полюбить. Чтобы воспользоваться этим знанием и уничтожить их. Теперь они уничтожены, но это не значит, что я могу просто выбросить их из головы.
Лицо Петры осветилось.
— Поняла! Вот теперь я наконец поняла.
— Что поняла?
— Почему ты такой странный, Эндер Виггин, сэр. Ты совсем не странный.
— Если ты считаешь, что я не странный, это лишь доказывает, что ты меня не понимаешь.
— Мы, все остальные, мы сражались в войне, и победили, и отправились по домам. Но ты, Эндер, — ты был женат на жукерах! И когда война закончилась, ты стал вдовцом.
Эндер вздохнул и откатился прямо в кресле от стола.
— Я не шучу, — пояснила Петра. — Это как когда умер мой прадед. Прабабушка всегда о нем пеклась, и было больно смотреть, как скверно он с ней обращается, а она просто делала все, что он потребует, — а мама говорила мне: «Никогда, слышишь, никогда не выходи за мужчину, который так с тобой обращается». Когда прадед умер, можно было подумать, что прабабушка вздохнет с облегчением. Свобода — наконец-то! Но нет, куда там. Она была потеряна. Она без конца его искала. Все время говорила о том, что она для него делает. «Это нельзя, то тоже нельзя, Бабо это не понравится»… Пока мой дед — ее сын — не сказал ей: «Его больше нет».
— Петра, я знаю, что жукеров нет.
— Прабабушка тоже знала. Так она и говорила: «Знаю, что нет. Просто не могу понять, а я-то почему еще есть».
Эндер хлопнул себя по лбу:
— Спасибо, доктор, наконец-то вы раскрыли мою сокровенную мотивацию, и теперь я смогу жить дальше!
Петра пропустила его сарказм мимо ушей.
— Они умерли, не дав тебе ответов. Потому-то ты почти не замечаешь, что творится вокруг. Поэтому не можешь стать для кого-нибудь обычным другом. Почему ты плевать хотел на то, что на Земле есть люди, не позволяющие тебе вернуться домой? Ты вырвал победу, а они хотят изгнать тебя навсегда — и тебе плевать, потому что все, что тебя заботит, — твои потерянные жукеры. Они — твоя покойная жена, и ты не можешь с этим смириться.
— Не то чтобы это был какой-то особенно удачный брак, — заметил Эндер.
— Ты все еще влюблен.
— Петра, межвидовая романтика просто не для меня.
— Тебя никто за язык не тянул: тебе пришлось полюбить их, чтобы победить. Совсем не обязательно со мною соглашаться прямо сейчас. Потом ты сам поймешь. Проснешься в холодном поту и заорешь: «Эврика! Петра была права!» И тогда сможешь начать бороться за право возвращения на планету, которую спас. И перестанешь быть равнодушным ко всему.
— К тебе, Петра, я вовсе не равнодушен, — сказал Эндер.
Но не сказал: «Я не равнодушен к тому, чтобы понять королев ульев, но для тебя это несчитово, просто потому что ты не понимаешь».
Она покачала головой.
— Нет, через эту стену не достучаться, — сказала Петра. — Но мне казалось, стоит предпринять последнюю попытку. Впрочем, я права — вот увидишь. Ты не можешь позволить этим королевам ульев испортить тебе остаток жизни. Тебе нужно оставить их в покое и двигаться дальше.
Эндер улыбнулся:
— Петра, надеюсь, дома ты обретешь счастье. И любовь. И надеюсь, у тебя будут дети, которых ты так хочешь, и хорошая жизнь, наполненная смыслом и достижениями. У тебя есть амбиции — думаю, ты всего добьешься: и настоящей любви, и семейной жизни, и великих свершений.
Петра встала.
— С чего ты взял, что я хочу детей? — спросила она.
— Я тебя знаю, — ответил Эндер.
— Ты думаешь, что знаешь меня.
— Так же как ты думаешь, что знаешь меня?
— Я не такая девчонка, которая томится от любви, — сказала Петра, — а если б и была такой, то не стала бы томиться по тебе.
— Ага, значит, тебя раздражает, когда кто-то осмеливается нащупать твои сокровенные побудительные мотивы.
— Меня раздражает, что ты стал объектом моего навязчивого внимания.
— Ну, вы серьезно меня подбодрили, мисс Арканян. Мы, объекты навязчивого внимания, испытываем только благодарность, когда милые люди из большого дома осчастливливают нас визитом.
— Ну а если серьезно, я люблю тебя и беспокоюсь о тебе, Эндер Виггин!
Голос Петры, когда она произнесла эти прощальные слова, прозвучал сердито и вызывающе. А потом она повернулась и пошла прочь.
— А я люблю тебя и беспокоюсь о тебе, только ты не поверишь этому!
В дверях она повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо.
— Эндер Виггин, я сказала это без сарказма и снисхождения!
— И я тоже!
Но она уже захлопнула дверь.
— Может, я не тех инопланетян пытаюсь изучить? — задумчиво произнес он вслух.
Он посмотрел на голографический дисплей над столом. Звук был приглушен, но там по-прежнему что-то происходило: прокручивались отрывки из показаний Мэйзера. Старик выглядел холодным и отчужденным, всем своим видом выражая презрение к судилищу. Когда ему задали вопрос о жестокости Эндера и о том, повлекло ли это трудности в его дальнейшей подготовке, Мэйзер повернулся к судьям и спросил: «Прошу прощения, я правильно понимаю: это ведь военный трибунал? Неужели не все здесь солдаты, которых готовили для совершения жестоких поступков?»
Судья стукнул молотком, заставив Мэйзера замолчать, и сделал ему выговор — но мысль была высказана. Жестокость — вот то, ради чего существуют вооруженные силы. Контролируемая жестокость в отношении выбранных целей. Не сказав в действительности ни слова об Эндере, Мэйзер четко дал понять, что жестокость не недостаток, а средство.
Эндер испытал облегчение. Теперь можно было отключить дисплей и вернуться к делу.
Он привстал, чтобы дотянуться до фотографий на противоположном конце стола, которые он показывал Петре. Со снимка на него уставилась морда мертвого жукера-фермера с одной из дальних планет: туловище вскрыто, органы аккуратно разложены рядом с телом.
«Поверить не могу, что вы сдались, — мысленно обратился Эндер к существу. — Не могу поверить, что целый вид утратил волю к жизни. Почему вы позволили мне вас убить?»
— Не успокоюсь, пока вас не узнаю, — прошептал он.
Но их больше не было. А значит, ему никогда, никогда не обрести покоя.
3
Кому: mazerrackham%nonexistent@unguessable.com/imaginary.heroes
От: hgraff%educadmin@ifcom.gov
{протокол самоуничтожения активирован}
Тема: Как насчет маленького путешествия?
Дорогой Мэйзер,
я не хуже других знаю, что после твоего последнего полета ты практически отказался возвращаться домой, и уж точно я не собираюсь позволить им отправить тебя куда-нибудь сейчас. Но, дав показания в мою пользу (или в пользу Эндера, или во имя правды и справедливости — я не стану гадать о твоих мотивах), ты взял на себя слишком большой риск и разворошил осиное гнездо. Чтобы спрятать тебя и увеличить шансы на то, что тебя больше не будут таскать по судам, лучше всего назначить тебя командиром одного колонизаторского корабля. Корабля, который унесет Эндера в безопасное место.
Когда тебя полностью спишут со счетов, поскольку ты вроде как уходишь в рейс длительностью в сорок лет, будет несложно в последнюю минуту приписать тебя к другому кораблю, который улетит немного позже. И на этот раз — без огласки. Просто вдруг окажется, что ты не полетел первым рейсом.
Что касается Эндера, мы с самого начала скажем ему правду. Ему не нужны новые сюрпризы, он их не заслуживает. Кроме того, ни ты, ни я не нужны ему в качестве защитников. Думаю, он уже много раз это доказывал.
P. S. С твоей стороны остроумно выбрать в качестве ника на Unguessable.com свое реальное имя. Кто бы мог подумать, что ты не лишен иронии?
Ни отца, ни матери дома не было. И это было совсем нехорошо, потому что Питер вполне мог войти в совершенно «бульдозерное» настроение — если ему придет в голову. И похоже, дело к тому и шло.
— Поверить не могу, что меня в это втянули, — заявил Питер.
— Во что?
— Локк и Демосфен сообща действуют против возвращения Эндера домой.
— Ты просто не обращал внимания, — сказала Валентина. — Демосфен прилагает усилия к тому, чтобы Эндер вернулся сам и вернул Америке ее утраченное величие. А Локк — умеренный примиритель, как всегда пытающийся найти золотую середину. Жалкий миротворец.
— О, да заткнись ты! — рявкнул Питер. — Тебе уже поздно косить под дурочку. Но я понятия не имел, что они собираются превратить этот дурацкий трибунал в грязную кампанию против имени Виггина!
— Понятно, — откликнулась Валентина. — Дело не в Эндере, а в том, что ты не можешь воспользоваться преимуществами Локка, не раскрыв, кто ты есть, — а ты брат Эндера. Сейчас эта информация не больно-то даст тебе развернуться.
— Я смогу что-то сделать, только получив влиятельную должность, — а сейчас сделать это будет куда труднее, потому что Эндер убивал людей.
— Защищаясь.
— Еще будучи малышом.
— Хорошо помню, как ты обещал его убить, — сказала Валентина.
— Я говорил не всерьез.
А вот в этом Валентина сомневалась. Она была единственным человеком, который не поверил во внезапный приступ доброты Питера несколько лет назад, на Рождество. Тогда, по-видимому, Санта-Клаус — или «Юрай Хип»? — обсыпал его порошком альтруизма.
— Я к тому, что Эндер не убивал каждого, кто ему угрожал.
Вот она наконец — вспышка былой ярости. Валентина с приятным удивлением наблюдала, как Питер сражается с нею, берет под контроль.
— Слишком поздно для того, чтобы менять наши позиции по поводу возвращения Эндера, — сказал Питер.
Это прозвучало словно обвинение, будто все это изначально было идеей сестры.
Ну, в каком-то смысле так оно и было. Задумка, но не воплощение: сценарий последнего полностью разработал Питер.
— Но прежде, чем мы позволим раскрыть истинную личность Локка, нам надо будет реабилитировать Эндера. Сделать это будет непросто. Пока я даже не могу решить, кому из нас следует этим заняться. С одной стороны, это будет вполне в духе Демосфена, но никто не поверит в искренность его мотивов. С другой стороны, если Локк выступит за него открыто, тогда впоследствии — когда раскроется, кто я такой, — каждый будет думать, что у меня был личный мотив.