«Это естественно, что он хранит мой юный образ. Тот день навсегда остался в его памяти, тогда мы с ним пережили нечто такое, с чем никогда больше не сталкивались. Поэтому, когда его подсознание выплеснуло наружу самое сокровенное, появилась та девочка, которой я была когда-то».
Она знала это, понимала это, верила этому. Однако ее неотступно преследовала, не давая покоя, мысль, что долгие-долгие годы он воспринимал ее только такой, сотворив из нее идеал, кумира. Валентина, которую так любил Эндер, оказалась существом небесной чистоты. «Именно благодаря этому образу совершенства я была так близка ему все эти годы. А потом я вышла замуж за Джакта. Может быть, поэтому-то он и вернулся к детскому воспоминанию? Чушь. Сломав себе голову на том, что же значит эта девочка, ничего не достигнешь. Как бы она ни появилась на свет, теперь она все время рядом и с ней надо считаться».
Бедный Эндер! Похоже, он ничего не понимает. Сначала он и в самом деле думал, что удержит юную Вэл. «Ведь, по сути дела, она моя дочь!» — пытался утверждать он. «Если уж рассматривать суть дела, она тебе вовсе не дочь, — возразила тогда Валентина. — Если уж на то пошло, она моя дочь. И уж никак нельзя тебе оставлять ее у себя дома. Тем более что ты приютил Питера, а он не самый лучший сосед для девочки ее возраста».
Ей так и не удалось убедить Эндера (он скорее предпочел бы избавиться от Питера, нежели от Вэл), но он таки сдался, и с тех пор Вэл поселилась в доме Валентины. Валентина хотела стать девочке подругой и наставником, но у нее ничего не получалось. В присутствии Вэл она начинала чувствовать себя крайне неловко и хваталась за любой предлог, лишь бы уйти из дому, когда там находилась Вэл. Каждый раз, когда Эндер и Питер уводили Вэл с собой, Валентиной овладевало чувство необычайной благодарности к брату.
В конце концов, как это не раз случалось в прошлом, на сцене появилась Пликт и, не произнеся ни слова, разрешила возникшую было проблему, взяв на себя роль подруги и соратника Вэл в доме Валентины. Когда Вэл была не с Эндером, ее уводила Пликт. А этим утром Пликт предложила построить отдельный домик — для нее и Вэл. «Наверно, я несколько поспешила, сразу согласившись с ней, — подумала Валентина. — Хотя, возможно, Вэл так же непросто уживаться со мной, как и мне — с ней».
Но, увидев, как Пликт и Вэл друг за дружкой на коленях входят в новый собор, следуя примеру остальных, чтобы поцеловать кольцо епископа Перегрино перед алтарем, Валентина поняла, что, как бы она себя ни убеждала, для Вэл она не сделала ровным счетом ничего. Вэл сохраняла обычное спокойствие и, как всегда, была несколько отстранена от происходящего. С чего Валентина взяла, что одарила юную Вэл счастьем, что-то сделала для нее? «Я отделила себя от этой девочки. Зато она по-прежнему участвует в моей жизни. Она подтверждение и вместе с тем отрицание самой значимой привязанности моего детства — и моей старости. Как бы мне хотелось, чтобы она рассыпалась в прах во Вне-мире подобно тому, как превратилось в ничто старое искалеченное тело Миро. Как бы мне хотелось никогда не встречаться со своим прошлым вот так, лицом к лицу».
Глядя на Вэл, она смотрела на себя. Этот тест Эла провела сразу по возвращении. Обе женщины, как выяснилось, обладали одним и тем же набором генов.
— Но это бессмыслица какая-то! — возмутилась Валентина. — Эндер не может знать моего генетического кода. А на том корабле не было ни единого образца моих генов.
— И что теперь? Я должна как-то объяснить случившееся? — в ответ спросила Эла.
Эндер выдал следующую гипотезу: генетический код Вэл находился в постоянном движении, пока она не встретилась непосредственно с Валентиной, и тогда филоты тела Вэл перестроились по образу, который они обнаружили в Валентине.
Валентина не согласилась с братом, но свое мнение не высказала никому. Она считала, что девушка сразу получила ее гены, ибо личность, настолько соответствующая в глазах Эндера образу сестры, просто не могла получить иных генов: естественные законы, действие которых поддерживала внутри корабля Джейн, воспротивились бы всякому отклонению от нормы. А может быть, даже в абсолютном хаосе присутствовала какая-то сила, которая отвечала за создание образов. Вряд ли это имело какое-то значение. Как бы ни раздражала своим совершенством эта новая псевдо-Вэл, как бы ни была она похожа на Валентину, представления Эндера достаточно соответствовали реальности, чтобы на генном уровне Валентина и Вэл стали одной и той же личностью. Вряд ли его образ был так уж идеален. «Может быть, в те годы я действительно была совершенна и уже гораздо позже приобрела свойственные мне сейчас острые углы. Может быть, я действительно была прекрасна. Наверное, я действительно была когда-то настолько молода».
Они склонились перед епископом. Пликт поцеловала его перстень, хотя на нее никогда не накладывали епитимью. Но когда дошла очередь до Вэл, епископ отдернул руку и отвернулся. Вперед вышел священник и велел им занять свои места.
— Но как? — удивилась юная Вэл. — Я еще не получила прощения.
— К тебе епитимья не относится, — пояснил священник. — Епископ просил меня передать, что, когда свершался этот грех, тебя на планете не было, поэтому на тебя епитимья не распространяется.
Юная Вэл взглянула на него печально:
— Меня создал не Господь Бог. Поэтому-то епископ и отказывается принять мое покаяние. Пока он жив, мне причастия не видать.
На лице священника отразилась скорбь: он не мог не сочувствовать горю Вэл, ибо простота и доброта делали ее настолько хрупкой и беззащитной, что человек, обидевший ее, неизменно чувствовал себя неуклюжим дураком.
— Решать папе, — только и ответил он. — Это очень сложный вопрос.
— Понимаю, — прошептала юная Вэл, отошла в сторонку и села между Пликт и Валентиной.
«Наши локти соприкасаются, — подумала Валентина. — Рядом со мной сидит дочь, которая идеально повторяет мой образ, будто тринадцать лет назад я решила создать свой собственный клон.
Но мне не нужна еще одна дочь, и, уж конечно, мне ни к чему идеальное подобие. Она знает это. Чувствует. Поэтому она испытывает нечто такое, чего никогда не довелось пережить мне: она чувствует себя ненужной и нелюбимой.
А какие чувства испытывает к ней Эндер? Желает ли он втайне, чтобы ее не стало? Или, наоборот, жаждет стать ее братом, как много лет назад был братом мне? Когда я была в этом возрасте, Эндер еще не совершил ксеноцида. Но он и не Говорил от имени мертвых. «Королева Улья», «Гегемон», «Жизнь Человека» — все это было написано гораздо позже. Тогда он был обыкновенным ребенком, отчаявшимся, напуганным, ищущим любви. Неужели Эндер хочет испытать все это вновь?»
Вскоре появился Миро. Он на коленях подполз к алтарю и поцеловал перстень. Хоть епископ и не наложил на него епитимью, Миро предпочел присоединиться к остальным гражданам Милагре. До ушей Валентины донесся шепоток, прокатившийся по рядам. Все колонисты Лузитании, знававшие Миро до постигшего его несчастья, немедленно признали чудо, свершившееся с ним: тот Миро, который жил среди них долгие годы, возродился.
«Только я тебя тогда не знала, Миро, — про себя сказала Валентина. — Всегда ли тебя окружала такая отстраненная, мятущаяся атмосфера? Может быть, ты и исцелил свое тело, но ты по-прежнему остался человеком, который перенес немало страданий. Остудило ли это твой пыл, или ты, наоборот, проникся бо́льшим сочувствием к окружающим?»
Он подошел и опустился рядом с ней на стул, по идее предназначавшийся Джакту, но пустовавший, так как Джакт еще не вернулся с орбиты. Вскоре десколада будет уничтожена, и кто-то должен привезти на Лузитанию тысячи замороженных микробов, растений и животных, которые обеспечат планете саморегулирующуюся гайалогию и в дальнейшем будут поддерживать жизненную среду Лузитании. Такой процесс уже проходил на многих мирах, только здесь все будет сложнее, потому что ни в коем случае нельзя навредить тем видам местной жизни, от которых зависели пеквениньос. Вот Джакт и сидел на орбите, работая на всю планету. Это извиняло его отсутствие, но Валентина все же очень скучала по нему, а точнее, остро нуждалась в нем во всей той сумятице, которая возникла вокруг новых творений Эндера. Миро не мог ей помочь, особенно потому, что его новое тело еще раз напомнило ей о происшедшем во Вне-мире.
«Но очутись там я, что бы я создала? Вряд ли я вызвала бы кого-нибудь к жизни, потому что, к сожалению, ни один образ не гнездится так глубоко в моей душе. Боюсь, даже меня самой там нет. В столь страстной преданности истории я пыталась отыскать человечность. Многие находят человечность, стоит им лишь заглянуть в собственную душу. И только потерянные души обращаются вовне».
— Очередь заканчивается, — шепнул Миро.
Значит, скоро начнется служба.
— Готов к искуплению грехов? — в ответ прошептала Валентина.
— Как сказал мне епископ, он очистит от скверны только новое тело. Потом придется еще исповедоваться и замаливать грехи, доставшиеся мне в наследство от прежней оболочки. Плотских грехов за мной не числится, зато зависти, злобы и жалости к себе хоть отбавляй. Я вот все пытаюсь решить: каяться ли мне в грехе самоубийства? Когда мое старое тело рассыпалось в пыль, это отвечало моему самому сокровенному желанию.
— Вот только голос к тебе зря вернулся, — ответила Валентина. — Ты сейчас болтаешь не умолкая, лишь бы насладиться своей прекрасной речью.
Он улыбнулся и похлопал ее по руке.
Служба началась с молитвы, которую вознес епископ, поблагодарив Господа за то, что удалось им совершить за несколько месяцев. Появление на Лузитании двух новых граждан можно истолковать по-разному, но исцеление Миро — явно дело рук Господних. Перегрино вызвал Миро вперед и быстро окрестил его, а затем, так как это была не совсем обычная служба, епископ сразу вернулся к своей проповеди.
— Милосердие Господне не знает границ, — сказал он. — Можно только уповать на то, что он пойдет дальше, чем мы того заслужили, и простит нам все наши грехи, которые мы совершили как по отдельности, так и все вместе. Мы можем надеяться лишь на то, что, подобно Ниневии