Душа, сломленная болью, не в силах бороться с подступающим безумием. Царица твёрдо решилась расстаться с жизнью, выбрала способ и назначила час своей смерти, но прятала свой замысел от сестры за мнимым спокойствием. С притворной надеждой она сказала ей:
– Анна, порадуйся же вместе со мной, ибо я нашла средство либо вернуть Энея, либо избавиться от пагубной страсти. Там, где солнце погружается в Океан, на краю Эфиопской земли есть место, где на своих могучих плечах держит многозвёздный небосвод неутомимый Атлант. Сказали мне, что там живёт жрица из племени массилийцев. Она охраняла храм Гесперид, она со своих рук кормила дракона, она стережёт плоды на ветвях священных деревьев, текучий мёд она мешает с соком снотворного мака. Своим колдовством она умеет вселять в сердца тяжкие заботы и избавлять от них души. Могущество её таково, что она останавливает течение рек, поворачивает вспять обращение звёзд и по ночам вызывает тени из мрачного Орка. Она заставляет содрогаться землю, и, покорные её воле, сами собой сходят со склонов гор древние ясени.
О сестра, – продолжала царица, – боги свидетели мне, твоей головою клянусь, что не по своей воле прибегаю к чарам и колдовству! Вот о чём я прошу тебя: собери по чертогам дворца оружие Энея, его одежды, его погубившее меня ложе, всё, что он оставил под нашей крышей, и сложи в костёр под открытым небом – так велела сделать массилиянка-жрица, да и мне отрадно будет уничтожить всё, что напоминает о нём.
Анна не могла знать, что странный этот обряд задуман, чтобы скрыть приготовления царицы к своему погребению, не ждала она, что муки её обезумевшей сестры будут сильнее, чем после смерти Сихея. И она исполнила все приказания Дидоны.
Скоро посреди дворца, во дворе, был сложен высокий костёр из дубовых поленьев и смолистой сосны. Погребальная листва и траурные венки украшали его. Сверху на него царица сложила одежду Энея, его меч и его отлитый из воска образ. Вкруг костра стояли алтари, и жрица, распустив волосы, призывала богов. Трижды по сто раз она звала Эреба, Хаос и трехликую Гекату. Она окропила чертоги посвящённой подземным богам водой и воскурила ядовитые травы, что были срезаны медным серпом при полной луне. Она бросила в огонь нарост, прежде матери взятый со лба новорождённого жеребёнка.
Царица стояла рядом, держа в ладонях горстку священной муки. Одна нога её была разута, и завязки на платье распущены. Готовясь к смерти, она призывала в свидетели всевидящие звёзды и молилась справедливым богам – богам, что мстят неверным любовникам и утешают обманутых.
Ночь опустилась на землю, даруя смертным отдых от дневных трудов. Уснули рощи и моря, поля, стада и птицы, прячущиеся в кустах по берегам озёр. Всех погрузила в сон молчаливая Ночь, но Дидона не спала. Не было покоя ни глазам её, ни сердцу, беспощадная любовь сжигала её изнутри, наступая волнами гнева и наполняя душу страстями. В одиночестве царица говорила сама себе:
– Что же мне делать? Снова искать себе мужа, стать посмешищем для женихов? С мольбой идти к номадам Ливии и просить того, что я сама с презрением отвергала? Или бежать к нему на корабль и самой стать рабой тевкров? Они рады были моей помощи, но разве сердца их хранят благодарность? Даже если я и приду к их кораблям, они надменно прогонят меня, ведь они меня ненавидят. О, будто я не знаю вероломного нрава потомков Лаомедонта! Что делать мне? Одной бежать за троянцами? Или собирать отряды верных тирийцев, с таким трудом спасённых из Сидона, и снова вверить их судьбу ветрам? Нет, нечего больше ждать! Я заслужила смерть, так пусть же этот меч оборвёт мои страдания. О сестра моя, ты обрекла меня бедам, ты, когда я рыдала у тебя на груди, ободрила меня и предала врагу. Если бы я не уступила тебе, я жила бы, не ведая брачного ложа, не зная ни вины, ни заботы, как живут дикие звери! Я бы хранила верность праху Сихея, в которой клялась когда-то, и не знала бы всесожигающего пламени страсти!
Так, надрывая сердце слезами, причитала царица.
Эней, всё подготовив к отплытию, мирно спал на корме корабля, когда во сне ему вновь явился Меркурий. Эней сразу узнал его божественный образ, его румяное лицо, пшеничный цвет кудрей и цветущую юность тела. Знакомым голосом бог сказал ему:
– Как можешь ты спать, сын Венеры? Разве не видишь ты, что уже подступает беда, не знаешь, о безумный, что попутный Зефир уже готов наполнить паруса? Царица, решившись предать себя смерти, в нечестивом безумии готовит тебе новые беды. Гнев её бушует, накатывает волнами и скоро захлестнёт тебя. Что же ты не спешишь покинуть берег, пока ещё можно? Скоро берег озарится пламенем, грозно заблестят факелы, и от тирийских вёсел вспенится море, если только лучи Авроры застанут тебя на Ливийской земле. Не медли, спеши командовать отплытие, ибо переменчива и ненадёжна женщина!
Сказав так, Меркурий растворился в предрассветном воздухе, и Эней, устрашённый видением, отряхнул сон и стал торопить спутников, так говоря им:
– Проснитесь, друзья, поднимайтесь и спешите занять места на скамьях! Скорее поднимайте паруса! Посланец богов, вторично спустившись с небес, велит рубить канаты и без промедления отправляться, так повинуемся же велению бога! Будьте благосклонны к нам, боги! Мы последуем вашей воле, лишь даруйте нам чистое звёздное небо!
Промолвив это, Эней взял меч и обрубил причальный канат. Тут же все как один тевкры взялись за дело и налегли на вёсла. Берег вмиг опустел, и корабли заполонили море, торопливо взрезая тёмные волны.
Когда восстала с шафранного ложа Аврора, с первыми лучами рассвета царица с высокой башни увидела строй уплывающих кораблей и опустевшую гавань. Дидона стала бить себя в прекрасную грудь и рвать с головы золотые кудри.
– Услышь меня, Юпитер! Неужели насмеётся надо мной пришелец? Вот он бежит прочь, и нет у нас кораблей, нет оружия, чтобы броситься вдогонку и уничтожить ненавистный флот! Где же мои тирийцы? Скорее несите стрелы и огонь, готовьте корабли, расправляйте паруса, гребите вдогонку!.. Но где я?.. Что говорю?.. Безумие помутило твой разум, бедная Дидона… Только теперь скорбишь ты о его коварстве, а надо было думать о нём раньше, когда ты предавала ему себя. Вот цена клятвам, вот верность того, кто, говорят, на своих плечах вынес из горящего города родного отца. Ведь я могла уничтожить его, растерзать его тело и разметать по волнам, могла погубить всех спутников, могла умертвить юного Аскания и на пиру накормить отца мясом сына! В войне тевкров с тирийцами кто одержал бы верх? Но какая разница, чего бояться теперь мне, раз я решилась на смерть? О, я бы дотла спалила лагерь троянцев, я бы сожгла их корабли, убила бы отца вместе с сыном, истребила бы весь их род, пусть бы пришлось самой погибнуть!
О солнце, – в гневе стонала царица, – ты, что озаряешь своими лучами дела людей, и ты, Юнона, которой я всегда поверяла свои печали, и ты, Геката, к кому по ночам на перекрестиях дорог взывают жаждущие мести! Все божества моей смерти! Смотрите же на меня и внимайте мне! Пусть я заслужила гибель, но ради моих великих мучений внемлите моей молитве. Если суждено коварному Энею достичь берегов Италии, если такова воля Юпитера, пусть не знает он покоя на её берегах! Пусть же идут на него войною отважные племена и народы Италии, пусть разлучат его с сыновьями, пусть он увидит гибель друзей и один изгнанником бродит по земле, пусть униженно просит позорного мира и не получит его! Пусть погибнет во цвете лет и тело его останется без погребения! Лишь с этой последней просьбой обращаюсь я к вам, боги!
Вы же, верные мои тирийцы – продолжала Дидона, – храните ненависть к Энею и его потомкам, и пусть весь ваш род никогда не забывает её! Не нужно моей памяти другого приношения – лишь вечная ненависть! Вовек не будет ни мира, ни любви между нашими народами! Из праха моего родится дух мщения, чтобы огнём и мечом теснить проклятых дарданцев. Отныне и навсегда наш берег будет враждебен их берегу, наше море – их морю и наш меч – их мечу. Так я заповедаю внукам – никогда не бывать миру, лишь вековечная война!
Так пророчила царица, спеша скорее покончить с ненавистной жизнью. Она призвала к себе Барку, кормилицу Сихея, ибо свою кормилицу она схоронила ещё на прежней родине, и сказала ей:
– Милая няня, найди сестру мою Анну и скажи ей, чтобы омыла своё тело водой, чтобы несла овец и всё остальное, что нужно для дела. Сама же затяни повязку на волосах и готовь жертвы, что мы приготовили подземному богу. Скорее нужно покончить с заботой, сжечь на жарком костре образ ненавистного дарданца!
Она отпустила старуху, и та со всех ног поспешила исполнять приказания. Саму же Дидону торопил её страшный замысел. Она мчалась по дворцу, не помня себя, взор её блуждал, глаза были налиты кровью, и на щеках проступали бледные пятна – знак скорой гибели. В глубине дворца она взошла на высокий костёр и обнажила клинок, подарок Энея – кто мог знать, для чего пригодится дар! Увидав на костре знакомое ложе и илионские одежды, Дидона на миг остановилась, сдержала слёзы и в последний раз сказала:
– Вы, одежда и ложе, отрада моих дней, вы свидетели моего счастья, дарованного мне злой судьбой, примите же мою душу и избавьте от мучений! Жизнь прожита, и путь, отмеренный богами, пройден. Ныне скорбной тенью я схожу в подземное царство. Я построила могучий город, обнесла его высокими стенами и могла бы отомстить брату за убитого мужа. Как я могла бы быть счастлива, если бы никогда не касались моих берегов своими кормами корабли троянцев!
Прижимаясь губами к ложу Энея, она молвила:
– Я умру неотмщённой, но умру смертью, которую призвала сама. Пусть же с моря смотрит жестокий дарданец, пусть видит пламя и пусть огонь, пожирающий моё тело, станет для него зловещим знамением!
Так она говорила, и в этот миг служанки увидели, как царица поникла от смертельного удара и кровь обильно обагрила и руки, и клинок. В высоких покоях раздался скорбный вопль, и тут же, беснуясь, Молва полетела по смятенному городу. Дворец наполнился причитаниями, стонами и плачем женщин, и горестные крики вознеслись до неба. Казалось, не то великий Карфаген, не то сам древний Тир рушится под ударо