Эндер Виггин (сборник) — страница 247 из 556

Но, думаю, ты был не прав, отказавшись стать главой колонии, к которой хочешь присоединиться. Отчасти потому, что кто же еще справился бы с этим лучше тебя? Не смеши меня.

Но главная причина в том, что при наличии такого подчиненного жизнь главы колонии превратится в сущий ад. Особенно потому, что все будут знать, что ты из джиша Эндера, и удивляться, почему главой НЕ стал именно ты…

Мне все равно, насколько преданным ты хочешь стать, Динк. Это не твое. Ты всегда был нахальным забиякой и им останешься. Так что признайся, что на роль подчиненного никак не годишься. Вставай во главе и РУКОВОДИ.

И на случай, если ты этого не знаешь, самый глупый из всех возможных гениев, я тебя люблю. Я всегда тебя любила. Но ни одна женщина в здравом уме никогда не вышла бы за тебя замуж и не родила бы тебе детей, поскольку НИКТО НЕ СПРАВИЛСЯ БЫ С ИХ ВОСПИТАНИЕМ. У тебя будут просто адские детишки. Так что лучше обзаводись ими в колонии, где они смогут раз пятнадцать сбежать из дома, прежде чем им исполнится по десять лет.

Динк, в конечном счете я буду счастлива. И — да, я была готова к трудным временам, когда выходила замуж за человека, которому предстоит умереть и чьи дети, вероятно, страдают тем же недугом. Но, Динк, нельзя же выйти замуж за того, кто НИКОГДА не умрет.

Да пребудет с тобой Господь, друг мой. И кто знает — может, дьявол уже с тобой.

С любовью, Петра.


Во время перелета из Киева в Ереван Боб держал на руках двух детей, а одного Петра — у маминой груди оказывался тот, кто больше всего проголодался. Родители Петры жили теперь в Ереване: к тому времени, когда умер Ахилл и они смогли вернуться в Армению, жильцы их старого дома в Маралике настолько все там переделали, что въезжать туда у них уже не было никакого желания.

К тому же Стефан, младший брат Петры, начал активно путешествовать по миру, и Маралик стал для него чересчур мал. Ереван, хоть его и нельзя было назвать одним из крупнейших городов мира, все же оставался столицей, и Стефан собирался поступать в местный университет после окончания школы.

Однако для Петры Ереван был столь же незнаком, как, например, Волгоград или любой из городов под названием Сан-Сальвадор. Даже армянский язык, на котором продолжали говорить многие на улицах, звучал для нее чуждо. «У меня нет родины», — с грустью подумала она.

Боб, однако, наслаждался новыми впечатлениями. Петра села в такси первой, и он подал ей Беллу и последнего, хотя и самого крупного младенца, Рамона, которого он привез с Филиппин. Едва оказавшись в такси, Боб поднял Эндера к окну. А поскольку их первенец уже начинал понимать человеческую речь, это было не просто игрой.

— Это родина твоей мамы, — сказал Боб. — Все эти люди выглядят так же, как она. — Он повернулся к двум малышам, которых держала Петра. — Вы, дети, все выглядите по-разному, поскольку половина ваших генов унаследована от меня, а я — помесь. Так что вам за всю свою жизнь не найти места, где вы могли бы сойти за коренных жителей.

— Ну ты молодец — с самого начала вгоняешь детей в депрессию и одиночество, — заметила Петра.

— Мне это нисколько не помешало.

— В детстве ты не испытывал депрессии, — возразила Петра. — Только отчаяние и страх.

— Значит, постараемся сделать жизнь наших детей лучше.

— Смотри, Белла, смотри, Рамон, — сказала Петра. — Это Ереван, город, в котором куча незнакомых людей. Весь мир полон чужаков.

— Петра Арканян не чужая ни для кого в Ереване, — произнес по-армянски водитель такси.

— Петра Дельфики, — спокойно поправила она.

— Да-да, конечно, — поправился водитель на общем. — Я просто имел в виду: если захотите выпить в таверне, никто не позволит вам заплатить!

— К ее мужу это тоже относится? — спросил Боб.

— Такому рослому парню? Да тебе даже цену не назовут, просто спросят, сколько хочешь дать! — Он расхохотался над собственной шуткой, естественно не догадываясь, что рост Боба убивает его. — Такой здоровый мужик и такие маленькие дети! — Он снова рассмеялся.

Он наверняка бы удивился, узнав, что самый крупный младенец, Рамон, — самый младший.

— Я так и знал — надо было идти из аэропорта пешком, — сказал Боб по-португальски.

— Неприлично разговаривать на языке, которого он не понимает, — поморщилась Петра.

— Что ж, рад слышать, что в Армении все-таки существуют понятия о приличии.

Таксист уловил упоминание об Армении, хотя вся остальная фраза осталась для него загадкой.

— Хотите экскурсию по Армении? Страна не такая уж и большая. Могу организовать — по специальной цене, без счетчика.

— Нет времени, — ответила по-армянски Петра. — Но спасибо за предложение.

Семья Арканян теперь жила в многоквартирном доме с застекленными балконами, причем достаточно приличном для того, чтобы с улицы не было видно сушащегося белья. Петра предупредила родню о своем приезде, но попросила не встречать ее в аэропорту. Они настолько привыкли к чрезвычайным мерам безопасности в те времена, когда Петра и Боб скрывались от Ахилла Фландра, что согласились без возражений.

Консьерж узнал Петру по фотографиям, которые появлялись в армянских газетах каждый раз, когда там писали что-либо о Бобе. Он не только позволил им подняться наверх без предупреждения, но также настоял, что понесет их чемоданы.

— Вас двое, с тремя детьми — и это все ваши вещи?

— Мы редко носим одежду, — пояснила Петра таким тоном, как будто высказала самую здравую мысль на свете.

Они уже успели наполовину подняться на лифте, прежде чем консьерж рассмеялся:

— Да вы шутите!

Улыбнувшись, Боб дал ему стодолларовую монету. Консьерж подбросил ее в руке и спрятал в карман.

— Хорошо, что именно он мне ее дал! Если бы дала Петра Арканян, жена никогда не позволила бы мне потратить эти деньги!

— С этой минуты на чай в Армении даешь ты, — сказал Боб, когда двери лифта закрылись.

— Какая разница? Все равно деньги нам не вернут.

— Ну… да.

Дверь открылась почти сразу, словно мать Петры заранее стояла за ней. Вполне возможно, что так оно и было.

Последовали объятия, поцелуи и словоизлияния на армянском и общем. В отличие от таксиста и консьержа, родители Петры владели общим свободно, как и Стефан, который сегодня пораньше пришел из школы. А маленького Давида явно учили говорить на общем как на родном, поскольку именно на нем он почти непрерывно болтал с того самого мгновения, когда Петра вошла в квартиру.

Естественно, накрыли на стол и позвали соседей, — может, Ереван и большой город, но армяне есть армяне. Однако всего через пару часов в доме осталась только семья.

— Девять человек, — проговорила Петра. — Пятеро нас и четверо вас. Я по вам скучала.

— У тебя уже столько же детей, сколько у нас, — сказал отец.

— Законы поменялись, — напомнил Боб. — К тому же мы на самом деле не планировали иметь всех сразу.

— Порой мне кажется, — сказала мать Петре, — что ты все еще в Боевой школе. Постоянно приходится напоминать себе: нет, она вернулась домой, она вышла замуж, у нее дети. Наконец-то мы можем увидеть детей! Но какие же они маленькие!

— У них генетическое заболевание, — объяснил Боб.

— Конечно, мы знаем, — кивнул отец. — Но все равно удивительно. И притом вполне… сформировавшиеся.

— Которые совсем маленькие — пошли в отца, — криво усмехнулась Петра.

— А который нормальный — в мать, — сказал Боб. — Спасибо, что позволили нам воспользоваться вашей квартирой для сегодняшней неофициальной встречи.

— Здесь не вполне безопасно, — заметил отец.

— Встреча неофициальная и не секретная. Мы рассчитываем на сообщения турецких и азербайджанских наблюдателей.

— Вы уверены, что вас не попытаются убить? — спросил Стефан.

— Если честно, Стефан, тебе еще в детстве промыли мозги, — сказал Боб. — Когда прозвучит ключевое слово, сработает закладка и ты убьешь всех присутствующих на встрече.

— Нет, я лучше пойду в кино, — возразил Стефан.

— Страшные вещи ты говоришь, — заметила Петра. — Даже в шутку.

— Алай — не Ахилл, — сказал Боб Стефану. — Мы друзья, и он не позволит мусульманским агентам нас убить.

— Вы друзья вашего врага? — недоверчиво спросил Стефан.

— На войне такое случается, — объяснил отец.

— Пока никакой войны нет, — напомнила мать.

Поняв намек, они перестали обсуждать текущие проблемы, предавшись воспоминаниям. Впрочем, Петре, попавшей в Боевую школу в слишком юном возрасте, вспоминать особо было не о чем. Ей, скорее, казалось, будто ее инструктируют насчет ее новой личности перед некоей тайной миссией, рассказывая о том, что она должна была помнить из детства — если бы таковое у нее имелось.

А потом появились премьер-министр, президент и министр иностранных дел. Мать унесла малышей к себе в спальню, а Стефан забрал Давида с собой в кино. Отцу, как заместителю министра иностранных дел, позволили остаться, хотя и не давали слова.

Разговор оказался непростым, но дружеским. Министр иностранных дел объяснил, с какой радостью Армения готова вступить в СНЗ, затем президент повторил то же самое, а за ним начал повторять премьер-министр.

Боб поднял руку:

— Давайте не будем скрывать правду. Армения не имеет выхода к морю, и вас практически полностью окружают турки и азербайджанцы. Поскольку Грузия в настоящее время отказывается вступать в СНЗ, вас беспокоит, что мы не сможем даже вас снабжать, не говоря уже о том, чтобы защитить от неизбежного нападения.

Все облегченно вздохнули. Стало ясно: Боб все понял.

— Вы просто хотите, чтобы вас оставили в покое, — сказал он.

Все кивнули.

— Но правда такова: если мы не победим халифа Алая и не разрушим странный и внезапный союз мусульманских наций, халиф Алай в конце концов завоюет все окружающие его народы. Не потому, что хочет этого сам, но потому, что не сможет долго оставаться халифом, не ведя агрессивную захватническую политику. Он говорит, что в его намерения это не входит, но по-другому кончиться не может, ибо у него нет выбора.