либо присоединилась бы к СНЗ?
— И чего же ты добиваешься своей дипломатией?
— Упрашиваю русских держаться от всего этого подальше.
— Иными словами — намекаешь им на возможные события и заявляешь, что вмешиваться никак не станешь?
— Да, — ответил Питер.
— Политика — слишком сложная штука.
— Именно потому завоеватели редко становятся великими правителями.
— А великие правители редко являются завоевателями.
— Вы закрыли для меня возможность стать завоевателем, — напомнил Питер. — Так что если я намерен стать правителем мира — и притом хорошим, — мне придется добиться своего положения так, чтобы не пришлось потом никого убивать ради сохранения власти. Для мира не будет никакой пользы, если все станет зависеть только от меня и рухнет после моей смерти. Мне приходится строить систему по кусочкам, с мощными властными институтами, чтобы не имело особой разницы, кто стоит в ее главе. Именно этому я научился, родившись и проведя детство в Америке. Они создали свою нацию из ничего, руководствуясь лишь идеалами, которым так и не смогли соответствовать. Порой у них бывали великие лидеры, но чаще у руля вставали политические ничтожества, причем с самого начала. Вашингтон был велик, но Адамс оказался параноиком и лентяем, а Джефферсон стал злобным политическим интриганом и проклятием американского народа. Я многому у него научился, в том числе тому, как уничтожать своих врагов и заниматься демагогией под вымышленными именами.
— То есть ты его превозносил?
— Я хочу сказать, что Америка сформировалась со столь сильными институтами власти, что сумела пережить коррупцию, глупость, тщеславие, амбиции, безрассудство и даже безумие своих президентов. То же самое я хочу сделать и со Свободным Народом Земли — основать его на простых, но работающих идеалах. Включить в него нации, свободно решившие присоединиться. Объединить их посредством общего языка и законодательства. Дать им возможность войти в органы власти, которые будут жить собственной жизнью. Но ничего этого я сделать не смогу, завоевав хотя бы одну страну и силой заставив ее вступить в союз. Это правило, которого я никогда не нарушу. Мои войска победят врагов, если они нападут на СНЗ и мы будем вести войну на их территории. Но вступить в СНЗ они смогут только в том случае, если этого захочет большинство населения. Если они решат подчиняться нашим законам и состоять в наших органах власти.
— Но ты не против того, чтобы завоеваниями для тебя занимались другие нации?
— Ислам, — сказал Питер, — так и не сумел стать религией. Это тирания по самой своей природе. Пока они не поймут, что дверь может открываться в обе стороны, и не разрешат мусульманам безнаказанно отказываться от своей веры, у мира нет иного выбора, кроме как сражаться, чтобы остаться свободным. Пока мусульманские нации разделены и враждуют друг с другом, для меня они не представляют проблемы, поскольку я могу разбираться с ними по очереди, особенно когда СНЗ станет достаточно большим и они увидят, как процветает народ, живущий в моих границах.
— Но объединившись под властью Алая…
— Алай — порядочный человек. Мне кажется, у него есть некая идея либерализации ислама сверху. Но это невозможно. Он попросту ошибается. Он генерал, не политик. Пока рядовые мусульмане считают своим долгом убить любого мусульманина, пытающегося перестать быть таковым, пока они считают своей священной обязанностью силой оружия принуждать неверных подчиняться мусульманским законам, либерализовать ничего не удастся и никакой устраивающей всех системы не создать, даже для мусульман. Ибо к власти всегда приходят самые жестокие, ограниченные и злобные — поскольку именно они больше всего хотят завернуться во флаг с полумесяцем и убивать людей во имя Аллаха.
— Значит, Алай обречен на поражение?
— Алай обречен на смерть. Как только фанатики поймут, что он не такой же фанатичный правоверный, как они сами, его убьют.
— И поставят на его место нового халифа?
— Они могут поставить кого угодно, — сказал Питер. — Для меня это не будет иметь никакого значения. Без Алая нет исламского единства, поскольку только Алай может привести их к победе. А в случае поражения мусульмане уже не будут едины. Они движутся подобно громадной волне, пока не встретят на своем пути неприступную каменную стену. И тогда они терпят крах и отступают.
— Как случилось после того, как их победил Карл Мартелл?
— Именно Алай дал им могущество, — продолжал Питер. — Проблема лишь в том, что Алаю не нравится, что ему приходится делать, чтобы править тоталитарной системой, подобной исламу. Он уже уничтожил намного больше людей, чем ему хотелось бы. Алай не убийца, но он стал им, и это все меньше и меньше ему по душе.
— Думаешь, он не пойдет воевать следом за Вирломи?
— Это гонка, — объяснил Питер. — Между последователями Алая, которые замышляют убийство Вирломи, чтобы избавить халифа от ее влияния, и фанатичными мусульманами, которые замышляют убийство Алая, поскольку он предал ислам — в первую очередь тем, что женился на Вирломи.
— Ты знаешь, кто эти заговорщики?
— Мне незачем это знать, — ответил Питер. — Не будь заговорщиков, замышляющих убийство, не было бы и мусульманской империи. Есть и еще одна гонка. Сумеют ли они убить Алая или Вирломи до нападения России или Китая? И если даже им удастся убить кого-то одного или обоих, остановит ли это Китай или Россию или лишь наведет их на мысль, что победа еще более вероятна?
— А какой-нибудь сценарий, когда ты вступаешь в войну, вообще есть?
— Есть. Если они избавятся от Вирломи и Россия с Китаем не нападут, то Алай — или, если его тоже убьют, его преемник — будет вынужден напасть на Армению и Нубию. И в этой войне я готов сражаться. Мы их уничтожим. Мы станем камнем, о который ислам ударится и разобьется вдребезги.
— А если Россия или Китай все же нападут на них до того, как атаковать тебя, война для тебя все равно выгодна, поскольку перепуганные народы объединятся с тобой против России или Китая — в зависимости от того, какая страна покажется более агрессивной и опасной.
— Как я уже говорил, — повторил Питер, — я понятия не имею, какой оборот примут события. Я знаю лишь, что готов обратить себе на пользу любую мыслимую ситуацию. И я внимательно наблюдаю за обстановкой, так что, если случится нечто, чего я не мог предвидеть, я сумею обратить себе на пользу и это.
— Что ж, тогда — главный вопрос, — сказал Рэкхем. — Именно ради ответа на него я к тебе и пришел.
— С нетерпением жду.
— Как долго тебе будет нужен Боб?
Питер немного подумал.
— Я был вынужден строить свои планы, зная, что он скоро умрет. Или, после вашего предложения, — улетит. Так что ответ таков: пока он в моем распоряжении, естественно, я буду его использовать в роли пугала для потенциальных врагов или командующего моими войсками, если мы вступим в войну. Но если он умрет или улетит, я смогу справиться и сам. Мои планы никак не зависят от существования Боба.
— Значит, если он улетит через три месяца…
— Рэкхем, вы уже нашли остальных его отпрысков? Вы это хотите сказать? Вы нашли их, но ничего не говорите Бобу и Петре, поскольку думаете, будто он мне нужен?
— Пока не всех.
— Ну и хладнокровные же вы сволочи, — бросил Питер. — До сих пор используете в своих целях детей.
— Да, — кивнул Рэкхем, — мы сволочи. Но мы желаем добра. Как и ты.
— Отдайте Бобу и Петре их малышей. И спасите ему жизнь, если можете. Он хороший человек и заслуживает лучшей участи, чем быть игрушкой в ваших руках.
21Бумаги
От: Посаженный на кол
Кому: HonestAbe%Lincoln@RailSplitter.org/WriteToTheAuthor
Тема: Да поможет мне Бог
Бывает порой, что даешь совет, предполагая, что никто ему не последует. Я лишь надеюсь, что тот, кто наверху, простит меня и все же найдет для меня местечко. А пока что скажи большой шишке, пусть сделает что-нибудь с чашкой, которую я разбил.
От: PeterWiggin%private@hegemon.com
Кому: Graff%pilgrimage@colmin.gov
Переслано: Тема: Да поможет мне Бог
Дорогой Хайрам!
Как Вы увидите ниже, наш славянский друг, похоже, сделал своему правительству предложение, на которое они согласились, и теперь об этом сожалеет. Исходя из предположения, что «тот, кто наверху», — это Вы, догадываюсь, что этот несложный шифр означает: он хочет выйти из игры. Мои источники сообщают, что в последний раз его видели во Флориде, но если за ним наблюдают, мог перебраться в Айдахо.
Что касается разбитой им чашки — думаю, он имеет в виду, что, вместо того чтобы искать возможность напасть на Алая, Россия заключила сделку с Союзом мусульман и, пока Китай собирается воевать с Индией на юге, двинется на Хань-Цзы с севера, в то время как турки будут наступать с запада, индонезийцы с Тайваня, а через горы начнется безумное вторжение Вирломи. Впрочем, теперь не такое уж и безумное.
Однако если вдруг под «большой шишкой» наш русский имеет в виду кого-то отличного от «того, кто наверху», речь может идти лишь о некоем великане, которого знаем мы оба. Я посовещаюсь с ним и госпожой великаншей насчет того, что мы можем сделать в данной ситуации — если вообще можем.
Питер.
Алай отдал соответствующие приказы, и теперь ему требовалось, чтобы в момент их исполнения его не оказалось в Хайдарабаде. Халиф не мог допустить, чтобы его обвинили в аресте собственной жены.
Но не мог и допустить, чтобы она им правила. Алай знал, что визири из его совета ее ненавидят; если бы он не поручил преданным ему людям ее арестовать, ее наверняка бы убили.
Позже, когда все успокоится, когда она придет в чувство и прекратит считать, будто ее невозможно остановить, он освободит ее из тюрьмы. О том, чтобы выпустить Вирломи на свободу в Индии, не могло быть и речи. Возможно, ее мог бы забрать Графф. Она не входила в джиш Эндера, но по тем же причинам, которые Графф представил в своем предложении, в мире без нее наверняка стало бы безопаснее, а какой-нибудь колонии могло бы повезти, если во главе ее встанет столь способная и амбициозная личность.