ахивал нивы, молодёжь справляла свадьбы, я же строил город и устанавливал законы. Всё было мирно, когда вдруг на нас и наш новый город налетел смертоносный мор. Зараза погубила злаки в полях и деревья в садах, в лугах выгорела трава, и ни одно зерно не давало всхода – люди без сил влачили свои тела, умирая от болезней и голода.
Тогда родитель Анхиз велел мне снова отправиться на Делос и снова искать милости оракула Феба, просить у него ответа – где искать помощи в горькой беде? Где найти конец нашим мытарствам, куда бежать с охваченного заразой острова?
Я уже собирался вновь выйти в море, но ночью, когда сон объял всё живое, мне явились изваяния богов – священные пенаты, что я спас из огня, покидая Трою. Во сне они предстали передо мной как живые, я ясно видел их в свете полной луны, лившей своё сияние в широкие окна. Подойдя к изголовью моего ложа, они сказали мне:
– По воле Аполлона принесли мы тебе ответ, который Феб сам дал бы тебе на Делосе. Мы последовали за тобой из сожжённой Азии, и на твоих кораблях мы отправились в бурное море, не сомневайся же – мы до звёзд возвеличим твоих потомков и городу, в котором они будут жить, даруем вековечную власть. Ты должен возвести стены для этого города, так не отчаивайся и не бросай своих трудов. Но не про эту страну говорил вам Феб, не на Крит велел он вам отправляться. Есть страна на западе, которую греки зовут Гесперией, – в этой древней и плодородной земле жило когда-то племя энотров. Теперь потомки энотров по имени их вождя зовутся италийцами. Там-то и есть ваша родина, ибо там появились на свет Дардан и его брат Иасий, от которых произошли все дарданцы. Так встань и передай наши слова отцу – надлежит вам искать земли Авзонии и древний Корит. Пашни же у подножия Дикти Юпитер уготовил другим!
Вещий голос и видение богов поразили меня – казалось, не во сне, а наяву, вблизи я видел их лица и стянутые священными повязками кудри. Градом катил по мне холодный пот. Я поднялся с ложа и сразу же, взяв неразбавленное вино, совершил возлияние над очагом и стал благодарить небеса, поднимая к ним раскрытые ладони.
После этого я немедля рассказал о видении отцу, и тут Анхиз признал, что ошибся, когда говорил нам о Крите, ведь две ветви предков были у нас, и про вторую он позабыл. Он сказал:
– О сын мой, всё дальше гонит тебя горькая судьба Илиона. Теперь я вспоминаю, как Кассандра предрекала мне всё это – она называла и Гесперию, и край италийцев, но я не слушал её. Кто мог бы тогда поверить, что тевкрам придётся искать берегов Гесперии! Никто не верил Кассандре! Что ж, теперь сам Феб указывает нам путь – так последуем же туда, куда он зовёт нас!
Так он сказал, и мы, ликуя, спустили на воду корабли. Оставив на берегу лишь немногих соотечественников, мы подняли паруса и снова отправились в путь, длинными килями разрезая морские волны.
Едва берег Крита скрылся за горизонтом – только бескрайние небеса и морской простор были вокруг нас, – как над головами нашими стали собираться тучи. Небо потемнело, и волны вздыбились в наступившей среди дня ночи. Ветер поднял валы стеною, разбросал во все стороны наши корабли и погнал их по широкому простору. Молнии разрывали небеса, в темноте мы ослепли, сбились с пути – и даже Палинур, наш кормчий, признал, что потерял дорогу. Три дня мы блуждали в непроглядной мгле и столько же беззвёздных ночей носились по бурному морю – и лишь на утро четвёртого дня увидели землю, горы и поднимающийся у их подножия дым. Тогда мы налегли на вёсла и, вспенивая лазурные воды, поспешили к берегу.
Увы, мы спаслись из пучины, чтобы оказаться на страшных островах посреди Ионийского моря, которые греки зовут Строфадами. Там, после того как из дома Финея во Фракии их изгнали аргонавты, поселились гарпии – чудовище Келено и её ужасные сёстры. Нет гнуснее тварей, и Стигийские воды не рождали монстров омерзительнее. Язва богов, хищные птицы с девичьими головами и крючковатыми пальцами на лапах – щёки их всегда бледны от голода, но всякая пища, которой они коснутся, оказывается осквернена смрадными извержениями их мерзкого чрева.
Войдя в гавань и высадившись на берег, мы увидели на равнине вольно пасущееся стадо коров с другим мелким скотом. Взяв добычу, мы принесли часть её в жертву Юпитеру и великим богам, чтобы они были благосклонны к нам, и сели пировать, поставив столы и ложа на берегу залива. Но только мы расселись, как, к нашему ужасу, с гор слетели гарпии. От взмахов их громадных крыльев поднялся ветер, а воздух мгновенно был отравлен их зловонным дыханием. С гнусными воплями они стали расхищать яства с наших столов, а оставшиеся осквернять касанием своих нечистых лап.
Тогда мы переставили столы в глубь скалы, в надёжное укрытие, вновь разожгли огни алтарей и улеглись, приготовившись к пиру. Но снова откуда ни возьмись, из тайных своих убежищ налетела шумная стая и стала хватать и осквернять нашу пищу. Тогда я приказал спутникам взять оружие и вступить в бой с проклятым отродьем. Повиновавшись мне, тевкры обнажили мечи, спрятались в высокой траве, и стоило мерзкой стае с дикими криками зайти на новый круг над берегом, как Мизен с высокого утёса затрубил в медную трубу, подавая знак воинам. Вступив в небывалую битву, мы набросились на чудовищ – но самый острый меч не мог поразить их оперения, и самый сильный удар не мог даже ранить их. Они унеслись вверх, в поспешном бегстве оставляя за собой гнусный след содержимого своих внутренностей, и только одна Келено, усевшись на высокой скале, заговорила с нами:
– Глядите на себя, потомки Лаомедонта! За быков и за тёлок готовы вы вступить в битву, за кусок мяса готовы вы изгнать ни в чём не повинных гарпий из их дома. Так слушайте же меня и запоминайте! Я скажу вам то, что мне поведал Феб-Аполлон, а ему сказал то всемогущий Отец богов. Вы держите путь в Италию – что ж, однажды, умолив попутные ветра, вы пристанете к её берегам. Но город, обещанный вам пророчеством, вы окружите стенами не раньше, чем жестокий голод заставит вас пожирать сами пиршественные столы, впиваясь в них зубами. Такова будет ваша плата за обиду, нанесённую гарпиям!
Закончив свою речь, Келено расправила крылья и унеслась в непролазные леса. У нас застыла кровь в жилах, ужас охватил упавших духом людей, и один за другим стали говорить они, что не мечом, но мольбой и смиренными просьбами следует нам добиваться мира – будь то хоть нечистые уродливые птицы, хоть бессмертные богини. Отец мой Анхиз, стоя на берегу, простёр к небесам руки, взывая к милости богов.
– О боги! Молим вас отвратить от нас беды! Смягчите гнев свой и ради нашего благочестия спасите нас!
Мы сразу же отвязали канаты и покинули злосчастные берега Строфад.
Нот наполнил наши паруса, и корабли побежали по пенным волнам. Мы держали путь туда, куда звал нас ветер и вёл наш кормчий. Мы миновали лесистый Закинф, Саму и Дулихий, потом увидели вершину Нерита и обошли стороной берега Итаки, проклиная страну, где был рождён беспощадный Улисс. Потом перед нами встал гористый Лефкас, мы увидели на мысу храм Феба, внушающий трепет проходящим мимо морякам, и поспешили к берегу, где наконец бросили якорь.
Выйдя на сушу, мы принесли жертвы Юпитеру, разожгли алтари и совершили очистительные обряды. Там, на мысе Актиум, мы провели игры, будто у себя на родине. Друзья соревновались в честной борьбе, масло стекало с обнажённых тел – и на душе становилось легче. Позади был трудный путь среди опасных земель и вражеских греческих городов.
Меж тем солнце совершило полный круг: прошёл год, как мы покинули родную гавань; миновала ледяная зима, что ураганами вздымает ввысь тяжёлые волны. Тогда я повесил на дверь храма выпуклый медный щит, что когда-то носил пращур Геракла Абант, и велел написать: оружие грека в дар принёс греками побеждённый Эней, – после чего скомандовал вновь занять места на скамьях кораблей и покинуть гавань.
И опять гребцы ударили вёслами по волнам, и мы пустились в путь вдоль берегов Эпира. Скоро мимо нас пронеслись высокие горы Керкиры, острова феаков, но мы держали путь в гавань Хаонии, к твердыне Бутрота, и там остановили бег кораблей.
Там дошли до нас странные слухи. Будто бы греческими городами здесь правит теперь Гелен, сын Приама. Будто у Пирра Неоптолема отнял он и царство, и жену – Андромаха будто бы теперь снова жена троянца. Эти вести разожгли моё любопытство, и я поспешил, оставив флот, в город, чтобы там найти Гелена и обо всём расспросить у него.
Но по дороге в город, в роще на берегу реки, я встретил саму Андромаху – она справляла тризну и погребальные обряды на пустом холме. Праха Гектора не было в нём, но она возвела и посвятила погибшему супругу два алтаря, чтобы плакать над ними. Она увидела нас, узнала троянские доспехи, и тут же холод сковал её тело, она без сил упала на землю, думая, что перед ней не что иное, как смертное видение. Долго молчала она и потом сказала:
– Тебя ли я вижу, сын богини? И какие вести принёс ты мне? Ты жив? И если ты лишь тень из царства мёртвых, то где же, скажи, мой Гектор?
Сказав это, Андромаха залилась слезами.
Меня тоже душили слёзы, и голос мой срывался. Я так отвечал ей:
– Отбрось сомнения, это я, и я жив, хотя жизнь моя и протекает на краю бездны. Но расскажи о себе. Какие ещё горести изведала ты после того, как потеряла величайшего из мужей? Каково делить Пиррово ложе той, кто была женой самого Гектора?
Тогда она опустила взгляд, и голос её стал глуше.
– Только одна из троянских дев была счастлива – та, которой повезло быть принесённой в жертву на могиле Ахилла у троянской стены. Никто не разыгрывал её по жребию, она не была рабой и не всходила невольницей на ложе победителя. Нас же увезли по водной глади кого куда те же самые воины, которые перед тем дотла сожгли нашу родину. Все эти годы я терпела Ахиллесова сына Пирра, этого спесивого и надменного юнца, в рабстве рожая ему детей. Потом он уехал в Спарту, чтобы жениться там на Гермионе, внучке Леды, а меня отдал Гелену, ещё одному своему рабу из числа троянцев. Но случилось так, что мучимый фуриями Орест настиг Пелида и бездыханным поверг его на могилу отца. После его смерти власть здесь перешла Гелену, и эти земли он назвал Хаонийскими в честь троянца Хаона. Город назвал он Илионом, на вершине высокого холма воздвиг твердыню Пергама и эту реку назвал именем Симоента – но родины эта земля мне не заменила. Однако скажи о себе. Какой судьбою заброшен ты сюда? Какой бог привёл тебя к нам, хотя ты и не знал, где нас искать? Где твой сын, Асканий? Жив ли он? Помнит ли свою мать? Знает ли, что братом его матери был сам Гектор? Мысль об этом должна зажигать в его сердце мужество и пробуждать в нём старинную троянскую доблесть.