— Я тоже так подумала, — ответила Афрайма. — Поэтому вернулась в секцию Дэ-четыре и взяла там новый образец. И еще раз. Сейчас перед тобой результат третьей проверки.
— Вариант Дэ-четыре легко подготовить из местных материалов… Афрайма, мы это сделали!
— Я пока даже не проверила, работает ли это с амарантом.
— Это было бы слишком большой удачей.
— Или благословением. Ты когда-нибудь думал, что Бог может желать нам успеха на этой планете?
— Он мог бы уничтожить эту плесень до того, как мы здесь очутились, — заметил Сэл.
— Нет, все верно: прояви недовольство Его подарком, и Бог рассердится.
Она над ним подшучивала, но в ее словах была своя правда. Афрайма была верующей еврейкой: при голосовании о семейных парах она взяла себе новое имя, на иврите означающее «фертильная», — надеялась, что это каким-то образом сподвигнет Бога обеспечить ей мужа-еврея. Вместо того губернатор просто назначил ее помощником единственного еврея-ортодокса среди колонистов. Губернатор Колмогоров уважал религию. Так же как и Сэл.
Он просто не был уверен, что Бог знает это место. А что, если Библия совершенно права насчет сотворения конкретных Солнца, Луны и Земли — и только это и было всей сотворенной Богом Вселенной? Что, если планеты вроде вот этой были творением иных богов — с шестью ногами, трехсторонней симметрией, или чем там еще, — подобных местным формам жизни, которых Сэл называл «родными».
Вскоре они вернулись в лабораторию с обработанными образцами амаранта.
— Итак, дело в шляпе — для начала в любом случае неплохо.
— Но его так долго синтезировать, — заметила Афрайма.
— Не наша проблема. Теперь, когда мы знаем, который из препаратов работает, химики разберутся, как сделать быстро и в больших количествах. Он ведь, кажется, ничем не вредит растениям, да?
— Доктор Менах, вы просто гений.
— У меня нет степени.
— В моем словаре слово «доктор» означает «человек, знающий достаточно много для того, чтобы суметь сохранить биологический вид».
— Обязательно укажу это в своем резюме.
— Нет, — сказала она.
— Нет?
Она прикоснулась к его руке:
— Доктор, у меня наступают благоприятные дни для зачатия. Я хочу, чтобы в этом поле взошло ваше семя.
Он попытался обратить ее слова в шутку:
— Скоро ты начнешь сыпать цитатами из Песни песней Соломона.
— Я не предлагаю ничего романтичного, доктор Менах. В конце концов, мы должны работать вместе. И я замужем за Эвенезером. Ему не обязательно знать, что ребенок не его.
Она говорила так, словно действительно все тщательно продумала. Теперь Сэл по-настоящему ощутил замешательство. И досаду.
— Афрайма, мы должны работать вместе.
— Для своего ребенка я хочу самые лучшие гены.
— Так, ладно, — сказал он. — Ты останешься здесь и возглавишь работу над адаптацией культур. Я буду работать в поле.
— О чем ты говоришь? У нас полно людей, которые могут работать в поле.
— Либо увольняюсь я, либо увольняем тебя. После этого мы не сможем работать вместе.
— Но никто не обязан ничего знать!
— «Не прелюбодействуй», — процитировал Сэл. — Ты же верующая?
— Но дочери Мидиана…
— Спали с собственным отцом, потому что иметь детей было важнее, чем практиковать экзогамию, — вздохнул Сэл. — А еще важно проявлять абсолютное уважение к правилам моногамии, чтобы нашу колонию не разрывали конфликты из-за женщин.
— Ну хорошо, тогда забудь все, что я сказала, — предложила Афрайма.
— Не могу.
— Но тогда почему?..
— Афрайма, я проиграл в лотерее. Рождение детей от меня теперь незаконно. И уж тем более — детей от чужой жены. Тем не менее я не могу принимать препараты, подавляющие сексуальное влечение, поскольку должен сохранять острый ум и энергию для работы. Теперь, когда ты предложила мне себя, я не могу оставаться с тобой здесь.
— Это была просто идея, — сказала Афрайма. — Для работы тебе нужна я.
— Мне нужен кто-то, — уточнил Сэл. — Не обязательно ты.
— Но люди станут задумываться, почему ты меня уволил. Эвенезер предположит, что между нами что-то было.
— Это твоя проблема.
— А что, если я ему скажу, что я беременна от тебя?
— Вот теперь ты совершенно точно уволена. Сию же минуту. Безвозвратно.
— Я пошутила!
— Давай-ка верни голову на место. Будет тест на отцовство. ДНК. А между делом твой муж превратится в посмешище, и каждый мужчина будет смотреть на его жену и задаваться вопросом: а не предлагает ли она себя кому-то еще, чтобы подложить кукушонка в гнездо? Так что ты здесь больше не работаешь. Так будет лучше для всех.
— Если ты сделаешь это настолько очевидным, то навредишь моему браку не хуже, чем если бы мы правда это сделали!
Сэл сел на пол теплицы и закрыл лицо ладонями.
— Прости, — сказала Афрайма. — Это я полушутя.
— Хочешь сказать, если бы моим ответом было «да», ты бы призналась, что лишь дразнила меня, и оставила бы меня униженным тем, что я согласился на адюльтер?
— Нет, — призналась она. — Я пошла бы на это. Сэл, ты же самый умный — и это все знают. Тебя нельзя лишить возможности иметь детей! Это неправильно. Нам нужны твои гены.
— Это верно с точки зрения эволюции, — сказал Сэл. — Но есть и социальный аспект. Моногамия раз за разом доказывала, что именно она лежит в основе оптимального социального устройства. Дело не в генах, а в детях: они должны расти в таком обществе, которое мы хотим сохранить с их помощью. Мы за это проголосовали.
— А я голосую за то, чтобы выносить твоего ребенка. Всего одного.
— Уйди, прошу тебя! — попросил Сэл.
— Я совершенно логична, потому что еврейка, как и ты.
— Пожалуйста, уйди. Закрой за собой дверь. У меня полно работы.
— Ты не можешь от меня отвернуться, — сказала Афрайма. — Это навредит колонии.
— Убить тебя — это тоже повредит колонии, — заметил Сэл. — Но чем дольше ты здесь остаешься, тем сильнее мне хочется это сделать.
— Ты мучаешься потому, что хочешь меня.
— Я — человек и мужчина, — сказал Сэл. — Разумеется, мне хочется заняться сексом, невзирая на последствия. Мои логические способности уже подавлены, поэтому хорошо, что я принял абсолютно твердое и безвозвратное решение. Не заставляй меня превращать мое решение в болезненную реальность, не заставляй меня откромсать их начисто.
— Вот, значит, как? Ты становишься кастратом, так или иначе. Что же, а я — человек и женщина, и я хочу такого партнера, от которого у меня будут самые лучшие дети.
— Тогда поищи кого-нибудь побольше, посильнее и поздоровее, раз тебе так не терпится изменить. Но постарайся мне не попадаться, иначе я тебя сдам.
— Мозг. Мне нужен твой мозг.
— Ну, у малыша, по всей вероятности, будет твой мозг и мое лицо. А теперь иди составь отчеты по препарату «Дэ-четыре» и отдай материалы химикам.
— Я не уволена?
— Нет, — сказал Сэл. — Я подаю в отставку. Буду работать в поле, а ты останешься здесь.
— Но я же только запасной ксенобиолог! Я не могу делать твою работу.
— Тебе стоило подумать об этом до того, как ты сделала невозможной нашу совместную работу.
— Подумать только! Разве кто слышал о мужчине, который имеет что-то против небольшого перепихона на стороне?
— Афрайма, эта колония теперь — моя жизнь. И твоя. Не надо плевать в свой суп. Я ясно выражаюсь?
Она заплакала.
— Боже, за что мне такое наказание? — воскликнул Сэл. — А что дальше? Толкование снов хлебодара фараоновым любимцем?[37]
— Прости, — ответила Афрайма. — Ты должен и дальше заниматься ксенобиологией, ты в ней правда гений. Я и понятия не имею, с какой стороны к ней подойти. Сейчас я все испортила.
— Воистину так. Впрочем, ты права насчет моих встречных решений. Они были бы почти столь же вредны. Поэтому мы поступим…
Она ждала, что Сэл скажет дальше, а из ее глаз по-прежнему капали слезинки.
— Никак, — сказал он. — Ты больше никогда об этом не заговоришь. Никогда. Ты не станешь ко мне прикасаться. В моем обществе ты будешь носить скромную одежду. Мы с тобой будем говорить исключительно о работе — научным языком, как можно формальнее. Люди будут думать, что мы с тобой друг друга терпеть не можем. Все ясно?
— Да.
— Через сорок лет прилетит корабль с колонистами и новым ксенобиологом, и я смогу оставить эту вшивую работенку.
— Я не хотела, чтобы ты почувствовал себя несчастным. Думала, ты обрадуешься.
— Мои гормоны бились в экстазе. Посчитали это лучшей идеей, которую когда-либо слышали.
— Ну, тогда я чувствую себя получше, — сказала она.
— Ты чувствуешь себя получше, потому что в следующие сорок лет мне предстоит пройти все круги ада?
— Не будь идиотом. Как только у меня появятся дети, я стану жирной и некрасивой. И буду слишком занята, чтобы тебе помогать. Производство детей — это же главное, правильно? И довольно скоро следующее поколение даст тебе помощника, которого ты обучишь. Так что речь идет самое большее о нескольких месяцах. Может, о годе.
— Тебе легко говорить.
— Доктор Менах, мне правда очень жаль. Мы ученые, и я стала думать о воспроизводстве людей как о воспроизводстве животных. Я не хотела изменять Эвенезеру, не хотела причинять тебе боль. Я просто испытала прилив желания. Просто… я знала, что, если у меня будет ребенок, он должен быть твоим — то есть максимально полезным. Но я все же рациональное существо. Ученый. Поэтому сделаю так, как ты говоришь, — теперь только исключительно деловое общение. Словно мы друг другу не нравимся, и ни один из нас не испытывает желание в отношении другого. Позволь мне остаться до тех пор, пока не придет время завести детей.
— Отлично. Отнеси формулу химикам и оставь меня одного — пора взяться за следующую проблему.
— За какую? После пылевых червей и плесени на кукурузе и амаранте над чем мы будем работать?
— Следующая моя задача — с головой уйти в любую из тех нудных проблем, которые не имеют к тебе ни малейшего отношения. Так ты уйдешь, наконец,