Такими словами Анна рассеяла в Дидоне сомнения и разожгла надежду. Отправившись в храм, сёстры припали к алтарям, моля о мире. Они принесли агнцев в жертву Фебу, Дионису-Лиэю и законодательнице Церере, но прежде всего – Юноне, что освящает брак между людьми. Дидона стала ходить в храм каждый день и творить возлияния, поднимая чашу меж рогов белоснежной телицы. Каждый день обновляла она дары на алтарях и с жадностью смотрела в отверстые тела жертв, силясь угадать судьбу, что сулили ей внутренности.
О слепой разум гадателей! Что пользы в пылких молениях и днях, проведённых в храме, той, в чьих жилах всё больше разгорается любовное пламя, чьё сердце похоже на раскрытую рану! Исступлённая, в безумии бродила Дидона по всему городу, нигде не находя себе покоя. Так подстреленная дикая серна бежит по горам Крита. Беспечную, её издали ранил охотник, сам не зная о том, что оставил в её теле острую стрелу. А она, неся в теле невесомую роковую тростинку, не разбирая дороги мечется по Диктейским лесам и ущельям, не зная, как унять боль.
Царица водила Энея вдоль стен, чтобы показать ему мощь и богатство своего города, но едва только она заговаривала с ним, как голос её в бессилии прерывался. Что ни закат, она вновь и вновь созывала пир, чтобы просить Энея опять рассказать о страданиях Трои, и слушала его рассказ каждый раз с тем же жадным неотрывным вниманием. Стоило же гостям разойтись, она укладывалась на ложе, с которого только что встал он, и в тишине и одиночестве тосковала, лелея его образ. Как если бы любовь могло обмануть сходство с отцом, она усаживала себе на колени его сына Аскания, чтобы ласкать его. Между тем юноши Тира забыли упражнения с оружием, строители башен и гаваней бросили работу, никто не готовился оборонять город, и растущая к самому небу крепость стояла без стражей.
Узнав о злой болезни, что охватила Дидону, Юнона обратилась к Венере, сказав так:
– Вот уж немалую доблесть явили ты и твой крылатый сын и великую стяжали славу: двое богов коварно победили одну женщину! Мне давно известно, что ты страшишься стен моего Карфагена, но где же предел страху? Куда приведёт нас эта глупая распря? Не лучше ли нам заключить мир, скрепив его браком? Ты достигла всего, чего желала твоя душа. Кровь Дидоны кипит от страсти, сама она обезумела от любви – чего ещё тебе нужно? Станем же царить вместе и сольём воедино наши народы: Дидона покорится мужу-фригийцу и приданым принесёт вам своё царство.
Венера знала, что Юнона кривит душой, что не мир между народами заботит её, а слава её царства, и потому ответила так:
– Разве нашёлся бы безумец, который решился бы отвергнуть твою дружбу и предпочесть распрю с царицей богов? О, лишь бы Фортуна была благосклонна к задуманному тобой союзу! Но вот что тревожит меня: согласится ли Юпитер на то, чтобы наши народы слились в союзе и обосновались в одном городе? Ты жена ему, так подступись же к отцу с мольбами – только начни, а там уж и я вслед за тобой.
Тогда Юнона сказала:
– Это уж моя забота. Но подожди, я скажу тебе, как нам лучше свершить задуманное. Эней с Дидоной задумали ехать на охоту. Они отправятся завтра, лишь только солнце встанет над землёй и своими лучами рассеет покров ночи. Когда же конный строй рассыплется у рощи, окружая её облавой, тогда я нашлю на них тучу, несущую град, и разолью её над их головами. Я обрушу на них бурю, всколыхнув всё небо громами. Охотники разбегутся кто куда и растеряются в непроглядной тьме, а троянский царь и Дидона вместе спрячутся в одной пещере. Я буду там, с ними, и если твоё решение твёрдо, там и свершится их союз!
Венера не стала спорить с Юноной и, хотя видела все её уловки, согласилась.
Меж тем Аврора поднялась с ложа Океана, и с первым лучом зари охота выехала из городских ворот. Сверкали на солнце острые пики, прыгала чуткая свора, гарцевали на конях охотники с сетями. Лишь Дидона медлила в своих покоях, томясь предчувствиями. Пунийская знать ждала её, и конь в пурпурной, расшитой золотом сбруе бил звонким копытом и грыз удила. Но вот в окружении толпы вышла и сама царица – в сидонском плаще с расписной каймой, с золотым колчаном за спиной, с золотой повязкой в волосах и в пурпурном платье, заколотом с краю золотой застёжкой.
Следом за ней шли фригийцы, и среди них ликующий Асканий, а впереди шёл, смыкая оба отряда, сам Эней, затмевая всех вокруг красотой лица. Казалось, сам Аполлон, покинув холодный Ликийский край, возвращается на родной Делос, окружённый толпой дриопов, критян и агатирсов с раскрашенными телами, когда он шествует по холмам Кинфа, и на его стянутых золотой повязкой волнистых кудрях лежит венок из мягкой листвы, а в колчане звенят острые стрелы. Исполнен такой же силы, шёл Эней, и лицо его сияло божественной красотой.
Вот они вошли в лесные дебри на склонах гор, и тут же дикие козы прянули вниз со своих скал и быстроногие олени, поднимая пыль, побежали прочь, сбиваясь всё теснее, в страхе покидая родные леса. Верхом на своём лихом скакуне мчался юный Асканий по долинам, обгоняя то тех, то других, страстно моля, чтобы среди мирных зверей повстречался ему лютый вепрь или свирепый лев.
Но тут громкий рокот потряс потемневшие небеса, нависла тяжёлая чёрная туча, неся в себе бурю и град. По горным склонам зарокотали бурные потоки. Свита царицы и троянский отряд, а с ними и юный правнук Дардана, помчались прочь, ища укрытия. Дидона с вождём троянцев остались одни и вдвоём спрятались в тёмной пещере. И тотчас же по знаку Юноны осветился огнями эфир, и горы огласились песнями нимф. Тот день стал причиной бед и первым шагом к гибели. Дидона забыла о могуществе Молвы и о своём добром имени. Безбрачная, она не хотела более слышать о тайной любви и называла свой союз браком, лишь этим словом прикрывая свою вину.
А Молва, стремительная, тотчас же понеслась по городам Ливии. Нет зла проворнее Молвы: в своём полете она только набирает силы. Робкая на первых порах, скоро она становится ростом до неба и, хотя ходит по земле, головою теряется в облаках. Разгневавшись на богов, Гея породила её вслед за гигантами Кеем и Энкеладом. Она подарила ей быстрые ноги и крылья. Молва огромна и страшна. Сколько перьев на её крыльях, столько же у неё и неусыпных глаз и столько же чутких ушей, а равно и говорливых языков. Шумно летает она по ночам между небом и землёй, и сон никогда не смежает её очей. Днём же она словно стражник восседает на вершине высокой кровли или на самой высокой башне, устрашая города. Он алчна до кривды и лжи, хоть иногда и бывает вестницей правды. В те дни она рассыпала среди народов разные толки, смешав в них были и небылицы. Будто явился троянец Эней и был принят Дидоной и удостоен её ложа, и теперь всю долгую зиму проводят они в распутстве, в плену преступной страсти позабыв о своих царствах. Такие речи вложила богиня людям в уста и направила свой путь к царю Ярбе, чтобы разбередить ими его обиду и распалить гнев.
Сын нимфы и отца богов, царь Ярба был рождён в краю грамантов. На своей земле воздвиг он в честь отца сто огромных святилищ, в каждом из которых возжёг негасимый огонь, приставил бессменную стражу, напитал землю вокруг них жертвенной кровью и украсил пороги цветами. В исступлении, оскорблённый горькими речами Молвы, он припадал к алтарям и воздевал руки к небесам, так моля Громовержца:
– О всемогущий Отец, видно, напрасно мавры, пируя на пёстрых ложах, творят тебе возлияния драгоценным вином! И не напрасно ли мы страшимся твоих молний? Или они впустую мелькают в небе, и раскаты грома попусту пугают души людей? Не ослеп ли ты, о Юпитер? Женщина, что блуждала в наших краях, поставила здесь свой ничтожный город. Я принял от неё плату и уступил под её пашни морской берег, и что же – отказавшись вступить со мной в брак, власть в своём царстве она вручила Энею! Этот новый Парис со свитой из полумужчин, с фригийской митрой на умащённых волосах, владеет тем, что похитил у нас! Так зачем мы несём дары в твои храмы и чего ради тешим себя несбыточными мечтами?
Всемогущий Отец внял горячей сыновней мольбе и устремил взор на чертоги царицы Дидоны, где любовники предавались наслаждениям, забыв о своей доброй славе. Тотчас он призвал к себе Меркурия и повелел ему:
– Седлай же, сын мой, быстрых Зефиров и на их крылах мчи к владыке дарданцев. В Карфагене тирийском он медлит, забыв о ждущих его городах и царствах. Передай ему моё слово. Мать его, моля нас за сына, не то обещала и не для того два раза спасала его от ярости греков – не ради наслаждений с царицей тирийцев, но для того, чтобы в Италии он основал вековую державу, правил там средь грома битв и от древней крови тевкров произвёл род, который подчинит мир законам. Если ж уже его самого не прельщают подвиги, если праведными трудами не желает он снискать себе славу, то подумал ли он о сыне? Вправе ли он лишить его будущей римской твердыни? Что замыслил он? Или вместе с пашнями Лавинии он забыл и о своих внуках? Зачем медлит, оставаясь среди враждебного племени? Пусть же скорее отплывает!
Так молвил Юпитер, и тотчас Меркурий, надев золотые крылатые сандалии, что быстрее ветра носят его над землёй и над волнами, полетел среди туч, держа в руке обвитый змеями жезл. Тем жезлом быстрокрылый бог выводит из Орка бледные тени и им же повергает души в мрачный Тартар, им он погружает людей в сон и им же отверзает глаза спящим. Погоняя ветра, Меркурий мчался с небес мимо подпирающего их Атланта. Там, где у высокого темени гиганта клубятся чёрные тучи, где ветер и дождь бьют его крутые бока, где снег пеленой покрывает его широкие ноги и где стынет его вечно скованная льдом борода, а с неё стекают, бушуя, бурные потоки, там лишь на миг задержался бог Киллены и, встрепенувшись всем телом, вновь ринулся вниз, к морю. Покинув деда-титана, стремительно, будто морская птица в поисках добычи, он пронёсся над самыми пенными волнами, мча к песчаным берегам Ливии.
Ступив крылатыми ногами на тирийские крыши, он сразу увидел Энея, что возводил в городе дома и крепостные стены. На боку у него сверкал усыпанный жёлтой яшмой меч, а на плечах пылала пурпурная накидка, дар Дидоны, что сама выткала её, украсив золотым узором. Бог так сказал Энею: