О царица, кого только из богов и людей я не винил в тот миг! Обезумев, я рвал на себе волосы. Все ужасы, что видел я в поверженной Трое, вдруг померкли перед этим. Тогда я оставил отца, сына и пенатов на попечение слуг, укрыв их за холмом, облачился в блестящий доспех и снова устремился в пылающий город, твёрдо решив пройти его до конца средь смертельных опасностей, вновь испытать превратности боя, но найти супругу.
Я поспешил к воротам тем же путем, каким только что вышел из них. Я озирался, но находил одну лишь пустоту, и сама тишина пугала меня. Я отправился к дому, думая, что, может быть, она воротилась туда, но чертоги уже были полны данайцами, и жадное пламя взмывало по стенам вверх, к кровле, и от кровли к самому небу. Я шёл дальше, к опустевшему Приамову дворцу, к крепости, к храму Юноны. Там, среди пустой колоннады, охраняя собранную добычу, стояли два стража – царь мирмидонян Феникс и Улисс, ненавистный итакиец. Сюда со всего города сносили чаши и утварь с престолов богов, золото из городской казны и серебро из горящих святилищ, литую посуду и груды роскошных одежд. Тут же, дрожа от страха, стояли толпы женщин и детей.
Я решился звать Креусу по имени и снова и снова оглашал улицы печальным стоном, но тщетно. Так без конца рыскал я по городу, вне себя от горя, пока вдруг печальный призрак Креусы не предстал перед мной. Её тень была выше, чем была она сама при жизни, но я сразу узнал её, обомлел, и крик пресёкся в моём горле. Она сказала:
– Что толку, милый супруг, в том, что ты предался безумной скорби? Нет воли богов на то, чтобы тебе в твоём изгнании взять Креусу своей спутницей. Долго ты будешь бороздить гладь морских вод, прежде чем найдёшь Гесперийскую землю, где среди мирных пашен течёт тихоструйный Тибр. Там ты обретёшь счастливый удел, и новое царство, и супругу царского рода. Так не плачь по любимой Креусе! Мне не придётся увидеть дворцы мирмидонян, или войти в гордые дома долопов, или быть рабою данайских жён – внучке Дардана и невестке Венеры суждено остаться здесь. А теперь прощай, тебе одному надлежит сохранить нашу общую любовь к сыну.
Весь в слезах, я так многое хотел сказать милому призраку, но он тут же покинул меня, растаяв в лёгком предутреннем воздухе. Трижды хотел я обнять и удержать её в объятиях, и трижды ускользала из моих сомкнутых рук бесплотная тень – словно дыхание, словно сон.
На исходе ночи я вернулся к родным, туда, где их оставил, но, к своему удивлению, нашёл с ними ещё огромную толпу новых спутников. Отовсюду к нам стекались матери с детьми, уцелевшие мужчины и юноши – целое поколение жалких изгнанников! Они шли со всех сторон, полные сил и решимости вместе со мной плыть туда, куда я поведу их, в любую землю, которую я выберу.
Утренняя звезда взошла из-за вершины Иды, возвещая начало нового дня. Городские ворота уже охраняла данайская стража: надежды вернуться туда у нас не было. Тогда я взял на плечи отца и, покорный судьбе, двинулся в тёмную глубь гор.
Книга третья
О царица! После того как по воле богов был уничтожен род Приама и его царство в Азии низверглось во прах, когда рухнула гордая Нептунова Троя, а нас в многочисленных знамениях боги побуждали к изгнанию, чтобы найти новые, свободные земли, – мы стали строить корабли.
Мы построили их возле Антандры, города с другой стороны горы Иды, в лесах у её подножия. К нам присоединялись всё новые изгнанники, хоть мы и не знали, куда отправимся и где суждено нам найти новый дом. И вот, когда наступила весна, мой отец Анхиз велел поднимать паруса. В слезах я покинул милую гавань, родной берег, землю, где стояла моя Троя, – и отправился в открытое море, увозя с собой друзей, пенатов и статуи богов.
Вдалеке, по другую сторону Фракийского моря, по берегам Струмы пашет Марсовы нивы племя эдонов, среди которых был когда-то царём злосчастный Ликург, сын Дрианта. Было время, когда пенаты этой страны были дружелюбны троянским пенатам. Прибыв туда, на берегах Орфаноса я заложил свой первый город, дав ему своё имя, назвав его Энеадой, – но Фортуна была нам враждебна.
У самого моря поставил я алтарь и там молил небожителей, прося их даровать нам удачу. Я молился своей бессмертной матери и заколол быка в жертву Юпитеру. Рядом же стоял пригорок, на вершине которого росли густые кусты кизила и мирта. Я поднялся на этот холм, но только я хотел вырвать один из кустов, чтобы покрыть алтарь зелёными ветвями, как дивное и устрашающее знамение явилось моим глазам. Стоило мне потянуть из почвы первый росток – сразу же из корней стала сочиться чёрная кровь, заливая землю вокруг. Страх охватил меня, я задрожал и попробовал вынуть из земли ещё одну ветвь, чтобы доискаться причин этого небывалого чуда, – и снова из-под земли стала разливаться кровь. Тогда я взмолился к тамошним нимфам и к повелителю той земли Марсу-Градиву, чтобы они обратили этот зловещий знак нам во благо, но только лишь я налёг на третью ветку, упёршись коленом в песок, как из-под холма услышал я жалобный тяжёлый стон, и прямо из недр земли раздался глухой голос:
– Эней, зачем ты терзаешь меня? Не тревожь погребённых и не оскверняй своих праведных рук. Я не чужой тебе. Знай, что из ветвей в твоих ладонях льётся троянская кровь! О горе мне! Беги же скорее из этой жестокой и алчной земли! Я – Полидор: кустами этими проросли над моим телом и густо переплелись между собой пронзившие меня копья.
Я замер в ужасе. Волосы мои стали дыбом, я не мог произнести ни слова. Я знал Полидора – это его несчастный Приам отправил с богатой казной к своему зятю, фракийскому царю Полимнестору тогда, когда кольцо осады плотно стягивалось вокруг Трои. Но царь, видя, что счастье отворачивается от дарданцев, презрел узы родства, перекинулся к Агамемнону, а Полидора подло убил, силой захватив всё золото. На какие только преступления не толкаешь ты алчные души людей, о проклятая жажда наживы!
Как только ко мне вернулся дар речи, я отправился к отцу и главам родов, чтобы спросить их совета. Общее мнение было – что нужно как можно скорее покинуть преступную землю, осквернившую закон гостеприимства, и поднимать паруса при первом же ветре. Мы сотворили над телом Полидора погребальный обряд, насыпали большой холм и поставили жертвенник манам, украсив его чёрными ветвями кипариса и тёмными повязками. Наши женщины стояли вокруг него, распустив косы, и мужчины несли к нему чаши с парным молоком и жертвенной кровью. Так, в последний раз воззвав к покойному, мы успокоили его душу и после этого решились вновь вверить свою судьбу морским волнам. Австр позвал нас в путь, мы спустили корабли на воду и покинули гавань.
В самом сердце Эгейского моря лежит священный остров Делос, столь любимый матерью нереид Доридой и Нептуном-Эгеоном. Остров этот когда-то долго блуждал по водам вдоль других берегов, пока Зевс не привязал его прочно к соседним Миконосу и Яросу, чтобы ветры больше не могли играть им. Туда, в гавань родины Феба, привели мы свои корабли и там сошли на берег, чтобы поклониться богу. Нас встретил Аний, царь острова и жрец Аполлона. Признав Анхиза, старого друга, и блюдя законы гостеприимства, он повёл нас в свои чертоги, а после мы отправились к древнему храму бога-прорицателя, и там я так молил его:
– О благословенный бог Фимбры, мы спаслись от греческих копий и избежали грозной ярости Ахилла, так подари же нам новый дом, дай новый город для наших потомков! Укажи, где надлежит нам возвести себе новые стены, воздвигнуть новый Пергам? За кем идти нам? И в какую землю плыть? О отец, дай нам знамение, просвети наши души!
Стоило мне вымолвить эти слова, как всё вокруг содрогнулось – и посвящённый богу лавр, и каменные ступени, и соседние горы. Двери храма сами собой распахнулись, треножники зазвенели в его глубине, мы все пали ниц, и из темноты загудел голос:
– Та же земля, которая некогда взрастила ваш род, вас, стойкие внуки Дардана, примет обратно в своё щедрое лоно! Вам надлежит отыскать свою древнюю родину! Там будут править вашей страной потомки Энея – дети его детей, а за ними и внуки, и те, кто народятся от них.
Таково было прорицание Феба, и крики радости поднялись со всех сторон вместе с вопросами – о какой древней родине говорил бог? Куда он зовёт путников? В какую землю велит вернуться? Старец Анхиз, припомнив предания, слышанные ещё от своих дедов, сказал так:
– Друзья! Знайте же, что среди широкого моря лежит Крит, остров Юпитера, – там, где вкруг высокой горы Иды стоит сто городов и лежат обильные царства, там и есть колыбель нашего племени. Из той земли, если верно я помню предания дедов, прибыл наш предок Тевкр к Ретейским пашням в поисках места для нового царства. На высоком Пергаме ещё не был возведён Илион, и люди селились в низине, но Ида Фригийская уже получила своё имя от Иды Критской, и, как и на Крите, люди поклонялись уже Великой Матери, владычице лесов Кибеле, той, что запрягает в свою колесницу львов, уже хранили нерушимое молчание о её таинствах. Так поспешим же туда, куда велит воля богов! Смирим жертвами бурные ветры, и, коли Юпитер будет к нам благосклонен, в три дня мы достигнем гаваней Кносса!
Так он сказал, и мы заклали жертвы богам: одного быка Нептуну и другого – Аполлону; чёрную овцу буре и белую – попутному Зефиру.
Мы слышали, что критский царь Идоменей был изгнан своим народом после того, как вернулся из-под стен Трои, что царство его опустело, и берега Крита безлюдны, а жилища стоят пустыми. Ободрённые пророчеством, мы покинули Делос. Наш путь лежал мимо Наксоса, по берегам которого танцуют вакханки, и мимо Пароса, где берут белоснежный мрамор, сквозь россыпь Кикладских островов и вдоль зелёных берегов Донусы. Гребцы радостно налегали на вёсла, будто соревнуясь друг с другом, и спутники подбадривали их весёлыми криками – мы спешили на родину предков, и попутный ветер налетал с кормы.
Когда мы прибыли к берегам Крита, я стал возводить стены, назвав новый город Пергамеей. Народу полюбилось это имя, и люди стали привыкать к очагам своих новых жилищ. Давно уже наши корабли сушились на берегу, народ расп