Не знаю! — завопила она молча. — Я не актриса!»

И другой голос, куда спокойнее, тоже молча ответил: «Актриса, и очень неплохая. Потому что еще пару минут, если не час, если не целую ночь, ты будешь живой».

Но триумфа быть не должно. Не должно быть радостного вида, облегчения. Досада, обида — и боль в тех местах, куда он бил ее ногами, в голове, которая стукнулась об пол, — это можно показывать.

И даже ночью, в кровати, с выключенным светом Петра лежала, притворяясь и обманывая. Надеясь, что во сне не сделает ничего такого, что Ахилла спровоцирует. Не вызовет этого безумного, перепуганного, вопрошающего взгляда.

Конечно, это тоже не гарантия. Он совершенно хладнокровно и в полном рассудке убил тех людей в хлебном фургоне в России. «Даже не думай, что ты меня перехитрила», — сказал он.

«Ты победил, Ахилл. Я не думаю, что тебя обставила. Но я немножко научилась играть на твоей слабой струне. А это уже что-то. И еще я тебя свалила на пол, надавала оплеух, ударила по заячьим твоим яйцам и заставила тебя думать, что тебе это понравилось. Убей меня завтра или когда захочешь — воспоминание о том, как я въехала тебе ногой в морду, тебе у меня не отобрать».

* * *

Утром Петра с удовольствием обнаружила, что еще жива, несмотря на то что сделала накануне. Голова гудела, ребра ныли, но переломов не было.

И очень хотелось есть. Петра пропустила вчерашний ужин, а подвернувшаяся возможность поколотить собственного тюремщика вызывает хороший аппетит. Петра обычно не завтракала, и у нее не было привычного места. За обедом и ужином она садилась отдельно, а другие, опасаясь вызвать неудовольствие Ахилла, к ней не подсаживались.

Но сегодня Петра, повинуясь импульсу, отнесла поднос к столу, где было всего два пустых места. Сначала, когда она села, разговор затих, кое-кто с ней поздоровался. Петра улыбнулась в ответ и занялась едой. Разговор возобновился.

— С базы она никуда не могла деться.

— Значит, она еще здесь.

— Разве что ее кто-то увез.

— Какой-нибудь спецрейс?

— Саяджи думает, что она мертва.

Петру пробрал озноб.

— Кто? — спросила она.

Соседи переглянулись и стали отводить глаза. Наконец кто-то из них сказал:

— Вирломи.

Вирломи исчезла. И никто не знает, где она.

«Он ее убил. Сказал, что убьет, и убил. Единственное, что я вчера выиграла, — он не сделал этого у меня на глазах. Этого нельзя снести. Жизнь кончена. Быть пленницей, и чтобы убивали каждого, кто попытается мне помочь…»

На нее никто не смотрел. Разговор смолк.

Они знали, что Вирломи пыталась ответить Граффу, потому что она что-то сказала Саяджи, когда вчера к нему подходила. И теперь ее нет.

Петра знала, что надо есть, как бы это ни было трудно, как бы ни хотелось плакать, заорать и выбежать, упасть на пол и просить прощения за… за что? За то, что она жива, а Вирломи погибла.

Петра доела все, что смогла доесть, и вышла из столовой.

Но по дороге в рабочий зал она сообразила: Ахилл никогда бы не убил Вирломи таким образом. Не было смысла ее убивать, если все остальные не видели, как ее арестовывают и уводят. Если бы она просто исчезла ночью, это было бы совсем не то, что нужно Ахиллу.

А если она сбежала, он об этом объявить не может. Это было бы еще хуже. Поэтому он просто молчит и сохраняет у людей впечатление, что Вирломи погибла.

Петра представила себе, как Вирломи смело выходит из здания, защищенная лишь собственной дерзостью. А может быть, она оделась как уборщица и выскользнула незамеченной. Или перелезла через стену, или перебежала через минное поле? Петра даже не знала, как выглядит граница территории и насколько она серьезно охраняется. Ее не водили на экскурсию.

Принимаешь желаемое за действительное, сказала она себе, садясь за работу. Вирломи мертва, и Ахилл просто ждет момента, чтобы об этом объявить, чтобы мы все мучились неизвестностью.

Но день тянулся, Ахилл не появлялся, и Петра стала думать, что, быть может, Вирломи смогла выбраться. Может быть, Ахилл решил не показываться, чтобы никто не стал гадать, откуда у него на лице такие заметные синяки. Или у него боли в причинном месте и его осматривает доктор — спаси Господь этого доктора, если Ахилл решит, что прикосновение к его травмированным яйцам заслуживает смертной казни.

Может быть, он у себя потому, что Вирломи сбежала, а он не хочет, чтобы его видели в беспомощной досаде. Когда он ее поймает, притащит в комнату и застрелит у всех на глазах, тогда-то он и покажется.

И пока этого не случилось, есть шанс, что Вирломи жива.

«Пусть так и будет, подруга. Беги подальше и не останавливайся. Беги за границу, найди убежище, переплыви в Шри-Ланку, улети на Луну. Соверши какое-нибудь чудо и останься жить, Вирломи».

15Убийство

Кому: [e-mail]

От: [e-mail]/orders/sisters/ind

Тема: Прошу переслать

Приложенный файл зашифрован. Пожалуйста, подождите двенадцать часов со времени отправления и, если не получите от меня известия, отправьте его Бобу. У него есть ключ.

Меньше четырех часов понадобилось, чтобы обыскать и взять под контроль базу командования в Бангкоке. Компьютерщики будут теперь искать, с кем связывался Наресуан за пределами страны и действительно ли он действовал как агент иностранной державы, или это было его личное предприятие. Когда Сурьявонг и премьер-министр закончили эту работу, Сурьявонг вернулся в казарму, где его ждал Боб.

Почти все солдаты Боба уже вернулись, и он отправил их спать. Сам он все еще небрежно просматривал новости, но ничего нового не сообщалось, так что он только наблюдал, как обсасывают вопрос говорящие головы. Весь Таиланд горел патриотическим огнем. За границей, конечно, рассуждали иначе. Станции, вещающие на общем языке, выражали некоторый скепсис насчет того, что индийцы пошли бы на такую операцию.

«Зачем Индии провоцировать тайцев на войну?»

«Она знает, что Таиланд все равно в конце концов вмешается, по просьбе Бирмы или без нее. И они могли счесть, что должны лишить Таиланд лучшего из выпускников Боевой школы».

«Один ребенок может быть настолько опасен?»

«Спросите у жукеров. Если хоть одного найдете».

И так далее, и снова по кругу, и все пытались казаться умными — или хотя бы умнее правительств Таиланда и Индии. Обычная игра СМИ. Для Боба было важно лишь одно: насколько это все может задеть Питера. Есть ли упоминание вероятности, что в Индии за кулисами стоит Ахилл? Даже ни намека. А насчет передвижений пакистанских войск на границе с Ираном? «Взрывы в Бангкоке» оттеснили эти неторопливые события. Глобальных последствий никто не предсказывал. Пока МЗФ не дает летать ядерным ракетам, в Южной Азии вершится обыкновенная политика.

Только это неправда. Каждый изо всех сил старался иметь мудрый вид и показать, что нисколько не удивлен, и никому не хватало ума встать и завопить, что дело тут совсем в другом. Страна с самым большим в мире населением позволила себе повернуться спиной к двухсотлетнему врагу и вторгнуться в слабую малую страну к востоку. Сейчас Индия нападает на Таиланд. Что же это значит? Какая у нее цель? Какая возможная выгода?

Почему никто об этом не спросит?

— Ну, — сказал Сурьявонг, — кажется, я еще спать не хочу.

— Все вычистили?

— Скорее, всех. Тех, кто работал непосредственно с чакри, отослали под домашний арест до окончания следствия.

— То есть все командование и штаб?

— Не совсем, — возразил Сурьявонг. — Лучшие войсковые командиры в войсках и командуют. Одного из них назначат исполняющим обязанности чакри.

— Надо бы назначить тебя.

— Надо бы, — согласился Сурьявонг, — но не назначат. Ты есть хочешь?

— Сейчас поздно.

— Ну так что? Мы в Бангкоке.

— Не совсем верно, — сказал Боб. — Мы на военной базе.

— Когда прилетает эта твоя монашка?

— Утром. Почти сразу после рассвета.

— Ой-ой. Раненько. Ты собираешься ее встречать в аэропорту?

— Не думал об этом.

— Пошли поедим, — сказал Сурьявонг. — Офицеры едят в любое время. Возьмем с собой пару твоих солдат, чтобы нас не шуганули как детишек.

— Ахилл не оставит попыток меня убить.

— Нас. На этот раз он целился в нас обоих.

— У него могут быть резервы.

— Боб, я есть хочу. А вы? — Сурьявонг повернулся к солдатам пришедшего с ним взвода. — Кто-нибудь есть хочет?

— Нет, — ответил один. — Мы поели вовремя.

— Спать хотим, — добавил другой.

— Есть тут достаточно бодрые, чтобы съездить с нами в город?

Все сделали шаг вперед.

— Не надо спрашивать у хороших солдат, хотят ли они защитить командира, — заметил Боб.

— Выбери из них двоих, а остальных отправь спать, — предложил Сурьявонг.

— Есть, сэр! — ответил Боб и повернулся к своим солдатам. — Отвечать честно. Кто из вас легче всего перенесет отсутствие сна в эту ночь?

— Завтра дадут отоспаться, сэр? — спросил один.

— Да. Вопрос в том, насколько на вас скажется выход из ритма.

— На мне — никак, сэр.

То же самое ответили и четверо других. Так что Боб выбрал двух ближайших.

— А вы двое постоите на посту еще два часа, потом вернемся к нормальному графику.

Только выйдя из здания, сопровождаемые двумя телохранителями, идущими в пяти метрах позади, Боб и Сурьявонг получили возможность говорить откровенно. Но сначала Сурьявонг поинтересовался:

— Ты действительно держишь часовых круглосуточно? Даже здесь, на базе?

— А что, я был не прав? — спросил Боб.

— Как видишь, нет, но… ты действительно параноик.

— Я знаю, что у меня есть враг, желающий моей смерти. Враг, с одной властной должности перепрыгивающий на другую.

— И каждый раз прибавляя себе полномочий, — согласился Сурьявонг. — В России у него не было власти начать войну.

— В Индии, быть может, тоже нет, — произнес Боб.

— Война идет, — сказал Сурьявонг. — Или ты думаешь, это не его война?

— Его, — ответил Боб. — Но ему, наверное, все еще надо убеждать взрослых идти с ним.

— Перетяни нескольких на свою сторону, — сказал Сурьявонг, — и они тебе дадут армию.

— Перетяни еще нескольких, и тебе отдадут страну, — добавил Боб. — Как показали Наполеон и Вашингтон.

— А сколько надо перетянуть, чтобы тебе отдали весь мир?

Боб оставил вопрос без ответа.

— Зачем он покушался на нас? — спросил Сурьявонг. — Думаю, ты прав: по крайней мере, эта операция полностью его. Индийское правительство на такие вещи не пошло бы. Индия — страна демократическая. Убийство детей там не приветствуется. Так что он никак не мог получить одобрение сверху.

— Это может даже быть и не Индия, — сказал Боб. — Мы ничего точно не знаем.

— Кроме того, что это Ахилл, — сказал Сурьявонг. — Подумай обо всем, что кажется бессмысленным. Второсортная, очевидная стратегия, которую мы почти наверняка сможем разнести в пыль. Диверсионная операция, которая может только замарать репутацию Индии на мировой арене.

— Очевидно, что он не действует на благо и в интересах Индии, — сказал Боб. — Но индийцы считают, что действует, если это действительно он пробил договор с Пакистаном. На самом деле он действует в собственных интересах. И я понимаю, что он выигрывает, похитив джиш Эндера и попытавшись убить тебя.

— Меньше соперников?

— Да нет, — ответил Боб. — Он заставляет всех видеть в выпускниках Боевой школы самое мощное оружие войны.

— Но он же не выпускник Боевой школы?

— Он там учился и по возрасту подходит. Он не хочет дожидаться совершеннолетия, чтобы стать владыкой мира. Он хочет, чтобы каждый поверил: ребенок может быть вождем человечества. Если ты стоишь того, чтобы тебя убить, а джиш Эндера того, чтобы его похитить…

Тут Боб понял, что это на руку и Питеру Виггину. Он не учился в Боевой школе, но если дети могут быть мировыми лидерами, то его работа под псевдонимом Локка дает ему колоссальное преимущество перед остальными. Одно дело иметь военный талант, совсем другое и куда более трудное — окончить войну Лиги. Это похлеще, чем быть исключенным из Боевой школы психопатом.

— И ты думаешь, это все? — спросил Сурьявонг.

— Что — все? — переспросил Боб. Он потерял нить разговора. — А, ты насчет того, достаточно ли этого объяснения, почему Ахилл хочет твоей смерти? — Боб задумался. — Быть может. Не знаю. Но это ничего нам не говорит о том, зачем он втравил Индию в войну намного более кровавую, чем она могла бы быть.

— Как тебе такое соображение? — предложил Сурьявонг. — Все так испугаются того, что несет с собой война, что бросятся укреплять Гегемонию, лишь бы театр военных действий не расширялся.

— Разумно, но вот только никто не собирается выдвигать Ахилла в Гегемоны.

— Верно замечено. Вариант, что Ахилл просто глуп, мы исключаем?

— Исключаем начисто.

— А Петра? Могла она обдурить его и заставить придерживаться этой очевидной, но тупой и расточительной стратегии?

— Это действительно было бы возможно, да только Ахилл очень здорово разбирается в людях. Не знаю, сумеет ли Петра ему соврать. Никогда не видел, чтобы она врала хоть кому-нибудь. И не знаю, умеет ли она это.

— Хоть кому-нибудь? — переспросил Сурьявонг.

Боб пожал плечами:

— К концу войны мы были добрыми друзьями. Она говорит начистоту. Может чего-то не сказать, но известит тебя об этом. Ни дыма, ни зеркал — дверь либо открыта, либо закрыта.

— Искусство лгать требует практики, — заметил Сурьявонг.

— Ты про чакри?

— Такую должность одними военными заслугами не получить. Надо быть очень хорошим для очень многих. И очень многое делать скрытно.

— Ты ведь не хочешь сказать, что Таиландом правят коррупционеры? — серьезно спросил Боб.

— Я хочу сказать, что Таиландом правят политики. Надеюсь, тебя это не удивит — я слыхал, что ты мальчик сообразительный.

В город они поехали на машине — у Сурьявонга было право в любое время требовать машину с шофером, хотя раньше он никогда этого не делал.

— Так где мы собираемся есть? — спросил Боб. — Кажется, знатока ресторанов в нашем коллективе нет.

— Я вырос в семье, где повара лучше, чем в любом ресторане, — гордо ответил Сурьявонг.

— Так мы едем к тебе домой?

— Моя семья живет возле Чанг-Мая.

— Там будет зона боев.

— Вот почему я думаю, что они сейчас уже во Вьентьяне, хотя правила секретности не позволили им мне сказать. Мой отец управляет несколькими патронными заводами. — Сурьявонг усмехнулся. — Я постарался кое-какие оборонные заказы сплавить своей семье.

— Иначе говоря, твой отец для этой работы — лучшая кандидатура.

— Лучшая кандидатура — моя мать, но Таиланд есть Таиланд. Наш роман с западной культурой окончился лет сто назад.

Пришлось спросить солдат, а они знали только такие места, которые позволяло им жалованье. Поэтому все четверо оказались в круглосуточной забегаловке не в самой худшей части города, но и не в лучшей. Все было настолько дешево, что практически бесплатно.

Сурьявонг и солдаты набросились на еду так, будто никогда ничего лучше не ели.

— Правда, здорово? — спросил Сурьявонг. — Когда мои родители обедали с гостями в столовой, мы ели в кухне то, что едят слуги. Вот именно это. Настоящую еду.

Наверняка именно поэтому американцы в «Ням-няме» в Гринсборо тоже были в восторге от того, что там подавали. Воспоминания детства. У еды вкус защиты и любви, награды за хорошее поведение. Вкус праздника мы ощущаем, когда едим в ресторане. У Боба, конечно, таких воспоминаний не было. Не было ностальгии по пустым оберткам и слизыванию сахара с пластика.

А к чему он испытывал ностальгию? Жизнь в Ахилловой «семье»? Вряд ли. А семья в Греции появилась слишком поздно, чтобы стать воспоминаниями раннего детства. Ему нравилось жить на Крите, семью свою он любил, но единственные хорошие воспоминания детства были связаны с домом сестры Карлотты, когда она забрала его с улицы, накормила и приютила и помогла пройти тесты Боевой школы — билет с Земли туда, где ему не грозил Ахилл.

Единственный момент из всего детства, когда он был в безопасности. И хотя в то время он не верил в это и не понимал, это было время, когда его любили. Если бы можно было в ресторане получить еду, которую готовила в Роттердаме сестра Карлотта, может быть, он бы тоже чувствовал себя как те американцы в «Ням-няме» или эти тайцы здесь.

— Нашему другу Бороммакоту наша еда не нравится, — сказал Сурьявонг. Говорил он по-тайски, потому что Боб довольно быстро усвоил этот язык, а солдаты на общем говорили хуже.

— Может быть, она ему не нравится, но от нее растут, — сказал один солдат.

— Он скоро будет с тебя ростом, — добавил другой.

— А какой рост бывает у греков? — спросил первый.

Боб замер. Сурьявонг тоже.

Солдаты поглядели на них встревоженно.

— Вы что-то заметили, сэр?

— Откуда вы знаете, что он грек? — спросил Сурьявонг.

Солдаты переглянулись и сумели подавить улыбку.

— Думаю, они не дураки, — сказал Боб.

— Мы видели все фильмы о войне с жукерами, видели ваше лицо. Разве вы не знаете, что вы знамениты?

— Но вы никогда этого не говорили, — сказал Боб.

— Это было бы невежливо.

Боб подумал, сколько людей узнали его в Араракуаре и в Гринсборо и промолчали из вежливости.

* * *

В аэропорт они приехали в три часа ночи. Самолет прилетал в шесть. Боб был слишком на взводе, чтобы заснуть. Он остался дежурить, дав солдатам и Сурьявонгу возможность подремать.

Поэтому именно Боб заметил какую-то суету минут за сорок пять до ожидаемого прибытия самолета и подошел спросить.

— Подожди, пожалуйста, мы объявим, — сказал сотрудник за стойкой. — А где твои родители? Они здесь?

Боб вздохнул. Вот тебе и слава. Хотя бы Сурьявонга они должны узнать. И опять же, они всю ночь были на дежурстве и вряд ли видели новости, где его лицо то и дело мелькало. Он вернулся, разбудил одного из солдат, чтобы тот как взрослый у взрослого выяснил, в чем дело.

Мундир военнослужащего, очевидно, добыл ему сведения, которые штатскому не сообщили бы. Он вернулся мрачный.

— Самолет рухнул.

У Боба упало сердце. Ахилл? Мог он добраться до сестры Карлотты?

Не может быть. Откуда ему было знать? Не может же он следить за всеми рейсами в мире?

Письмо. Письмо, которое Боб отправил из казармы. Чакри мог его видеть. Если еще не был тогда арестован. У него было время передать информацию Ахиллу или какому-то посреднику. Как иначе мог бы Ахилл узнать, что Карлотта летит сюда?

— На этот раз не он, — сказал Сурьявонг, когда Боб поделился с ним своими мыслями. — Самолет по многим причинам может выпасть с экрана радара.

— Она не сказала «выпал», — напомнил солдат. — Она сказала «рухнул».

Сурьявонг был искренне огорчен.

— Бороммакот, мне очень жаль.

Он подошел к телефону и позвонил в кабинет премьера. Быть радостью и гордостью Таиланда, человеком, который только что избежал покушения, — в этом есть свои преимущества. Через пару минут их провели в зал совещаний аэропорта, где сидели официальные лица из правительства и армии, проводя онлайновое расследование.

Самолет потерпел катастрофу над Южным Китаем. Это был рейс компании «Эйр Шанхай», и Китай считал это своим внутренним делом, отказываясь допускать на место катастрофы международную комиссию. Но спутники, наблюдающие за полетами, дали информацию — был взрыв, мощный, и самолет развалился на мелкие фрагменты прямо в воздухе. Уцелеть не мог никто.

Оставалась одна слабая надежда. Быть может, она не успела. Может быть, ее не было на борту.

Была.

«Я мог остановить ее, — подумал Боб. — Когда я согласился поверить премьеру, не дожидаясь Карлотты, я мог тут же послать ей письмо, чтобы не приезжала». А он вместо этого смотрел новости и ездил развеяться в город. Потому что хотел ее видеть. Потому что ему было страшно и он хотел, чтобы она была рядом.

Потому что был слишком занят собой, чтобы подумать о той опасности, которой подвергает ее. Она летела под своим именем — когда они были вместе, она никогда так не делала. И это тоже его вина?

Да. Он позвал ее настолько срочно, что у нее не было времени организовать прикрытие. Она заказывала билеты из Ватикана, и вот так это и произошло. Конец ее жизни.

Конец ее служения, как сказала бы она сама. Остались недоделанные дела. Работа, которую должны будут закончить другие.

Все, что он делал с самого момента их встречи, — крал у нее время, отрывал от тех вещей, которые в ее жизни были действительно важны. Заставляя ее работать на бегу, из подполья — ради него. Когда она была ему нужна, она бросала все. Что он сделал, чтобы это заслужить? Что он дал ей взамен? Сейчас он прервал ее работу навсегда. Она была бы очень недовольна. Но Боб, сейчас, когда с ней уже нельзя было поговорить, знал, что она могла бы сказать.

«Это всегда был мой выбор, — вот что сказала бы она. — Ты — часть той работы, которую поручил мне Бог. Жизнь кончается, и я не боюсь вернуться к Богу. Я боюсь только за тебя, потому что ты так от Него шарахаешься».

Если бы только можно было поверить, что она где-то есть. Что она, быть может, сейчас с Пронырой и взяла ее к себе, как взяла когда-то Боба. И они сейчас смеются и вспоминают нескладного старину Боба, из-за которого без толку гибли люди.

Кто-то коснулся его руки.

— Боб, — сказал Сурьявонг. — Боб, пойдем отсюда.

Боб обнаружил, что предметы вокруг потеряли четкость очертаний, и понял, что у него по лицу текут слезы.

— Я останусь, — ответил он.

— Не надо, — сказал Сурьявонг. — Здесь ничего не произойдет. Поехали в резиденцию премьера. Именно там сейчас заварится дипломатическая каша.

Боб вытер глаза рукавом, ощущая себя маленьким ребенком. Ничего себе жест — на глазах у своих солдат. Но еще хуже была бы сейчас жалкая попытка просить их не рассказывать. Что сделал, то сделал, что они видели, то видели, значит, так тому и быть. Если сестра Карлотта не стоит пары слезинок от человека, который настолько у нее в долгу, зачем тогда вообще нужны слезы?

Их ждал полицейский эскорт. Сурьявонг поблагодарил телохранителей и отправил их в казармы.

— По подъему можете не вставать, — сказал он.

Они отдали ему честь. Потом повернулись к Бобу и отдали честь ему — резко, в лучших строевых правилах. Не выражение сочувствия — приветствие солдата солдату. Боб отсалютовал в ответ точно так же — без благодарности, только с уважением.

* * *

Утро в резиденции премьера прошло в гневе и скуке — по очереди. Китайцы были непреклонны. Хотя почти все пассажиры оказались тайскими бизнесменами или туристами, самолет был китайский и летел над Китаем, а так как были свидетельства, что погиб он не от бомбы, а от зенитной ракеты, все было покрыто плотной завесой военной тайны.

Определенно Ахилл, согласились Боб и Сурьявонг. Но они достаточно говорили об Ахилле, чтобы Боб позволил Сурьявонгу кратко проинформировать министерства обороны и иностранных дел Таиланда, которым нужна была вся информация, чтобы докопаться до истины.

Зачем Индии надо было бы сбивать пассажирский самолет над Китаем? Может ли быть, что только ради убийства монахини, летящей в Бангкок навестить греческого мальчика? Слишком притянуто за уши, чтобы можно было в это поверить. И все же постепенно, по кусочкам и с помощью министра колоний, который дал куда более подробное описание психопатии Ахилла, чем даже Локк в своей статье, стало брезжить понимание, что да, это могло быть вызовом Ахилла Бобу, что-то вроде сообщения, что пусть Боб и уцелел, но Ахилл все равно может убивать, кого захочет.

Пока Сурьявонг докладывал, Боба проводили наверх, где жена премьера отвела его в гостевую спальню и спросила, есть ли у него друг или член семьи, за которым он хотел бы послать, и не нужен ли ему священник той или иной религии. Боб сказал «спасибо» и добавил, что ему сейчас нужно лишь немного побыть одному.

Она вышла и закрыла дверь, и Боб стал безмолвно плакать, пока не устал, а потом, свернувшись на циновке, заснул.

Когда он проснулся, за опущенными жалюзи еще стоял яркий день. Глаза жгло от слез. Усталость не прошла. А проснулся Боб, очевидно, потому, что пузырь был полон. И хотелось пить. Что ж, это жизнь. Влить, вылить, влить, вылить. Засыпать и просыпаться. Ах да, еще иногда размножаться. Но он был слишком молод, а сестра Карлотта эту сторону жизни исключила. Значит, для них обоих этот цикл был примерно одинаковый. Найти в жизни какой-нибудь смысл. Какой? Боб знаменит. Его имя навеки останется в учебниках истории. В списке участников, в той главе, что посвящена Эндеру Виггину, но это куда больше, чем получает подавляющее большинство живущих. И мертвому ему это будет все равно.

Карлотта в учебники не попадет. Даже в сноску. Впрочем, нет, не совсем так. Ахилл будет прославлен, и она станет известна как человек, который его нашел. Даже больше, чем сноска. Ее имя запомнят, но лишь в связи с именем злодея, который ее убил за то, что она видела его беспомощность и спасла его с улицы.

«Ахилл ее убил, но я ему помогал».

Боб заставил себя думать о другом. Он уже чувствовал жжение в веках, предвещающее слезы. С этим все. Надо сохранить остроту мысли. Очень важно — продолжать думать.

В комнате стоял компьютер со стандартным выходом в Сеть и лучшими тайскими программами связи. Вскоре Боб вошел под одним из своих редко используемых псевдонимов. Графф должен знать кое-что, чего не может знать правительство Таиланда. И Питер тоже. Они наверняка ему написали.

Конечно, от них обоих были шифровки в одном из почтовых ящиков Боба. Он вытащил обе к себе.

Они были одинаковы. Пересланное письмо от самой сестры Карлотты. С одинаковыми приписками. Получены в девять утра по тайскому времени. Должны подождать двенадцать часов. Если за это время лично сестра Карлотта их не отзовет, отправить. Узнав из независимых источников, что в ее гибели сомневаться не приходится, они решили не ждать. Что бы ни говорилось в письме, сестра Карлотта настроила его так, что, если она каждый день не будет явно его блокировать, оно автоматически попадет к Граффу и Питеру для пересылки Бобу.

Это значит, что она каждый день своей жизни думала о Бобе, делала что-то, чтобы он не увидел этого текста, и тем не менее сделала так, чтобы он обязательно его в конце концов увидел.

Ее прощание. Он не хотел его читать. Он уже выплакался начисто, в нем ничего не осталось.

Но она хотела, чтобы он прочел. После всего, что она для него сделала, он это должен сделать для нее.

Файл был с двойным шифром. Открыв его своим ключом, Боб увидел шифр сестры Карлотты. Он понятия не имел, какое должно быть ключевое слово, а значит, оно должно быть такое, что сестра Карлотта ожидала, чтобы Боб его нашел.

Так как подбирать ключ он будет лишь после ее смерти, решение было очевидно. Боб ввел слово «Проныра», и процесс расшифровки закончился.

Как Боб и ожидал, это было письмо.

Дорогой Джулиан, дорогой Боб, дорогой мой друг!

Может быть, меня убил Ахилл, может быть, и нет. Ты знаешь, как я отношусь к мести. Отмщение принадлежит Богу, и к тому же гнев делает людей глупцами, даже таких умных, как ты. Ахилла надо остановить потому, что он такой, какой он есть, а не за то, что он сделал мне. Как я умру — мне безразлично. Мне было важно только, как я живу, а это пусть судит мой Искупитель.

Но ты уже все это знаешь, и пишу я не поэтому. Есть одна вещь, которая касается тебя и которую ты должен знать. Это не очень приятные сведения, и я собиралась подождать до тех пор, пока ты сам кое о чем догадаешься. Но я также не хотела, чтобы моя смерть оставила тебя в неведении. Это дало бы Ахиллу или слепому случаю — что бы ни было причиной моей внезапной смерти — слишком много власти над тобой.

Ты знаешь, что ты родился в процессе нелегального научного эксперимента над эмбрионами, похищенными у твоих родителей. У тебя сохранились неестественно ранние воспоминания о твоем удивительном спасении в бойне, постигшей твоих братьев и сестер, когда эксперимент был прерван. То, что ты сделал в этом возрасте, говорит каждому, кто об этом слышал, насколько ты невероятно умен. Чего ты до сих пор не знал — это почему ты так невероятно умен и что это значит для твоего будущего.

Человек, укравший твой замороженный эмбрион, был ученым — своего рода. Он работал над генетическим усовершенствованием человеческого разума. Эксперимент был основан на теории одного русского ученого по имени Антон. Этот Антон находился под гипнотическим внушением и не мог рассказать прямо, но изобретательно нашел способ обойти встроенные ограничения и сумел рассказать мне, какие изменения он над тобой произвел. (Он считал, что их можно выполнять только над неоплодотворенной яйцеклеткой, но это на самом деле была проблема техническая, а не принципиальная.)

У человеческого генома есть один двусторонний ключ. Одна из его сторон связана с человеческим разумом. Если его повернуть, он блокирует способность мозга ограничивать собственную емкость. У тебя ключ Антона был повернут. Твой мозг не застыл в развитии. Он не прекратил создания новых нейронов в положенном возрасте. Он продолжает расти и создавать новые связи. У обычных людей увеличение мозга и создание системы нейронных связей заканчиваются на определенной стадии развития; твой же мозг добавляет новые мощности и новые связи по мере необходимости. У тебя, каков бы ни был твой опыт, способность к восприятию всегда будет как у годовалого ребенка. Озарения, которые для младенцев вещь рутинная и которые стоят дороже всего, на что способен мозг взрослого, останутся с тобой на всю жизнь. Например, ты всегда сможешь изучить новый язык как свой родной. Ты сможешь поддерживать в собственной памяти такие связи, которых нет ни у кого. Иначе говоря, ты — неисследованная территория или территория, которая исследует себя сама.

Но снятие оков с мозга имеет свою цену. Ты уже, наверное, догадался. Если мозг продолжает расти, что будет с головой? Как вся эта масса удержится внутри?

Голова, конечно, тоже будет расти. У тебя никогда не зарастут швы черепа. Я, естественно, следила за обмерами твоей головы. Мозг растет медленно, и мощь интеллекта во многом обусловлена созданием дополнительных нейронных связей, а не увеличения количества серого вещества. Так что ты пока мог и не заметить увеличения окружности головы, но оно происходит.

Дело вот в чем: другая сторона ключа Антона связана с ростом человека. Если бы мы не прекращали расти, мы бы умирали очень молодыми. Долгая жизнь требует жертвы в виде серьезной толики разума, потому что мозг должен остановиться в росте на довольно ранней стадии. У большинства людей этот момент находится в очень узком диапазоне. Но тебя на этом графике вообще нет.

Боб, Джулиан, дитя мое, ты умрешь очень молодым. Твое тело будет расти не так, как у созревающего подростка, рывками. Как сказал мне один ученый, ты никогда не достигнешь взрослого роста, потому что для тебя этого понятия нет. У тебя будет только рост на момент смерти. Ты будешь медленно расти и тяжелеть, пока не откажет сердце или не сломается позвоночник. Я говорю грубо и прямо, потому что смягчить здесь ничего нельзя.

Никто не знает, как пойдет твой рост. Сперва я очень радовалась, когда казалось, что ты растешь медленнее, чем вначале предполагалось. Мне говорили, что к подростковому возрасту ты догонишь сверстников, но этого не случилось. Ты от них отставал. И я надеялась, что Антон ошибся и ты проживешь, быть может, до пятидесяти или хотя бы сорока лет, ну до тридцати. Но за тот год, что ты провел с семьей, твой рост ускорился. Все показывает, что он будет ускоряться и дальше. Если ты проживешь до двадцати, это оправдает самые смелые ожидания. Если ты умрешь до пятнадцати, это будет не удивительно. Я плачу, когда пишу эти слова, потому что если есть на свете ребенок, который мог бы послужить человечеству в течение долгой взрослой жизни, то это ты. Нет, не буду себя обманывать: я плачу, потому что ты для меня во многом был как сын, и только одно меня радует, если ты читаешь эти слова: раз ты их читаешь, это значит, я умерла раньше тебя. Понимаешь, самый большой страх всех любящих родителей — это хоронить ребенка. Мы, монахини и священники, от него избавлены, если не примем его на себя сами, как поступила я, безрассудно и радостно.

У меня есть вся документация обо всех результатах группы, которая тебя исследовала. Они продолжат тебя изучать, если ты им позволишь. Сетевой адрес в конце письма. Этим людям можно верить, потому что они, во-первых, люди достойные, а во-вторых, если история всплывет, они окажутся в огромной опасности, поскольку генетическое улучшение человеческого разума по-прежнему противозаконно. Сотрудничать с ними или нет — полностью твой выбор. У них уже есть ценные данные. Ты можешь прожить всю жизнь, не общаясь с ними, а можешь продолжать давать им информацию. Научная сторона дела меня мало волнует. Я с ними работала, потому что хотела знать, что с тобой будет.

Прости, что я не сказала тебе этого. Я знаю, ты думаешь, что предпочел бы знать с самого начала. В свою защиту я только могу сказать, что для человека очень благотворен период невинности и надежды в детстве. Я боялась, что, если ты узнаешь правду слишком рано, она лишит тебя этой надежды. Но неведение лишало тебя свободы решать, как потратить те годы, что у тебя есть. Я собиралась тебе сказать в ближайшем будущем.

Есть люди, которые говорят, что ты из-за этой генетической разницы вообще не человек. Что ключ Антона требует двух изменений в геноме, а не одного, а два изменения не могут произойти спонтанно, и поэтому ты — новый вид, выведенный в лаборатории. Но я тебе говорю, что ты и Николай — родные братья, а не отдельные виды, и я, которая тебя знала лучше любого другого, никогда ничего от тебя не видела, кроме чистейшей человечности лучшей пробы. Я знаю, что мою религиозную терминологию ты не приемлешь, но ты знаешь, что она значит для меня. У тебя есть душа, дитя мое. Спаситель умер ради тебя, как ради всех когда-либо рожденных людей. Твоя жизнь бесконечно дорога возлюбившему тебя Богу. И мне, сын мой.

Ты найдешь собственную цель в жизни, которую тебе осталось прожить. Не трать ее опрометчиво лишь потому, что она не будет долгой. Но и не береги ее слишком ревностно. Смерть — не трагедия для того, кто умирает. Трагедия — зря растратить жизнь. Ты уже потратил свои годы лучше многих других. Ты найдешь еще много новых целей, и ты их достигнешь. И если на небе кто-нибудь прислушается к голосу старой монахини, тебя будут беречь ангелы и за тебя будут молиться святые.

С любовью,

Карлотта.

Боб стер письмо. Если надо будет, его можно будет снова извлечь из ящика и расшифровать, но оно теперь было словно выжжено в мозгу. И не только текст на дисплее. Боб слышал голос Карлотты в те самые минуты, когда его взгляд скользил по строкам.

Он отключил терминал, подошел к окну и открыл его. Внизу лежал сад премьерской резиденции. Вдали виднелись заходящие на посадку самолеты, другие взлетали им навстречу с аэродрома. Боб попытался представить себе душу сестры Карлотты, поднимающуюся, подобно этим аэропланам. Но вместо этого увидел, как садится самолет компании «Эйр Шанхай» и оттуда выходит сестра Карлотта, глядит на Боба и говорит: «Тебе пора покупать новые штаны».

Боб вернулся в комнату и лег на циновку, но не для того, чтобы опять уснуть. Глаза он закрывать не стал. Он смотрел в потолок и думал о жизни и смерти, о любви и утратах. И ему казалось, что он при этом чувствует, как растут у него кости.

Часть четвертая