жайте играть роль Бога, Хайрам. У вас это неплохо получается. И иногда даже именно так, как надо.
Почему я все это пишу? Мы можем общаться по электронной почте, когда захотим. Вот только тут ничего особенного не происходит, и мне нечего вам сказать. И все, что вы скажете мне, будет иметь для меня все меньшее значение по мере того, как я удаляюсь от Земли. Так что сейчас самое подходящее время для прощальных речей.
Надеюсь, Питеру удастся мирным путем объединить народы. Хотя, как мне кажется, нескольких больших войн ему не избежать.
Надеюсь, Петра снова выйдет замуж. Если она спросит вашего совета, скажите ей, что я просил передать: хочу, чтобы у моих детей был отец. Не какая-то легенда об отце, а настоящий. Так что если она выберет кого-то, кто будет их любить и радоваться их успехам, так тому и быть. Будьте счастливы.
Надеюсь, вы доживете до того дня, когда колонии укоренятся на планетах, и человечество будет процветать в иных мирах. Хорошая мечта.
Надеюсь, дети-калеки, которые со мной, найдут чем заняться в жизни после моей смерти.
Надеюсь, когда я умру, я встречу там сестру Карлотту и Проныру. Сестра Карлотта сможет сказать: «Ну разве я не говорила?» А я отвечу им обеим, как мне жаль, что я не смог спасти им жизнь после всего, на что им пришлось пойти ради спасения моей.
Ладно, хватит. Пора включить гравитационный регулятор и вывести корабль в море.
От: Graff%pilgrimage@colmin.gov
Кому: Bean@Whereverthehelliam
Тема: Ты сделал достаточно
Ты сделал достаточно, Боб. У тебя было мало времени, но бо́льшую его часть ты пожертвовал на то, чтобы помочь Питеру, мне и Мэйзеру. Все это время ты мог принадлежать Петре, самому себе и вашим детям. Ты сделал достаточно. Питер теперь может справиться сам.
Что касается всех твоих разговоров о Боге — вряд ли у настоящего Бога так уж мало достижений, как ты считаешь. Конечно, жизнь многих в той или иной степени ужасна, но не думаю, что у кого-то она могла быть тяжелее твоей. И посмотри, кем ты стал. Ты не хочешь приписывать Богу никаких заслуг, поскольку не веришь в Его существование. Но если ты намерен обвинить Бога во всем дерьме мира, мой мальчик, тебе придется по достоинству оценить Его и за то, что растет на столь унавоженной почве.
Насчет того, что ты говорил про Петру и настоящего отца для твоих детей: знаю, ты имел в виду не себя. Но я должен тебе это сказать, поскольку это правда и ты заслуживаешь того, чтобы ее услышать.
Боб, я горжусь тобой. Я горжусь собой, поскольку смог по-настоящему тебя узнать. Помню, как я сидел и думал, после того как ты сообразил, что на самом деле происходит в войне с жукерами: «Что мне делать с этим мальчишкой? Нам не скрыть от него ни одной тайны».
И я тогда решил: «Буду ему доверять».
Ты оправдал мое доверие и даже превзошел его. Ты — великая душа. Я смотрел на тебя снизу вверх задолго до того, как ты успел так вымахать.
Ты справился.
В России прошел референдум, и она присоединилась к СНЗ. Союз мусульман распался, а самые воинственные государства пока что подавили. Армении ничто не угрожало.
Петра отправила свою армию домой на тех же гражданских поездах, которые доставили войска в Москву.
На это ушел год, и все это время она скучала по детям, но не могла вынести даже мысли о том, чтобы их увидеть. Она отказывалась от предложений привезти детей к ней, отказывалась даже от короткого отпуска, чтобы их навестить, ибо знала, что, когда она вернется домой, детей будет только пятеро. И среди них не будет тех двоих, кого она больше всего знала и потому больше всего любила.
И еще она знала, что всю оставшуюся жизнь ей придется провести без Боба.
Петра постоянно старалась чем-то себя занять, — впрочем, важных дел хватало и так. Она постоянно убеждала себя: «На следующей неделе возьму отпуск и съезжу домой».
Потом к ней приехал отец, пробившись через заслон помощников и клерков, отгораживавший ее от внешнего мира. Если честно, его, скорее всего, даже рады были видеть и пропустили без помех — ибо Петра была сущим дьяволом и терроризировала всех вокруг.
— Уезжай отсюда, — стальным тоном заявил отец.
— О чем ты?
— Мы с матерью потеряли половину твоего детства, потому что тебя у нас забрали. Теперь ты лишаешь себя лучшего времени в жизни твоих собственных детей. Почему? Чего ты боишься? Ты великий солдат, но дети повергают тебя в ужас?
— Не хочу говорить на эту тему, — отрезала Петра. — Я взрослая и могу решать сама.
— Даже взрослая, ты остаешься моей дочерью, — сказал отец.
Он наклонился над ней, и на мгновение у нее возник детский страх, что он ее… ударит. Но он лишь обнял ее и крепко сжал.
— Ты меня задушишь, папа.
— Значит, действует.
— Я серьезно.
— Если тебе еще хватает дыхания, чтобы со мной спорить, — значит я еще не закончил.
Петра рассмеялась. Отец отпустил ее и взял за плечи:
— Ты хотела этих детей больше всего на свете и была права. Теперь же ты пытаешься их избегать, поскольку тебе кажется, будто ты не сможешь вынести горя по тем, которых с тобой нет. Так вот — ты ошибаешься. Я знаю. Ибо все те годы, что тебя не было с нами, я жил ради Стефана. Я не прятался от него из-за того, что у меня не было тебя.
— Я знаю, что ты прав, — кивнула Петра. — Думаешь, я совсем дура? Я вовсе не решила, что не хочу их видеть. Я просто оттягивала этот момент.
— Мы с матерью писали Питеру, умоляя его приказать тебе вернуться домой. Но он лишь ответил: «Она вернется, когда не сможет больше выдержать».
— И вы не могли его послушать? Все-таки он Гегемон всего мира.
— Пока что даже не половины мира, — поправил отец. — К тому же, может, он и Гегемон над народами, но в моей семье у него нет никакой власти.
— Спасибо, что приехал, папа. Завтра я демобилизую свои войска и отправлю их по домам через границы, где им уже не потребуются паспорта, поскольку все это часть Свободного Народа Земли. Я кое-чего добилась, пока сидела здесь. Но теперь мои дела закончены. Я в любом случае вернулась бы, но теперь возвращаюсь потому, что ты меня попросил. Понимаешь? Я готова подчиняться, пока мне приказывают поступать так, как я все равно поступила бы сама.
У Свободного Народа Земли теперь было четыре столицы — к Руанде, Роттердаму и Черноречью добавился Бангкок. Но Гегемон жил именно в Черноречье — в Рибейран-Прету. И именно туда Питер перевез детей Петры. Он даже не спросил ее согласия, и она страшно разозлилась, когда он ей об этом сообщил. Но тогда она была занята в России, а Питер сказал, что Роттердам — не родной город ни для нее, ни для него, а он отправляется домой и забирает ее детей туда, где о них смогут гарантированно позаботиться.
Так что Петра вернулась в Бразилию — где оказалось не так уж плохо. Московская зима была для нее настоящим кошмаром, даже хуже, чем зима в Армении. И ей нравилось ощущение Бразилии, ритм ее жизни, играющие в футбол на улицах мальчишки, полуодетые люди и мелодичный португальский язык, доносившийся из баров вместе с батукой[94], самбой, смехом и острым запахом пинги[95].
Часть пути она проехала на такси, но затем заплатила водителю, попросив отвезти ее багаж в комплекс, и прошла остаток дороги пешком. Ноги сами принесли ее к маленькому домику, где когда-то жили они с Бобом.
Дом изменился. Петра поняла, что к нему добавили пару комнат, соединив его с соседним домом, а живую изгородь между ними срыли. Теперь это было одно большое строение.
«Жаль, — подумала она. — Ничего не могут оставить в покое».
А потом она увидела фамилию на маленькой табличке на стене возле калитки.
«Дельфики».
Петра открыла калитку, даже не хлопнув в ладоши и не ожидая приглашения. Теперь она поняла, что произошло, но не могла поверить, что Питер решился на такие хлопоты.
Она открыла дверь, вошла и…
В кухне стояла мать Боба, готовя что-то с большим количеством оливок и чеснока.
— Ой, — пробормотала Петра. — Простите. Я не знала, что вы… я думала, вы в Греции.
Улыбка на лице миссис Дельфики вполне сошла за ответ.
— Заходи, конечно, это твой дом. Я здесь только гость. Добро пожаловать домой!
— Вы приехали… чтобы ухаживать за малышами?
— Мы теперь работаем на СНЗ. И наша работа привела нас сюда. Но я не могла выдержать ни дня без внуков и взяла отпуск. Теперь я готовлю, меняю грязные пеленки и кричу на эмпрегадас[96].
— Где…
— Спят! — засмеялась миссис Дельфики. — Но могу тебе пообещать — маленький Эндрю только притворяется. Он никогда не засыпает. Каждый раз, когда я на него смотрю, у него чуть приоткрыты глазки.
— Они меня не узна́ют, — сказала Петра.
Мать Боба махнула рукой:
— Нет, конечно. Ты что, думаешь, они вообще хоть что-нибудь запомнят? Дети ничего не помнят до трех лет.
— Я так рада вас видеть. Он… он с вами попрощался?
— Нет, он не был столь сентиментален, — ответила миссис Дельфики. — Но — да, он нам позвонил. И прислал нам любезные письма. Думаю, для Николая это был более тяжкий удар, чем для меня, поскольку он лучше знал Джулиана — по Боевой школе и все такое. Николай теперь женат, ты не знала? Так что, может, скоро у нас будет еще один внук. Хотя не сказала бы, что мы испытываем недостаток в малышах, — вы с Джулианом постарались на славу.
— Можно мне взглянуть на детей? Я буду вести себя очень тихо и не стану их будить.
— Мы разместили их в двух комнатах. Эндрю делит комнату с Беллой, поскольку он никогда не спит, зато она способна спать в любых условиях. Джулиан, Петра и Рамон — в другой комнате, им мешает яркий свет. Но если даже ты их разбудишь — никаких проблем. Во всех кроватках опущены борта, поскольку дети все равно из них вылезают.
— Они уже ходят?
— Бегают, лазают, постоянно откуда-то сваливаются. Им уже больше года, Петра! Они — нормальные дети!