— На взрослых он бы не подействовал, — заметил Боб.
— Возможно, мне не стоило говорить про военные разработки, — сказал Сурьявонг, — но я подумал, что, может быть, так вы быстрее перестанете его душить.
— Так что же это? — спросил Боб.
— Проект по изменению человеческого генома.
— О том, что он над этим работал, мы знаем, — сказала Петра.
— Но не с вирусами в качестве переносчика, — заметил Боб. — Чем ты тут занимался, Волеску?
— Выполнял условия моих грантов, — прохрипел тот.
— Грантов от кого?
— От тех, кто их предоставлял.
— Возьми весь комплекс под охрану, — велел Боб. — Я свяжусь с Гегемоном и потребую, чтобы по всему периметру поставили руандийских солдат.
— Думаю, — сказала Петра, — у нашего выдающегося ученого друга возникла сумасбродная идея переделать человечество.
— Нам нужен Антон. Пусть разбирается, чем занимался его чокнутый ученик, — заявил Боб.
— Сури, — сказала Петра, — Боб вовсе не собирался его убивать.
— Как раз собирался, — возразил Боб.
— Я бы его остановила, — заверила Петра.
Сури коротко рассмеялся:
— Порой люди не могут без убийств. Пока что результат Боба — один к одному.
Петра больше не присутствовала при беседах с Волеску. Вряд ли их можно было назвать допросами — прямые вопросы вели в никуда, угрозы, похоже, ничего не значили. Общение с ним сводило с ума и действовало на нервы, к тому же ей крайне не нравилось, как он смотрит на ее увеличивающийся с каждым днем живот.
Тем не менее она старалась быть в курсе того, что они за неимением лучшего называли проектом Волеску. Глава электронной безопасности Феррейра напряженно трудился, пытаясь отследить все, что делал Волеску на своем компьютере, и его разнообразные личности в сети. Но вместе с тем Петра наблюдала, чтобы уже начатый анализ баз данных продолжался и дальше. Дети существовали где-то в утробах суррогатных матерей, которые рано или поздно должны были родить. Вряд ли Волеску стал бы рисковать их жизнями, лишив матерей доступа к качественной медицине — фактически это было обязательным требованием. Так что они должны были разрешиться от бремени в больницах с официальной регистрацией.
Петра не могла даже предположить, каким образом можно найти этих детей среди миллионов, родившихся в течение определенного периода. Но они продолжали собирать данные и индексировать их по всем возможным переменным, чтобы было с чем работать, когда наконец обнаружится некий идентифицирующий признак.
Тем временем Боб вел беседы с Волеску. Хоть они порой и давали результат, Боб никак не мог решить: то ли Волеску неосознанно выдает информацию, то ли преднамеренно играет с ними, делясь обрывками сведений, от которых в конечном счете будет мало пользы.
Когда он не общался с Волеску, проводил время с Антоном, который вернулся из отставки и согласился принимать сильнодействующие средства, подавлявшие отвращение к работе в его области науки.
— Я каждый день убеждаю себя, — сказал он Бобу, — что не занимаюсь наукой, а просто проверяю домашние задания студентов. Это помогает, но меня все равно тошнит. Ничего не могу с собой поделать.
— Не насилуйте себя больше, чем можете.
— Мне помогает жена, — сказал Антон. — Она очень терпелива со мной, стариком. И — знаешь что? Она беременна. Естественным путем!
— Поздравляю, — отозвался Боб, зная, насколько это было тяжело для Антона, чьи сексуальные желания шли вразрез с планами завести детей.
— Мое тело до сих пор все умеет, даже в таком возрасте, — рассмеялся Антон. — Даже то, что кажется неестественным.
Но, несмотря на счастье Антона, картина, которую он рисовал, выглядела все хуже и хуже.
— Его план был достаточно прост, — сказал он. — Он намеревался уничтожить человечество.
— Зачем? Не вижу смысла. Месть?
— Вовсе нет. Уничтожить — и заменить другим. Выбранный им вирус должен был проникать непосредственно в репродуктивные клетки тела — в каждый сперматозоид, в каждую яйцеклетку. Вирус заражает, но не убивает — просто вырезает участок генетического кода и заменяет его другим. Изменения могут быть какими угодно — скажем, сила и скорость уроженца Восточной Африки. Некоторых мне не понять, поскольку никто по-настоящему не пытался исследовать функции этой части генома. А про некоторые я даже не знаю, подходят ли они для человека. Мне пришлось бы проверить каждое из них, но сделать этого я не могу. Это уже настоящая наука. Так что пусть этим займется кто-нибудь другой, позже.
— Вы не упомянули самое серьезное изменение, — напомнил Боб.
— Мой ключик, — сказал Антон. — Его вирус поворачивает ключ.
— Значит, у него нет противоядия. Невозможно включить интеллектуальные способности, не запустив одновременно постоянный рост.
— Если бы оно у него было — он бы им воспользовался. Какой смысл этого не делать?
— Получается, все-таки это биологическое оружие.
— Оружие? Которое воздействует только на детей, вынуждая их умирать от гигантизма, не дожив и до двадцати? Да уж, от этого войска точно в панике разбегутся.
— Тогда что?
— Волеску считает себя богом. Или, по крайней мере, рядится в одежды бога. Он пытается заставить человечество перепрыгнуть к следующей стадии эволюции. Распространить заразу, чтобы нормальные дети никогда больше не рождались.
— Но это же безумие. Если все будут умирать столь рано…
— Нет-нет, Джулиан. Вовсе не безумие. Почему люди живут так долго, хотя способности математиков и поэтов исчерпываются к тридцати годам? Ответ: из-за наших внуков. Выжить в непростом мире внукам помогают бабушки и дедушки. Обществу, где оберегали стариков, слушали и уважали их — и кормили, — всегда проще было существовать. Но речь идет об обществах на грани голодной смерти, где люди постоянно рисковали жизнью. Разве сегодня нам приходится столько рисковать?
— Если войны будут становиться все хуже…
— Да, война, — покивал Антон. — Если убить все поколение мужчин, их родители сохранят свой сексуальный потенциал и смогут произвести на свет следующее поколение, даже если погибнет вся молодежь. Но Волеску считает, что мы готовы пойти дальше планирования смертей молодых.
— И потому его вполне устраивают поколения моложе двадцати?
— Образ жизни общества меняется. Когда ты взял на себя роль взрослого, Боб? Когда твой мозг стал готов работать, чтобы изменить мир?
— В десять лет. И даже раньше, если бы я получил хорошее образование.
— И ты его получишь. Все наши школы изменятся, поскольку дети будут готовы к учебе в три года и даже в два. К десяти годам, если произойдет генетическое изменение Волеску, новое поколение будет полностью готово сменить старое — вступая в брак как можно раньше, плодясь как кролики, становясь непобедимыми в бою гигантами, пока не отдадут концы от сердечного приступа. Не понимаешь? Вместо того чтобы отправлять на смерть молодых, мы пошлем восемнадцатилетних стариков. А наукой, технологиями, строительством, сельским хозяйством и прочим будут заниматься молодые, десятилетние. И все похожие на тебя.
— Это уже будут не люди.
— Да, другой вид. Дети гомо сапиенс. Может, гомо люменс[84]. Они смогут скрещиваться с людьми прежнего типа, но те будут стареть, так и не став великими умами. Как они смогут конкурировать? Они перестанут существовать, Боб. Миром будет править твой народ.
— Они никогда не станут моим народом.
— Рад, что ты предан старикам вроде меня. Но ты — человек нового поколения, Боб. И если у тебя будут дети с моим ключиком… нет, они не станут такими быстрыми, как проектировал Волеску, но будут обладать выдающимся умом. Новое явление в мире. Когда они смогут общаться друг с другом, а не жить в одиночестве, как ты, сможешь ли ты быть с ними на равных? Возможно, да. Но смогу ли я?
— Сможет ли Петра? — горько рассмеялся Боб. — Вы ведь именно это имеете в виду.
— У тебя не было родителей, которые чувствовали бы себя униженными, узнав, что ты учишься быстрее, чем они способны учить.
— Петра все равно будет любить детей.
— Да, будет. Но никакая ее любовь не сделает их людьми.
— И вы еще говорите, что я определенно человек. Все-таки это неправда.
— Ты человек в своих чувствах, в своих желаниях — в том, что делает тебя добрым, а не злым. Но разве ты не одинок в скорости твоей жизни и уровне интеллекта?
— Только до тех пор, пока вирус не выпущен на волю.
— Откуда ты знаешь, что это уже не произошло? — спросил Антон. — Откуда ты знаешь, что Волеску уже не создал штамм и не распространил его? Откуда ты знаешь, что он не заразил самого себя и теперь не разносит вирус повсюду, где окажется? Сколько людей в комплексе Гегемонии перенесли простуду за те несколько недель, как он здесь появился? Насморк, зуд в пенисе, боль в сосках — да, в качестве основы он использовал именно тот самый вирус. У него извращенное чувство юмора.
— Я не проверял все симптомы, но мы простужались не чаще обычного.
— Скорее всего, нет, — сказал Антон. — Скорее всего, он не стал носителем. Какой смысл? Он хочет, чтобы вирус распространяли другие.
— Хотите сказать, вирус уже на свободе?
— Или у Волеску есть сайт, на который он заходит каждую неделю или каждый месяц. А потом однажды он этого не делает, и кто-то из старой сети Ахилла получает сигнал. Вирус вырывается на волю. Все, что требуется для этого Волеску, — оказаться в плену, лишившись доступа к компьютерам.
— Неужели он полностью завершил исследования? И смог создать действующий вирус?
— Не знаю. Когда он перебрался в другое место, все его данные поменялись. Ты ведь говорил мне, что послал ему сообщение? Ты послал ему сообщение, и он переехал в Руанду. Возможно, до этого у него уже была более ранняя версия, а может, и нет. Может, сейчас он впервые ввел в вирус измененные человеческие гены. Если так, то — нет, вирус не выпущен на свободу. Но это вполне может случиться. Он готов, и готов в достаточной степени. Возможно, вы поймали Волеску как раз вовремя.