— Если они найдут способ уничтожить десколаду, но при этом возникнет угроза вашей жизни, мы не позволим им воспользоваться найденным решением.
— Не позволишь? Когда человек слушался чьих-либо приказов?
— Мы повелеваем только тогда, когда обладаем достаточной силой, чтобы заставить слушаться своих приказов.
— А-а.
— Это ваш мир. И Эндер это понимает. Если же остальные забудут, то мы напомним.
— У меня есть еще один вопрос.
— Спрашивай.
— А как насчет сподвижников Воителя, которые хотят распространить десколаду по всей Вселенной? Им ты тоже воспрепятствуешь?
— Им не следует приносить десколаду на миры, где уже существует многоклеточная жизнь.
— Но именно так они и собираются поступить.
— Им не следует этого делать.
— Но ты строишь для нас космические корабли. Как только они завладеют хоть одним таким судном, они смогут отправиться куда захотят.
— Им не следует этого делать.
— Так ты им воспрепятствуешь?
— Мы повелеваем только тогда, когда обладаем достаточной силой, чтобы заставить слушаться своих приказов.
— Тогда почему же ты продолжаешь строить корабли?
— Приближается человеческий флот и несет с собой оружие, которое одним залпом может уничтожить весь этот мир. Эндер не сомневается, что так и будет. Так что же нам остается делать — пойти им навстречу и привязать вас к этой планете, отобрать право на продолжение рода, допустить, чтобы вы были уничтожены одним-единственным ударом?
— И ты, зная, что кое-кто из нас, возможно, обратит твой дар на разрушение, продолжаешь строить для пеквениньос космические корабли.
— То, что вы будете делать, выйдя в космос, ляжет на вашей совести. Если вы будете действовать как враги всего живого, то сама жизнь превратится в вашего врага. Мы преподносим космические корабли в дар всему вашему народу. И как народу вам предстоит решить, кто достоин покинуть Лузитанию, а кто нет.
— Много шансов за то, что партия Воителя наберет при голосовании большинство. И тогда они будут выносить решения.
— А ты предлагаешь рассудить нам? Судя по твоим словам, мы должны прийти к выводу, что люди абсолютно правы в попытках уничтожить вас. А вдруг прав Воитель? Может быть, это люди заслужили смерть. Кто мы такие, чтобы судить вас? У них — молекулярный дезинтегратор. У вас — десколада. Оба вида обладают достаточной силой, чтобы стереть соперника с лица Вселенной, каждый способен на ужасное преступление, однако в каждом обществе найдется множество индивидов, которые никогда бы по своей воле не причинили зло другому народу и которые заслуживают жизни. Выбирать не нам. Мы построим космические корабли и предоставим вам и человечеству решать вопросы будущего между собой.
— Ты могла бы помочь нам. Могла бы не давать кораблей партии Воителя, а иметь дело только с нами.
— Тогда между вами неизбежно развяжется гражданская война. Или вы уничтожите их просто из-за расхождения во мнениях? Кто же тогда здесь монстр и преступник? Нам ли решать, когда обе ваши партии с такой легкостью идут на жестокость по отношению к другим разумным существам?
— Тогда надеяться не на что. Кто-то из нас неизбежно погибнет.
— Если только человеческие ученые не найдут способ изменить десколаду так, чтобы и вы выжили, и вирус лишился способности убивать.
— Но разве такое возможно?
— Мы не биологи. Если такое возможно, только человек сумеет воплотить это в жизнь.
— Тогда нам не следует препятствовать им в исследовании десколады. Наоборот, мы должны помочь людям. Пусть даже они почти уничтожили наш лес, у нас не остается выбора — мы поможем им.
— Мы знали, что ты придешь к такому выводу.
— Откуда?
— Поэтому мы и строим корабли для пеквениньос. Вам доступна мудрость.
Как только весть о том, что флот на Лузитанию снова стал видим и успешно продолжает полет, распространилась на Пути, Говорящие с Богами немедленно потянулись к дому Хань Фэй-цзы, дабы еще раз преклониться перед его мудростью.
— Я не хочу никого видеть, — помотал головой Хань Фэй-цзы.
— Отец, ты должен, — возразила Хань Цин-чжао. — Таковы правила приличия — они воздают тебе честь за выполнение столь трудной задачи.
— Тогда я выйду и скажу им, что это все твоих рук дело, а я к этому не имею ни малейшего отношения.
— Нет! — крикнула Цин-чжао. — Ты не поступишь так!
— Более того, я скажу им, что на самом деле было совершено великое преступление, которое повлечет за собой смерть благородного духа. Я расскажу им, что Говорящие с Богами с планеты Путь, по сути дела, рабы жестокого, злобного правительства и что мы должны направить усилия на уничтожение Конгресса.
— Я не хочу этого слышать! — закричала Цин-чжао. — Ты никогда и никому этого не скажешь!
И она была права. Си Ванму тихонько сидела в уголке и молча наблюдала за ними, тогда как отец и дочь начали исполнять ритуал очищения: Хань Фэй-цзы был «наказан» за бунтарские речи, а Цин-чжао — за то, что их услышала. «Хань Фэй-цзы никогда не посмеет сказать это кому-либо, ведь даже если он осмелится на такой шаг, внутренний позыв очиститься будет настолько силен, что хозяин не сможет удержаться, и люди собственными глазами увидят, как боги опровергают его слова, — и неправота его будет доказана. Они хорошо справились со своим заданием, эти ученые, которых нанял Конгресс для создания Говорящих с Богами, — думала Ванму. — Даже владея правдой, Хань Фэй-цзы беспомощен».
Поэтому Цин-чжао одна встречала у дверей посетителей и от имени отца отвечала на их хвалы. Сначала Ванму выходила вместе с ней, но потом ей стало невыносимо слушать, как Цин-чжао снова и снова описывает, каким образом ее отец и она открыли тайну существования компьютерной программы, обитающей в филотической сети ансиблей, и как эта программа будет уничтожена. Одно дело — знать, что в душе Цин-чжао искренне убеждена, что никакого убийства здесь нет, и совсем другое — слушать ее хвастовство о том, как свершится преступление.
Цин-чжао именно хвасталась, но только Ванму понимала это. Цин-чжао постоянно упоминала в своих речах отца, но Ванму знала, что все заслуги принадлежат Цин-чжао, и поэтому видела: говоря о достойном служении богам, на самом деле Цин-чжао хвалит себя.
— Пожалуйста, отпусти меня, я не могу больше это слушать! — взмолилась наконец Ванму.
Цин-чжао внимательно посмотрела на нее оценивающим взглядом. Потом холодно произнесла:
— Можешь уходить. Насколько я вижу, ты все еще в плену у нашего врага. Так что ты мне не нужна.
— Ну конечно, — склонилась Ванму. — У тебя же есть боги.
Она не смогла удержаться от этой горькой иронии.
— Боги, в которых ты не веришь, — жестко парировала Цин-чжао. — И это неудивительно, ведь с тобой-то боги никогда не говорили — с чего тебе верить? Раз ты так желаешь, я увольняю тебя с должности доверенной служанки. Можешь возвращаться к себе в семью.
— Как повелят боги, — еще раз поклонилась Ванму.
На этот раз при упоминании богов она даже не пыталась скрыть горечь.
Она уже вышла из дома и брела прочь по дороге, когда ее нагнала Му-пао. Так как Му-пао была уже довольно пожилой и весьма дородной женщиной, пешком она Ванму никогда не догнала бы, поэтому забралась на пони и сейчас смешно погоняла его, то и дело тыча в бока пятками. Пони, паланкины, все эти атрибуты Древнего Китая — неужели Говорящие действительно думают, будто этакое притворство прибавляет им святости? Чем им не угодили флайеры и парамобили, которыми во Вселенной пользуется весь честной люд? Тогда бы и Му-пао не унижалась, взбираясь на это животное, которому сейчас приходилось очень нелегко — еще бы, такой груз! Чтобы показать, как она ей сочувствует, Си Ванму не стала ждать Му-пао, а пошла навстречу.
— Хозяин Хань Фэй-цзы приказывает тебе вернуться, — тяжело дыша, проговорила Му-пао.
— Передай хозяину, что он очень добр и милостив, но моя хозяйка уволила меня.
— Он говорит, что хозяйка Цин-чжао имеет право уволить тебя с должности доверенной служанки, но не может выгнать из дома. Контракт ты заключила с ним, а не с ней.
И правда, Ванму совсем не подумала об этом.
— Он просит тебя вернуться, — продолжала Му-пао. — И вот что он наказал передать тебе: если не из послушания, так, может быть, ты вернешься из доброты.
— Скажи ему, я повинуюсь. Ему не следует просить — я ведь куда ниже его по положению.
— Он будет несказанно рад, — ответила Му-пао.
Ванму пошла следом за пони Му-пао. Они возвращались не спеша, что было гораздо удобнее как для Му-пао, так и для пони.
— Я никогда не видала его таким расстроенным, — задумчиво сказала Му-пао. — Возможно, не следует говорить тебе этого, но, когда я сказала ему, что ты ушла, он чуть не обезумел от отчаяния.
— С ним тогда говорили боги? — Ванму с горечью подумала, не позвал ли ее назад хозяин Хань только потому, что рабовладелец, сидящий внутри его, по какой-то неизвестной причине настоял на этом.
— Нет, — удивилась Му-пао. — Ничего такого не было. Хотя, конечно, я ни разу не видела, как боги говорят с ним.
— Конечно.
— Он просто не хочет, чтобы ты уходила, — добавила Му-пао.
— Я, наверное, все равно уйду, — ответила Ванму. — Но сначала объясню ему, почему дому Хань не будет от меня никакой пользы.
— О, конечно, — согласилась Му-пао. — От тебя с самого начала не было никакой пользы. Но это вовсе не значит, что ты никому не нужна.
— Что ты имеешь в виду?
— Счастье может основываться как на вещах полезных, так и на совершенно ненужных.
— Это изречение хозяина?
— Это изречение толстой старухи на пони, — фыркнула Му-пао. — И запомни его.
Когда Ванму вошла в личный кабинет Хань Фэй-цзы, она не заметила признаков того волнения, о котором говорила Му-пао.
— Я говорил с Джейн, — сказал он. — Она считает, что, поскольку ты знаешь о ее существовании и веришь, что она не враг богов, будет лучше, если ты останешься.
— Значит, я теперь служу Джейн, — уточнила Ванму. — И должна буду стать ее доверенной служанкой?