Питер ждал за дверями родильного отделения вместе с Антоном и Феррейрой.
— Преждевременные роды могут что-то означать? — спросил он Антона.
— Врачам не позволили провести дородовое обследование, так что никакого надежного генетического материала, с которым можно было бы работать, у меня нет. Но мы знаем, что на ранних стадиях созревание плода сильно ускоряется. Вполне вероятно, что преждевременные роды связаны с активацией ключа.
— Я вдруг подумал, — сказал Питер, — что, может быть, именно это поможет нам найти других детей и раскрыть сеть Волеску.
— Потому что другие тоже могут родиться до срока? — спросил Феррейра.
— Думаю, у Волеску есть нечто вроде «аварийной кнопки», и вскоре после его ареста последовало предупреждение, заставившее всех суррогатных матерей исчезнуть. Раньше это ничем не могло нам помочь, поскольку мы не знали, когда будет послан сигнал, а беременные женщины, хоть они и одна из самых устойчивых демографических групп, перемещаются с места на место сотнями тысяч.
Феррейра кивнул:
— Но теперь мы можем попробовать сопоставить все случаи преждевременных родов у женщин, внезапно в одно и то же время сменивших место жительства.
— А потом проверить источники финансирования. Они должны получать лучшую медицинскую помощь, и кто-то за это платит.
— Если только, — заметил Антон, — ребенок не родился до срока потому, что у самой Петры какие-то проблемы.
— В ее семье никогда не было преждевременных родов, — сказал Питер. — И ребенок быстро развивался. Причем речь не о размерах плода, а о досрочном формировании всех органов. Похоже, он такой же, как Боб. Думаю, ключ активирован. Так что предлагаю использовать его как ключ к поискам, где побывал Волеску и где могут ждать своего часа его вирусы.
— Не говоря уже о поисках детей Боба и Петры, — добавил Антон.
— Конечно, — кивнул Питер. — Это главная цель. — Он повернулся к медсестре. — Пусть меня позовут, когда станет что-либо известно о состоянии матери и младенца.
Боб сидел у постели Петры.
— Как ты себя чувствуешь?
— Лучше, чем предполагала, — ответила она.
— У преждевременных родов есть и положительная сторона, — сказал Боб. — Ребенок меньше, роды легче. С ним все хорошо. Его держат в отделении интенсивной терапии для новорожденных лишь из-за его размеров. Все органы в полном порядке.
— Он… он такой же, как ты.
— Антон сейчас наблюдает за анализами. Но мне тоже так кажется. — Он взял ее за руку. — То, чего нам хотелось избежать.
— Если он такой, как ты, — сказала Петра, — то мне не о чем жалеть.
— Если он такой, как я, — ответил Боб, — это значит, что у Волеску не было никаких способов проверить. А может, были, и он отверг всех детей, оказавшихся нормальными. Или, возможно, они все такие же, как я.
— То, чего тебе хотелось избежать, — прошептала она.
— Наши маленькие чудеса, — проговорил Боб.
— Надеюсь, ты не слишком разочарован. Надеюсь, ты… Считай это возможностью увидеть, какой могла бы быть твоя жизнь, если бы ты вырос дома, с родителями, а не пытался выжить на улицах Роттердама, едва не погибнув.
— В возрасте одного года.
— Представь, каково это — растить ребенка, окружив его любовью и обучая так быстро, как он сам захочет. Наше дитя вернет нам все потерянные годы.
Боб покачал головой:
— Я надеялся, что ребенок окажется нормальным. Что все они окажутся нормальными. И мне не придется об этом думать.
— Думать о чем?
— О том, чтобы забрать ребенка с собой.
— Куда — с собой? — спросила Петра.
— У МФ есть новый звездолет, очень секретный. Курьерский корабль. Он использует гравитационное поле, чтобы компенсировать ускорение. Разгоняется до скорости света за неделю. План таков: как только мы находим детей, я забираю тех, кто подобен мне, мы улетаем и путешествуем в космосе до тех пор, пока не изобретут средство, чтобы их излечить.
— Почему ты думаешь, что, после того как ты улетишь, флот станет тратить время на поиски лекарства?
— Потому что они хотят узнать, как активировать ключ Антона без побочных эффектов, — объяснил Боб, — и будут продолжать над этим работать.
Петра кивнула. Боб ожидал, что она воспримет его слова намного хуже.
— Ладно, — сказала она. — Как только найдем детей, мы улетим.
— Мы? — переспросил Боб.
— Похоже, в твоем умишке величиной с фасолину даже не возникло мысли, что у меня нет никаких причин не отправиться с тобой.
— Петра, это означает полностью отрезать себя от всего человечества. Для меня все иначе, поскольку я не человек.
— Опять ты за свое.
— Что это за жизнь для нормальных детей? Расти в замкнутом пространстве звездолета?
— Для нас пройдет всего несколько недель, Боб. Насколько они успеют вырасти?
— Ты лишишься всего. Своей семьи. Вообще всех.
— Дурак ты, — сказала Петра. — Для меня теперь все — это ты. Ты и наши дети.
— Ты могла бы воспитать нормальных детей… нормально. С бабушкой и дедушкой. Дать им нормальную жизнь.
— Жизнь без отца. А их братья или сестры улетят в космос, и они никогда их не увидят. Вряд ли, Боб. Думаешь, я родила этого малыша лишь затем, чтобы у меня его отобрали?
Боб погладил ее по щеке и по волосам:
— Петра, против того, что ты говоришь, есть множество разумных аргументов. Но ты только что родила моего сына, и сейчас я не намерен с тобой спорить.
— Ты прав, — сказала Петра. — В любом случае давай оставим эту дискуссию, пока я не покормила младенца в первый раз, после чего мысль о том, что кто-то может его у меня забрать, станет еще более невероятной. Но скажу тебе сразу: я никогда не передумаю. А если ты попытаешься похитить у меня сына, оставив меня вдовой даже без ребенка, которого я могла бы воспитать, — ты еще хуже, чем Волеску. Когда он похищал наших детей, мы знали, что он аморальное чудовище. Но ты — мой муж. Если ты так со мной поступишь, я буду молить Господа, чтобы Он отправил тебя в самую глубокую бездну преисподней.
— Петра, ты же знаешь, что я не верю в ад.
— Но если ты будешь знать, что я молюсь о подобном, — это станет для тебя адом.
— Петра, я не стану ничего делать без твоего согласия.
— Тогда я полечу с тобой, — сказала она, — поскольку ни с чем иным никогда не соглашусь. Так что — решено. И никаких дискуссий. Собственно, нет никаких разумных причин, по которым я не могу полететь с тобой, если мне этого хочется. Отличная идея. А вырасти на звездолете всяко лучше, чем сиротой на улицах Роттердама.
— Неудивительно, что тебя назвали в честь камня, — заметил Боб.
— Я тверда и непробиваема. Я не просто камень, я алмаз.
Веки ее отяжелели.
— Тебе нужно поспать, Петра.
— Только если ты будешь рядом.
Он взял ее за руку, и она крепко сжала его пальцы.
— Я заставила тебя подарить мне ребенка, — сказала Петра. — И ни минуты не думай, будто сейчас не смогу настоять на своем.
— Я уже обещал тебе, Петра, — напомнил Боб, — что бы мы ни делали — все только потому, что ты считала это правильным.
— Только подумать, что ты хотел меня бросить. Отправиться в… никуда. Как будто нет ничего лучше, чем быть со мной…
— Все хорошо, милая, — сказал Боб, гладя ее по плечу другой рукой. — Нет ничего лучше, чем быть с тобой.
Священник окрестил ребенка прямо в отделении интенсивной терапии для новорожденных. Естественно, ему уже не в первый раз доводилось крестить слабых младенцев, прежде чем они умрут. Похоже, он облегченно вздохнул, узнав, что ребенок крепкий, здоровый и, скорее всего, выживет, несмотря на крошечные размеры.
— Крестится Эндрю Арканян Дельфики, во имя Отца, Сына и Святого Духа…
Возле инкубатора собралась приличная толпа — родственники Боба и Петры, естественно, Антон, Феррейра и Питер, родители Виггинов, Сурьявонг и те из маленькой армии Боба, кто не был в данный момент на службе. Тележку с инкубатором пришлось выкатить в зал ожидания, чтобы там смогли поместиться все.
— Вы ведь собираетесь звать его Эндером? — спросил Питер.
— Пока он не потребует, чтобы мы прекратили, — ответила Петра.
— Какое счастье, — заметила Тереза Виггин. — Теперь тебе не придется называть своего ребенка именем брата, Питер.
Питер пропустил ее слова мимо ушей, дав тем самым понять, что они всерьез его укололи.
— Ребенка назвали в честь святого Андрея, — сказала мать Петры. — Детей именуют в честь святых, а не солдат.
— Конечно, мама, — кивнула Петра. — Их обоих назвали в честь святого Андрея — и Эндера, и нашего малыша.
Антон и его команда выяснили, что у ребенка действительно наличествует синдром Боба. Ключ повернулся. А сравнение двух наборов генов подтвердило, что генетическая модификация Боба полностью передалась потомку.
— Однако нет никаких причин предполагать, что модификация будет у всех детей, — сообщил он Бобу, Петре и Питеру. — Тем не менее высока вероятность, что данный признак является доминантным. Так что любой ребенок, который им обладает, должен развиваться быстрее обычного.
— Преждевременные роды, — сказал Боб.
— Статистически можно допустить, что признак проявится у половины из восьми детей. Закон Менделя. Со всей точностью утверждать нельзя, поскольку имеет место фактор случайности. Так что таких может оказаться всего трое. Или пятеро. Или больше. Но вероятнее всего…
— Мы знаем, как работает вероятность, профессор, — заметил Феррейра.
— Я лишь хотел подчеркнуть неопределенность.
— Можете мне поверить, — сказал Феррейра, — неопределенность — моя жизнь. На данный момент мы нашли то ли два десятка, то ли около сотни групп женщин, которые родили в пределах двух недель от даты родов Петры и которые сменили место жительства в то же время, что и остальные из их группы, с того дня, как арестовали Волеску.
— Как вы можете даже не знать, сколько у вас групп? — удивился Боб.
— Критерии отбора, — подсказала Петра.
— Если мы поделим их на группы уехавших с разницей во времени в пределах шести часов, получим большее количество. Если брать разницу во времени в два дня, количество будет меньше. К тому же мы можем сдвигать временны́е пределы — тогда будут сдвигаться и группы.