после взрыва.
— Камень сам по себе не является священным, — сказал Алай, — и мусульмане никогда ему не поклонялись. Мы лишь использовали его как знак памяти о священном завете Аллаха Его истинным последователям. Теперь же, когда его молекулы распылены по всей Земле как благословение для праведников и проклятие для нечестивцев, мы, последователи ислама, продолжаем помнить, где он находился и что означал, и обращаемся в ту сторону во время молитвы.
Подобную проповедь он наверняка произносил уже не однажды.
— Мусульмане в те темные времена пострадали больше всех, — сказал Питер. — Но большинство помнят не об этом. Они помнят о бомбах, от которых погибали невинные женщины и дети, и о фанатиках-самоубийцах, ненавидевших любую свободу, кроме свободы подчиняться крайне узкому толкованию шариата. — Заметив, как напрягся Алай, он поспешно добавил: — Я не могу ни о чем судить сам — я не жил в то время. Но в Индии, Китае, Таиланде и Вьетнаме есть люди, которые боятся, что солдаты ислама придут к ним не как освободители, но как завоеватели. Что они станут вести себя как надменные победители. Что халифат никогда не даст свободу тем, кто радостно его встретил и помог одержать верх над китайскими завоевателями.
— Мы не принуждаем к исламу ни один народ, — сказал Алай. — Те, кто заявляет иначе, — лгут. Мы лишь просим их открыть двери проповедникам ислама, чтобы люди могли выбрать сами.
— Прошу прощения, — возразил Питер, — но люди мира видят эту открытую дверь и замечают, что никто сквозь нее не проходит, кроме как в одну сторону. Как только нация выбирает ислам, людям больше не позволяется выбрать что-то иное.
— Надеюсь, я не слышу в твоем голосе эхо Крестовых походов?
«Крестовые походы, — подумал Питер. — Старое пугало». Значит, Алай действительно вступил в ряды сторонников фанатичной риторики.
— Я лишь передаю то, что говорят среди тех, кто желает объединиться в войне против вас, — сказал Питер. — Именно этой войны я надеюсь избежать. То, чего безуспешно пытались достичь террористы прежних времен, — мировая война между исламом и всеми остальными, — возможно, сейчас у самого порога.
— Люди Аллаха не боятся исхода подобной войны, — заявил Алай.
— Я надеюсь избежать самой войны. Уверен, халиф тоже не желает бессмысленного кровопролития.
— Любая смерть во власти Аллаха, — сказал Алай. — Какой смысл всю жизнь бояться смерти, если она приходит к каждому?
— Если вы так относитесь к ужасам войны, — бросил Питер, — то мы зря теряем время.
Он наклонился, собираясь встать, но Петра положила ладонь ему на бедро, удерживая на месте. Впрочем, уходить Питер не собирался.
— Но… — проговорил Алай.
Питер ждал.
— Но Аллах желает от детей своих добровольного послушания, а не страха.
Именно на такой ответ Питер и надеялся.
— Значит, убийства в Индии, резня…
— Никакой резни не было.
— Слухи о резне, — поправился Питер. — Похоже, подтвержденные контрабандными видеозаписями, показаниями свидетелей и аэрофотосъемкой предполагаемых мест массовых убийств. В любом случае я рад, что подобное — не политика халифата.
— Если кто-то убивал невинных, чье единственное преступление в том, что они верили в идолов индуизма и буддизма, — подобный убийца не может быть мусульманином.
— Народу Индии весьма интересно…
— Вряд ли ты можешь говорить от имени какого бы то ни было народа, кроме жителей небольшого комплекса в Рибейран-Прету.
— Как сообщают мои информаторы, народу Индии весьма интересно, намерен ли халиф отречься от убийц и казнить их или просто сделать вид, будто ничего не случилось? Ибо если они не могут верить словам халифа, будто он властен над всем, что делается во имя Аллаха, — они будут защищаться сами.
— Нагромождая камни на дорогах? — спросил Алай. — Мы не китайцы, нас не запугаешь историями о «Великой индийской стене».
— Халиф теперь правит населением, среди которого намного больше немусульман, чем мусульман, — сказал Питер.
— Пока — да, — ответил Алай.
— Вопрос в том, увеличится численность мусульман благодаря проповедям или благодаря убийствам и подавлению неверных?
Впервые за все время Алай повернулся к ним. Но он смотрел не на Питера — взгляд его был устремлен на Петру.
— Ты ведь меня знаешь? — задал он вопрос.
Питер благоразумно промолчал. Слова его сделали свое дело, и теперь наступила очередь Петры — для чего он и взял ее с собой.
— Да, — ответила та.
— Тогда скажи ему.
— Нет.
Алай уязвленно молчал.
— Мне неизвестно, принадлежит голос, который я слышу в этом саду, Алаю или людям, которые посадили его на трон и решают, кто может с ним говорить, а кто нет.
— Это голос халифа.
— Я читала историю, — сказала Петра, — как и ты. Султаны и халифы редко представляли собой большее, нежели священные фигуры, если позволяли своим слугам держать себя взаперти. Выходи в мир, Алай, и сам увидишь кровавые дела, творящиеся от твоего имени.
Послышались громкие шаги, и из укрытия вышли солдаты. Мгновение спустя грубые руки схватили Петру и поволокли ее прочь. Питер даже пальцем не пошевелил, чтобы вмешаться. Он лишь смотрел прямо на халифа, молчаливо требуя показать, кто в этом доме хозяин.
— Отставить, — негромко, но отчетливо произнес Алай.
— Ни одна женщина не вправе так разговаривать с халифом! — крикнул кто-то за спиной у Питера.
Он не стал оборачиваться — достаточно было, что тот говорил на общем языке, а не на арабском, и акцент его свидетельствовал о превосходном образовании.
— Отпустите ее, — приказал Алай, не обращая внимания на кричавшего.
Солдаты немедленно отпустили Петру, которая сразу же вернулась к Питеру и села рядом. Он тоже сел. Теперь оба стали зрителями.
К Алаю подошел только что кричавший незнакомец, облаченный в развевающиеся одежды шейха.
— Она посмела приказывать халифу! Это вызов! Ей следует вырвать язык!
Алай продолжал сидеть молча.
Шейх повернулся к солдатам.
— Взять ее! — бросил он.
Солдаты шагнули к Петре.
— Отставить, — спокойно, но четко приказал Алай.
Солдаты остановились. Вид у них был унылый и сконфуженный.
— Он сам не знает, что говорит, — сказал шейх. — Заберите девушку, а потом обсудим, что делать дальше.
— Не двигаться с места без моего приказа, — велел Алай.
Солдаты замерли. Шейх снова повернулся к нему:
— Вы совершаете ошибку.
— Солдаты халифа — свидетели, — объявил Алай. — Халифу угрожали. Приказы халифа пытались отменить. В этом саду есть человек, который считает, будто у него больше власти в исламе, чем у халифа. Значит, слова этой неверной девушки — правда. Халиф — всего лишь священная фигура, которая позволяет своим слугам держать себя взаперти. Халиф — пленник, и от его имени исламом правят другие.
Судя по выражению лица шейха, тот понял, что халиф — не просто мальчишка, которым можно манипулировать.
— Не стоит идти по этому пути, — сказал он.
— Солдаты халифа — свидетели, — продолжал Алай, — что этот человек приказывал халифу. Это вызов. Но, в отличие от девушки, этот человек приказал вооруженным солдатам в присутствии халифа не повиноваться ему. Халиф может без вреда для себя выслушать любые слова, но когда солдатам приказывают не подчиняться ему, вовсе не требуется имам, чтобы объяснить, что свершилась измена и богохульство.
— Если попробуете мне помешать, — бросил шейх, — другие…
— Солдаты халифа — свидетели, — вновь продолжил Алай, — что этот человек — участник заговора против халифа. Есть и «другие».
Один из солдат шагнул вперед и положил ладонь на руку шейха.
Тот стряхнул ее.
Алай ободряюще улыбнулся.
Солдат снова взял шейха за руку, но уже не столь мягко. К нему шагнули другие солдаты. Один перехватил вторую руку шейха. Остальные повернулись к Алаю, ожидая распоряжений.
— Сегодня мы увидели, что один из членов моего совета считает, будто он хозяин над халифом. Поэтому любой солдат ислама, истинно желающий служить халифу, должен арестовать каждого члена совета и держать его под стражей, пока халиф не решит, кому из них можно доверять, а кого следует изгнать со службы Аллаху. Быстрее, друзья мои, пока те, кто шпионил за нашей беседой, не успели сбежать.
Шейх сумел высвободить одну руку, и в ней появился зловещего вида нож. Но пальцы Алая уже крепко сжимали его запястье.
— Мой старый друг, — сказал Алай, — я знаю, что ты поднял оружие не против твоего халифа. Но самоубийство — тяжкий и страшный грех. Я не позволю тебе встретиться с Аллахом с твоей собственной кровью на руках.
Алай вывернул ему руку, и тот со стоном выронил нож, зазвеневший на булыжниках.
— Солдаты, — сказал халиф, — обеспечьте мою безопасность. Пока же я продолжу беседу с посетителями, которые находятся под защитой моего гостеприимства.
Два солдата уволокли пленника. Остальные выбежали из сада.
— У вас теперь немало дел, — заметил Питер.
— Свои дела я только что сделал, — отозвался Алай, поворачиваясь к Петре. — Спасибо, что поняла, что мне требуется.
— Я прирожденный провокатор, — улыбнулась она. — Надеюсь, мы сумели помочь.
— Все, что вы говорили, — услышано, — сказал халиф. — И заверяю вас, когда войска ислама действительно будут подвластны мне, они станут вести себя как подобает истинным мусульманам, а не варварам-завоевателям. Но пока что я боюсь могущего произойти кровопролития и полагаю, в течение ближайшего получаса или около того вам будет безопаснее оставаться со мной в этом саду.
— Хана-Цып только что захватил власть в Китае, — сказала Петра.
— Я слышал.
— И он берет себе титул императора, — добавила она.
— Как в старые добрые времена.
— Новой династии в Пекине теперь противостоит возрожденный халифат в Дамаске, — сказала Петра. — Случилось страшное — членам джиша придется выбирать каждому свою сторону и вести войну друг против друга. Уж точно не то, к чему нас готовили в Боевой школе.