Гордо подняв голову, готовый к сражению, Дарет наносил удары по воздуху, чтобы все увидели его могучие плечи и руки. Дарет искал глазами противника себе, но из всей многолюдной толпы никто не посмел выйти к нему и надеть боевые ремни. Тогда он, решив, что победа уже и так, без всякой борьбы, за ним, встал пред Энеем в радостном нетерпении, взял за рог быка в золотых повязках и сказал:
– Что же, сын богини, никто не решается вступить со мной в бой! Долго ли мне стоять и ждать? Вели взять причитающуюся награду!
Дарданцы одобрительно зашумели, желая, чтобы дары были отданы Дарету. А в это время Акест так упрекал Энтелла, сидевшего с ним бок о бок на скамье:
– Зря, видно, почитают тебя храбрейшим из героев, если ты готов стерпеть, чтобы такие дары без боя достались другому! Видно, зря обучал нас Эрикс, сын Посейдона, да и зря я вспоминаю его. Встарь слава Энтелла летела по всей Тринакрии, где же она теперь? И где награды, завоёванные в прежних битвах?
– Нет, – отвечал ему Энтелл, – стремления к славе не прогнал страх из моего сердца. Но бессильная старость уже леденит мою кровь, и былая мощь оставила тело. В прежние дни, если б мог я полагаться на юные силы, как этот надменный, я бы, поверь, не за награду вышел бы на бой, дары не нужны мне!
С этими словами он бросил на землю два ремня, каких ещё не видели тевкры. Когда-то их надевал, выходя на бой, божественный Эрикс. В изумлении все глядели на ремни из семи необъятных бычьих шкур с нашитыми на них свинцом и железом. Изумлённый более всех, Дарет отступил назад. Эней дивился непомерному весу ремней, крутя в руках огромный клубок.
Тогда престарелый Энтелл сказал такие слова:
– Что же сказали бы вы, если б видели ремни самого Геркулеса и видели тот бой на этом берегу? Некогда Эрикс, твой, Эней, брат, сражался с ним, надев эти ремни – видишь, до сих пор на них следы крови и мозгов. После же я носил их, покуда кровь разливала юные силы по жилам и завистница старость не посеребрила виски. Что ж, если троянец Дарет робеет перед этим оружием и если Эней и Акест стоят на том, чтобы мы бились, уравняем борьбу! Я не надену этих кож, не бойся – но и ты снимешь троянские ремни. Уравняем борьбу!
Сказав так, Энтелл сбросил с плеч двойное одеяние, обнажив мощные мышцы рук и могучее костистое тело, и встал посреди песчаного круга. Две пары одинаковых ремней вынесли борцам и обвили ими их кулаки.
Встав друг против друга, бесстрашные Энтелл и Дарет высоко подняли руки, скрестив их, чтобы защитить лицо от ударов, закинули назад головы – и началось сражение между юностью и старостью. Один силён проворством и крепостью ног, другой превосходит весом и мощью рук, но слабые ноги дрожат, и одышка сотрясает тело. Множество ударов они понапрасну нанесли друг другу, раз за разом тяжёлые удары опускались на рёбра, гулко отдаваясь в груди. Кулаки мелькали у висков, и под частым градом ударов трещали скулы. Энтелл стоял крепко, не сдвигаясь ни на шаг, зорко следя за соперником и уворачиваясь от его кулаков. Дарет же, словно воин, что хочет взять неприступный город или осаждает горную крепость, рыскал, пытаясь подступиться то с одной стороны, то с другой. Вот, встав на носки, Энтелл размахнулся и сверху вниз нанёс удар правой. Но Дарет ждал удара, проворно скользнул вправо и ловко увернулся. Энтелл понапрасну истратил силы, ударив по воздуху, и его могучее тело тяжело рухнуло на песок. Так иногда падают старые дуплистые сосны, что ветер с корнем вырывает со скал Эриманфа или лесистой Иды.
Тевкры приподнялись со своих мест, повскакивали в тревоге тринакрийцы, крики взлетели до небес. Старый Акест подбежал к другу и заботливо поднял его с земли. Но от падения герой не утратил ни отваги, ни решимости – он снова рвался в бой, и от гнева только возросла его мощь. Стыд придал ему сил, и память о прежней доблести вселила в сердце отвагу. Напав на Дарета, он погнал его по всему полю. Удары правой и тут же левой сыпались, не отпуская врага ни на миг. Будто частый град на крышу дома, удары Энтелла сыпались и сыпались на Дарета, оглушая его.
Милостивый Эней не мог допустить, чтобы ярость завладела сердцем старика и чтобы его свирепый гнев рос дальше. Прервав неравный бой, он вырвал изнемогавшего Дарета из рук Энтелла и укротил побеждённого такими словами:
– Несчастный, что за безумие овладело тобой? Не видишь ты разве, что силы твои сломлены и что боги отвернулись от тебя? Уступи богам, Дарет!
У Дарета подгибались колени, по лицу лилась кровь, голова его бессильно болталась, и вместе с кровавой слюной он выплёвывал изо рта собственные зубы. Друзья отвели его к кораблю, захватив причитавшиеся ему щит и меч. Бык же остался Энтеллу.
Гордый такой наградой и пальмовым венком, так сказал он:
– Сын богини и вы, дарданцы! Узнайте же, как могуч и силён я был в юные годы и от какой ужасной смерти вы теперь избавили Дарета!
Он повернулся к быку в золотых повязках и лентах и, широко размахнувшись, ударил правой рукой тому меж рогов, проломив ему череп и загоняя в мозг осколки костей. Бык вздрогнул и тут же упал, наповал убитый могучим ударом. Тогда звучным голосом Энтелл произнёс над поверженным телом:
– Не Дарета, но лучшую жертву принёс я тебе, Эрикс! Теперь, после этой победы, я расстанусь со своим искусством!
Следом Эней призвал тех, кто хотел состязаться в стрельбе, показав свою меткость. Назначив стрелкам награды, своей могучей рукой он поставил на земле взятую с корабля Сергеста мачту, к вершине которой на тонкой бечёвке была привязана голубка, чтобы в эту живую мишень направляли свои стрелы соперники.
Вот стрелки собрались, и жребии были опущены в медный шлем. Под одобрительный ропот толпы вынимали свои жребии стрелки. Первым выпал черёд Гиппокоонту, сыну Гертака. Следом вынул свой жребий Мнесфей, что только что был увенчан оливой в состязании гребцов. Третья очередь досталась Эвритиону, брату того Пандара, что велением богов нарушил перемирие под Троей, когда с тетивы его сорвалась стрела в ряды ахейского войска. Последнее имя осталось в шлеме – Акеста, что сам среди юношей решил испробовать свои старые силы.
Могучими руками стрелки изогнули свои луки, и каждый достал из колчана по стреле. Первой с запевшей, как струна, тетивы слетела стрела Гиппокоонта и, пронзив воздух в быстром полёте, глубоко вонзилась в вершину мачты. Ствол вздрогнул, голубка на его вершине в испуге встрепенулась, и толпа огласила долину рукоплесканием. Следом вышел Мнесфей, встал, упёршись ногами в землю, и долго целился, натянув стрелу, но всё же не смог поразить цель. Стрела его острым железом срезала льняные путы, которыми голубка была привязана к мачте, и птица тотчас взмыла, поднимаясь к родным облакам. Но Эвритион уже стоял наготове с натянутым луком. Воззвав с мольбою к брату своему Пандару, он метнул стрелу в небеса, где на воле летела голубка, и среди туч поразил её, трепетавшую крыльями. Тут же расставшись с жизнью, она пала на землю вместе с гибельной меткой стрелой.
Акест остался без победной пальмы, но всё же наугад метнул свою стрелу в вышину, и тогда было явлено собравшимся чудо, что сулило многие беды. Грядущие события доказали это, но пророческий смысл чуда открылся толкователям слишком поздно. Летя меж прозрачных облаков, стрела Акеста загорелась и, оставив за собой пламенный след, растаяла в воздухе лёгким дымом. Так иногда сорванные с небосвода звёзды несутся вниз, оставляя за собой огненные хвосты.
Словно громом поражённые, стояли в молчании тринакрийские мужи и в страхе молились богам. Лишь Эней не просил богов отвратить зловещей приметы. Ликуя, он обнял Акеста и осыпал его дарами, так говоря ему:
– Великий повелитель Олимпа послал нам это знамение, чтобы тебя первого одарил я, так прими же мой дар, отец! Наградой тебе будет кратер покойного Анхиза. Горящий яркими самоцветами, драгоценный этот сосуд когда-то был поднесён ему фракийцем Киссеем на память и в залог нерушимой дружбы.
Сказав так, он увенчал главу старца лавром и объявил Акеста первым среди победителей, и Эвритион ничуть не завидовал этой почести. Свои дары получили и он, и тот, кто срезал льняную нить, и тот, чья стрела пронзила высокую мачту.
Едва завершилось состязание, Эней шепнул Эпитиду, что был воспитателем малолетнего Юла:
– Ступай к сыну и скажи ему: если готов он к конным ристаниям и отряд мальчиков построен, пусть выводит его и покажет себя, чествуя деда.
Толпе, рассевшейся на траве, он велел разойтись, чтобы очистить просторное поле. И вот, радуя взгляды отцов, меж холмов выступил блистающий строй юношей. Глядя на отроков, дивился тринакрийский народ и шумел вместе с троянцами. Коротко остриженные и увенчанные венками мальчики держали по два кизиловых дротика, у каждого за спиной был лёгкий колчан, а стройные шеи обвивали золотые цепи.
Всадники были разбиты на три турмы, каждую из которых вёл юный командир. По двенадцать отроков скакали за каждым, искусно соблюдая ровный строй и не уступая друг другу умением. Первый отряд возглавлял Приам, сын Полита, наречённый в честь деда. Его мчал фригийский скакун весь в белых яблоках, с белой звездой во лбу и белой перетяжкой у бабок. Скоро род его возвысит себя в Италии. Следом ведёт свой отряд друг Аскания Атис, от кого ведут свой род Атии. Прекраснее же всех был сам Юл, гарцевавший перед третьим отрядом. Под ним был сидонский скакун, подаренный Дидоной мальчику в память о ней и в залог её любви. Под остальными же мальчиками были тринакрийские кони, что дал им Акест.
Плеском ладоней встретили дарданцы юных всадников, с радостью узнавая в мальчиках черты отцов. После того как мальчики проскакали мимо рядов зрителей, Эпитид громким голосом подал знак и оглушительно щёлкнул кнутом. Ряды разделились надвое, разъехались и повернулись друг к другу. Потом, наставив друг на друга копья, они съехались, разошлись и съехались вновь. Строй шёл против строя в подобии битвы. То одна сторона убегала и другая гналась за ней, выставив копья, а то они смыкались мирно и летели бок о бок.