Петра едва сдержала слезы — слова миссис Дельфики напомнили ей о других, не вполне нормальных детях. Но мать Боба вовсе не это имела в виду, и у Петры не было никаких причин упрекать ее за случайное замечание.
Значит, двое, носившие имена детей, о которых она горевала больше всего, жили в одной комнате. Набравшись смелости, Петра первым делом направилась туда.
Ничто в этих малышах не напоминало тех, кого она потеряла. Они основательно выросли и нисколько не походили на младенцев. И действительно — Эндрю лежал с открытыми глазами. Он повернулся и посмотрел на нее.
Мать улыбнулась малышу. Тот зажмурился, притворившись спящим.
«Что ж, — подумала Петра, — пусть сам решает, как ко мне относиться. Я не собираюсь требовать от них любви, когда они меня даже не знают».
Она подошла к кроватке Беллы. Девочка крепко спала, влажные черные кудряшки прилипли к голове. Генетическое наследие Дельфики оказалось весьма непростым. У Беллы отчетливо проявлялись африканские корни Боба, а Эндрю выглядел настоящим армянином.
Петра дотронулась до кудряшек. Девочка даже не пошевелилась. Щека ее была горячей и мокрой.
«Она моя», — подумала Петра.
Повернувшись, она увидела, что Эндрю сидит в кроватке, с серьезным видом глядя на нее.
— Привет, мама, — сказал он.
У нее перехватило дыхание.
— Как ты меня узнал?
— По фото, — ответил мальчик.
— Хочешь встать?
Он посмотрел на стоявшие на комоде часы:
— Еще не пора.
И это — нормальные дети?
Хотя откуда могла миссис Дельфики знать, что считать нормальным? Николая ведь тоже нельзя было назвать дураком.
Впрочем, большого ума от них пока никто и не ждал — оба были еще в подгузниках.
Петра подошла к Эндрю и протянула руку. «Кем я его считаю? — промелькнуло у нее в голове. — Песиком, которому дают руку понюхать?»
Эндрю на мгновение взял ее за пальцы, словно желая убедиться, что она настоящая:
— Привет, мама.
— Можно тебя поцеловать?
Он поднял личико и выпятил губы. Она наклонилась к нему и поцеловала.
Касание его рук, ощущение поцелуя, кудряшки на щеке Беллы… Чего она, собственно, ожидала? Чего боялась?
«Дура. Какая же я дура!»
Эндрю снова лег и закрыл глаза. Как и предупреждала миссис Дельфики, невозможно было поверить, что он спит. Из-под приоткрытых век виднелись белки.
— Я люблю тебя, — прошептала Петра.
— И я тебя люблю, — пробормотал Эндрю.
Петра с радостью поняла: кто-то столь часто повторял малышу эти слова, что он отвечал на них почти машинально.
Она пересекла коридор и прошла в другую комнату, где было намного темнее. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы глаза привыкли к полумраку и она смогла различить три кроватки.
Узнает ли она Рамона?
Слева от нее кто-то пошевелился. Движение застигло ее врасплох, но она была солдатом. В ту же секунду она присела, готовясь к прыжку.
— Это я, — прошептал Питер Виггин.
— Тебе не стоило приходить и…
Приложив палец к губам, он направился к самой дальней кроватке.
— Рамон, — прошептал он.
Петра подошла к кроватке и остановилась над ней. Питер наклонился и зашуршал какой-то бумагой.
— Что это? — шепотом спросила она.
Он пожал плечами.
Если он не знает — зачем ей показывает?
Петра вытащила бумагу из-под Рамона. Это оказался конверт, но почти пустой.
Питер мягко взял ее под локоть и вывел за дверь.
— В темноте все равно ничего не прочитать, — тихо сказал он уже в коридоре. — А когда Рамон проснется, он станет искать конверт и очень расстроится, если не найдет.
— Что там?
— Бумага Рамона, — ответил Питер. — Петра, Боб положил ее туда перед тем, как улететь. В смысле — не здесь, а в Роттердаме. Он сунул конверт под пеленку Рамона, когда тот спал в своей кроватке, рассчитывая, что ты его там найдешь. Так что конверт провел с Рамоном всю его жизнь, хотя малыш обмочил его всего два раза.
— От Боба? — Петра едва сдержала взрыв гнева. — Ты знал, что он написал мне, и…
Питер повел ее дальше по коридору в гостиную:
— Он не поручал передать письмо ни мне, ни кому-либо еще. Если, конечно, не считать Рамона. Боб вверил его попке малыша.
— Но заставлять меня ждать год, прежде чем…
— Никто не думал, что пройдет год, Петра, — как можно мягче сказал Питер, но правда в его словах больно ее уколола. Он всегда умел ее уколоть и никогда этого не стеснялся. — Оставлю тебя одну, чтобы ты могла прочесть.
— Хочешь сказать, что явился к моему возвращению не затем, чтобы узнать, что там написано?
— Петра, Питер вовсе не приехал сюда ради тебя. — В дверях гостиной появилась миссис Дельфики. Вид у нее был слегка потрясенный. — Он давно уже здесь.
Петра уставилась на Питера, затем снова на миссис Дельфики:
— Зачем?
— Малыши его обожают, постоянно по нему лазают. Он укладывает их спать. Они слушаются его куда лучше, чем меня.
Мысль, что Гегемон всей Земли приходит поиграть с ее детьми, показалась ей нелепой. И даже хуже — это выглядело просто нечестно.
— Ты являлся в мой дом и играл с моими детьми? — Она с силой толкнула Питера.
Тот никак не среагировал, даже не пошатнулся.
— Они — прекрасные дети.
— Может, я все-таки лучше выясню это сама?
— Никто тебе не мешает.
— Ты мне мешаешь! Я делала свою работу в Москве, а ты тут забавлялся с моими малышами!
— Я предлагал привезти их к тебе.
— Я не хотела, чтобы они были со мной в Москве. Слишком была занята.
— Я предлагал тебе отпуск, чтобы ты могла вернуться домой. И не раз.
— И тем самым все развалить?
— Петра, — сказала миссис Дельфики, — Питер был очень добр к твоим детям. И ко мне тоже. А ты ведешь себя крайне неподобающе.
— Нет, миссис Дельфики, — возразил Питер. — Лишь слегка неподобающе. Петра — хорошо обученный солдат, и то, что я до сих пор стою на ногах…
— Не издевайся надо мной! — разрыдалась Петра. — Я потеряла год жизни моих детей, и только я в том виновата, — думаешь, я не понимаю?
Из одной детской послышался плач. Миссис Дельфики закатила глаза и направилась по коридору спасать того, кто нуждался в спасении.
— Ты делала то, что должна была делать, — сказал Питер. — Никто тебя не критикует.
— Но у тебя все-таки нашлось время на моих детей.
— Своих у меня нет, — ответил Питер.
— И что, я в этом виновата?
— Я просто хотел сказать — у меня было время. И… этим я обязан Бобу.
— Ты обязан ему намного большим.
— Но хоть что-то я смог сделать.
Петра совсем не желала, чтобы Питер Виггин играл в жизни ее детей роль отца.
— Если хочешь, я уйду. Сперва они будут спрашивать, почему я не прихожу, а потом забудут. Если не хочешь меня здесь видеть — я пойму. Это твои с Бобом дети, и я не намерен насильно вмешиваться. И — да, мне хотелось бы быть рядом, когда ты вскроешь конверт.
— Что в нем?
— Не знаю.
— Неужели никто из твоих ребят не вскрывал его над паром?
Питер бросил на нее возмущенный взгляд.
В гостиную вошла миссис Дельфики с Рамоном на руках. Малыш хныкал и раз за разом повторял:
— Моя бумажка!
— Так я и знал, — сказал Питер.
— Держи.
Петра протянула Рамону конверт, и тот сразу же его схватил.
— Ты его балуешь, — заметил Питер.
— Это твоя мама, Рамон, — сказала миссис Дельфики. — Она кормила тебя, когда ты был маленький.
— Он единственный, кто ни разу меня не укусил, пока… — Петра не знала, как закончить фразу, не упоминая Боба или двух других детей, которых пришлось перевести на твердую пищу, потому что у них невероятно рано прорезались зубы.
Миссис Дельфики не сдавалась:
— Дай маме посмотреть бумажку, Рамон.
Но малыш только крепче вцепился в свое имущество, явно не собираясь ни с кем делиться. Питер выхватил у него конверт и протянул Петре. Рамон тотчас же пронзительно завопил.
— Отдай ему, — сказала Петра. — Я и так достаточно долго ждала.
Подсунув палец под угол конверта, Питер разорвал его и извлек единственный листок бумаги.
— Если будешь позволять им добиваться своего одним лишь плачем, получишь выводок капризных наглецов, с которыми никто не захочет иметь дела.
Протянув Петре бумагу, он вернул конверт Рамону, который немедленно успокоился и начал разглядывать свое изменившееся сокровище. Петра взяла листок, с удивлением заметив, что тот дрожит в ее руке, хотя она вовсе не чувствовала дрожи.
Внезапно она поняла, что Питер поддерживает ее за плечи, помогая добраться до дивана, и что ноги ее не слушаются.
— Сядь, успокойся. Просто небольшой шок, только и всего.
— Пора кушать, — сказала миссис Дельфики Рамону, пытавшемуся целиком засунуть руку в конверт.
— Как ты? — спросил Питер. — Все хорошо?
Петра кивнула.
— Хочешь, чтобы я ушел?
Она снова кивнула.
Питер стоял в кухне, прощаясь с Рамоном и миссис Дельфики, когда из коридора притопал Эндрю.
— Пора, — произнес он, остановившись в дверях гостиной.
— Да, пора, Эндрю, — сказала Петра.
Она смотрела, как он вперевалку идет в сторону кухни. Мгновение спустя послышался его голос.
— Мама, — объявил он.
— Верно, — ответила миссис Дельфики. — Мама дома.
— До свидания, миссис Дельфики, — сказал Питер.
Мгновение спустя Петра услышала звук открывающейся двери.
— Подожди, Питер! — крикнула она.
Вернувшись, он закрыл за собой дверь. Когда он вошел в гостиную, Петра протянула ему бумагу:
— Не могу прочесть.
Питер не стал спрашивать почему: любой дурак увидел бы в ее глазах слезы.
— Хочешь, чтобы я прочитал тебе?
— Может, сумею выдержать, если буду слышать не его голос, — ответила она.
Питер развернул листок:
— Письмо не слишком длинное.
— Знаю.
Он начал читать — тихо, чтобы слышать могла только она:
— «Я люблю тебя. Мы забыли решить один вопрос. У нас не может быть двух пар детей с одними и теми же именами, так что я решил, что буду звать Эндрю, который со мной, Эндером, поскольку именно так мы его звали, когда он родился. А того Эндрю, который с тобой, я буду по-прежнему помнить как Эндрю».