Если добираться до бухты по прибрежным джунглям, может уйти слишком много времени, любая же попытка срезать угол грозит тем, что он снова потеряется в болоте.
Очередной взрыв разорвал темноту не далее чем в двухстах метрах к югу от Сола. Поднялся невообразимый гвалт, тысячи цапель, громко хлопая крыльями, взмыли вверх и исчезли в темном небе. Затем раздался более ужасный и протяжный вопль человеческого существа, изнемогавшего от боли. Сол задумался, способен ли на такой вопль суррогат или же за ним двигался наземный патруль и кто-то случайно стал жертвой бомбардировки.
Он уже отчетливо слышал с юга рокот мотора, с каждой минутой тот становился все ближе и ближе. Послышался треск автоматной очереди, словно кто-то наугад начал стрелять из лодки, двигавшейся вдоль полосы прибоя.
Сол мечтал лишь об одном – чтобы на нем была хоть какая-нибудь одежда. Холодные капли дождя падали на тело сквозь лиственный покров, ноги дрожали, и всякий раз, когда он оглядывал себя, зрелище своего сморщенного исхудалого живота, костлявых исцарапанных коленок и сжавшихся от холода и страха половых органов лишало его последней уверенности в своих силах, подталкивая к тому, чтобы плюнуть на все и вступить в схватку. Но больше всего на свете он мечтал принять горячую ванну, потеплее укутаться и лечь в мягкую постель. Холод, безысходность и одиночество владели его душою и телом, от него осталась только оболочка, лишенная каких-либо чувств и целей, кроме одного упрямого атавистического желания выжить, а зачем – он уже забыл. В общем, Сол Ласки превратился именно в того человека, каким он был сорок лет назад, когда работал во Рву, разве что стойкости и выносливости у него поубавилось.
Но он знал, что есть и еще одно отличие. Подняв голову навстречу разбушевавшемуся урагану, он прокричал по-польски, обращаясь к небесам и не заботясь о том, услышат его преследователи или нет: “Я сам захотел быть здесь!”. Сол сейчас не смог бы сказать, что означал его воздетый кверху кулак – утверждение, победу, вызов или смирение.
Он прорвался сквозь кипарисовую изгородь, свернул налево вдоль зарослей осоки и выскочил на открытое пространство пляжа.
***
– Хэрод, поди сюда, – позвал Джимми Уэйн Саттер.
– Сейчас, – бросил Хэрод. Он остался один в комнате, освещенной лишь экранами мониторов. Поскольку наземные камеры больше не показывали ничего существенного, включенными остались две – черно-белая на борту одного из патрульных катеров у северной оконечности острова и цветная на вертолете, который сбрасывал на землю канистры с напалмом. С точки зрения Хэрода, операторы работали дерьмово – для воз душных съемок надо было пользоваться “Стедикамом", а от всех этих рывков и дерганий на обоих экранах ею просто тошнило, но он вынужден был признать, что пиротехника превосходила все когда-либо сделанное Вилли в Голливуде и приближалась по своему оргазмическому воздействию к “Апокалипсису” Фрэнка Коп полы. Хэрод всегда считал, что Коппола выжил из ума, когда взял да и вырезал кадры с напалмом в одном из последних монтажных вариантов фильма. Он жалел, что у него нет парочки “Стедикамов” и заранее установленной системы панавидения – уж он бы нашел применение такому материалу, даже если бы пришлось писать весь сценарий среди этого фейерверка.
– Пойдем, Тони, мы ждем, – повторил Саттер.
– Сейчас, – снова откликнулся Хэрод, забрасывая в рот еще пригоршню арахиса и запивая ее водкой. – Судя по радиоболтовне, они загнали этого несчастного идиота на северную оконечность острова и теперь сжигают джунгли...
– Ты слышишь меня? – рявкнул Саттер.
Хэрод поднял глаза на евангелиста. Остальная четверка уже час назад удалилась в Игровую комнату и о чем-то беседовала там, но теперь, судя по выражению лица Саттера, произошло нечто из ряда вон выходящее.
Прежде чем покинуть помещение, Хэрод оглянулся и увидел на экранах обоих мониторов голого человека, несущегося по берегу.
Атмосфера в Игровой комнате достигла такого же накала, как и кровавая погоня в джунглях при разбушевавшейся стихии. Вилли сидел напротив Барента, Саттер подошел и встал рядом со старым немцем. Скрестив на груди руки, Барент хмуро разглядывал всех, лицо его выражало крайнее недовольство. Джозеф Кеплер метался по комнате взад и вперед. Шторы были подняты, на стекле блестели капли дождя, и каждая вспышка молнии освещала силуэты деревьев Дубовой аллеи. Раскаты грома доносились даже сквозь многослойное стекло и толстые стены особняка. Хэрод взглянул на часы – они показывали без четверти час. Он устало подумал, освободили ли Марию Чен или все еще держат под стражей. Больше всего он сожалел, что вообще покинул Беверли-Хиллз.
– У нас возникла проблема, Тони, – обратился к нему К. Арнольд Барент. – Присаживайся.
Хэрод опустился в кресло. Он ждал, что Барент, а скорее всего Кеплер сейчас объявят о том, что его членство в клубе прекращено, а сам будет ликвидирован. Хэрод знал, что своей Способностью он не может тягаться ни с Барентом, ни с Кеплером, ни с Саттером. Он не сомневался, что Вилли и пальцем не шевельнет, чтобы защитить его. “А может, – подумал Хэрод с внезапной отчетливостью обреченного, – Вилли специально подставил меня с этим евреем, чтобы дискредитировать и ликвидировать? Но зачем? – недоумевал он. – Каким образом я могу помешать планам Вилли? Для чего ему устранять меня?” Кроме Марии Чен на острове не было ни одной женщины, которую он мог бы использовать. Охранники Барента – человек тридцать или около того, оставшиеся в южной части острова, все были нейтралами. Барент не станет тратить свою Способность для ликвидации Хэрода, он просто нажмет на кнопку.
– Да? – устало спросил он. – В чем дело?
– Твой старый друг герр Борден приготовил для нас сюрприз, – холодно сообщил Барент.
Хэрод бросил тревожный взгляд на Вилли. Он сразу же решил, что этот “сюрприз” будет осуществляться за его счет, но пока не знал, каким образом.
– Мы просто предложили внести дополнение в повестку дня, – усмехнулся Вилли. – А К. Арнольд и мистер Кеплер – против.
– Потому что это безумие! – воскликнул Кеплер, вышагивая вдоль огромного окна.
– Молчать! – распорядился Вилли, и Кеплер умолк.
– Мы? – тупо переспросил Хэрод. – А кто это “мы” ?
– Преподобный Саттер и я, – пояснил Вилли.
– Оказалось, мой старый друг Джеймс уже несколько лет дружит с герром Борденом, – заметил Барент все тем же ледяным тоном. – Интересный поворот событий.
– А вы, ребята, знаете, что сейчас творится в северной части этого долбаного острова? – с ухмылкой спросил Хэрод.
– Да. – Барент вынул из уха телесного цвета наушник размером меньше слухового аппарата, а затем постучал по крошечному микрофону, присоединенному к нему тончайшей проволокой. – Я знаю. Но это чепуха по сравнению с нашей дискуссией. Как ни смешно, но в первую же неделю твоего пребывания в нашем клубе, Тони, в твоих руках оказывается его судьба.
– Черт, я даже не врубаюсь, о чем вы говорите! – изумился Хэрод.
– Мы говорим о предложении расширить деятельность Клуба Островитян до.., э-э.., более соответствующих масштабов.
– Весь мир, – добавил Саттер. Лицо евангелиста раскраснелось и покрылось потом.
– Что – весь мир?
На губах Барента заиграла сардоническая улыбка.
– Они хотят вместо индивидуальных игроков использовать целые нации суррогатов, – пояснил он.
– Нации? – переспросил Хэрод. Где-то за Дубовой аллеей ударила молния, и поляризованное стекло окна потемнело.
– Черт побери, Хэрод! – вспылил Кеплер. – Ты способен на что-нибудь другое, кроме как стоять здесь и повторять за всеми, как попугай?! Эти два идиота хотят все взорвать. Они требуют, чтобы мы играли не людьми, а ракетами и подводными лодками. Они хотят сжечь дотла целые страны.
Хэрод вытаращил глаза Вилли и Саттера.
– Тони, – спросил Барент, – признайся, ты впервые слышишь об этом предложении? Хэрод кивнул.
– И мистер Борден никогда не поднимал эту тему в разговорах с тобой?
Хэрод покачал головой.
– Теперь ты понимаешь всю важность своего голоса, – тихо произнес Барент. – Это решение вскоре может изменить характер наших ежегодных развлечений.
Кеплер надтреснуто рассмеялся.
– Оно может взорвать весь этот сучий мир.
– Да, – согласился Вилли, – возможно. А возможно, и нет. Но это будет невероятно захватывающее зрелище.
– Вы обманываете меня, – произнес Хэрод срывающимся фальцетом.
– Вовсе нет, – спокойно сказал Вилли. – Я уже продемонстрировал, с какой легкостью могут быть обойдены самые высокие уровни военной безопасности. Мистер Барент и остальные давно знают, как просто оказывать влияние на глав государств. Нам остается только отказаться от временных ограничений и расширить масштаб наших состязаний, что придаст им несравнимо большую увлекательность! Конечно, это будет связано с некоторыми поездками, необходимостью обеспечить безопасное место для переговоров, когда состязание.., э-э.., станет слишком горячим, но мы не сомневаемся, что К. Арнольд в состоянии позаботиться об этих мелочах. Не правда ли, герр Барент?
Барент потер щеку.
– Конечно. Но дело в том, что мои возражения обусловлены не затратами средств и даже не огромным количеством времени, которого потребуют подобные состязания, а потерей ресурсов – как человеческих, так и технических, накопленных за столь долгий период времени.
Джимми Уэйн Саттер засмеялся – этот глубокий грудной смех был так хорошо знаком миллионам телезрителей.
– Брат Кристиан, неужто ты думаешь, что сможешь забрать все это с собой?
– Нет, – тихо ответил Барент, – но я не вижу смысла уничтожать все лишь потому, что сам не смогу наслаждаться этим.
– А вот я вижу! – решительно возразил Вилли. – Вы являетесь основателем этой Игры. Предлагаю провести голосование. Джимми Уэйн и я голосуем “за”. Вы и этот трус Кеплер – “против”. Тони, твое решение?
Хэрод вздрогнул. Тон Вилли не допускал никаких возражений.
– Я воздерживаюсь, – заявил он. – И пошли вы все к такой-то матери!