Сжалься же, – взмолился вождь тевкров, – над сыном и его любовью к отцу! О благая, я знаю, это в твоих силах, ведь недаром твоей власти поручила Тривия рощи Аверна. Некогда Орфей, славный фракийской кифарой и сладкозвучной игрой, провёл этой дорогой душу жены. И Поллукс каждый год спускается по ней, деля своё бессмертие со смертным братом. Этой дорогой проходили и Тесей с Геркулесом. Но ведь и я веду свой род от Юпитера-Громовержца!
Так молил он Сивиллу, возложив руку на алтарь, и жрица сказала:
– О рождённый от крови богов, о сын Анхиза! Поверь, спуститься в Аверн нетрудно, двери в обиталище Дита открыты и днём, и ночью. Куда труднее повернуть обратно и пробиться к небесному свету! Лишь тем немногим, кого возлюбил справедливый царь богов, тем, кто своей доблестью вознесён к звёздам, лишь им, полубогам, удалось возвратиться оттуда, где лениво течёт сквозь сумрачные леса Коцит. Но если ты так жаждешь дважды пройти по Стигийским водам и дважды увидеть Тартар, если этот безумный подвиг так влечёт тебя, то слушай, что придётся тебе сделать. В чаще этих лесов таится ветвь, вся из золота и с золотыми листьями на ней. Златокудрый побег посвящён Юноне, и таится он в сумраке густой рощи, в тени глубокой лощины. Нелегко найти его, но никто не проникнет в потаённые недра земли, не сорвав заветную ветвь. Всем велит принести сей дар прекрасная Прозерпина, и вместо сорванной ветви на её месте тотчас же вырастает новая, и тем же золотом горят на ней листья. Отыщи золотую ветвь в чаще, среди крон деревьев, и когда найдёшь – смело рви безоружной рукой. Коли судьба призывает тебя к подвигу, ветвь поддастся без усилия. Но если нет – никакой силой не сорвёшь её и не срежешь никаким железом.
Знай ещё, – продолжала Сивилла, – что, пока ты медлишь у моего порога и требуешь ответов, бездыханное тело друга лежит на берегу и ждёт погребения, оскверняя лагерь и корабли. Прежде всего дай ему приют в глубокой гробнице, заколи чёрных овец, пусть они будут искупительной жертвой. Иначе не узреть тебе сень стигийских лесов в царстве, заповеданном для живых.
Так сказав, Сивилла сомкнула уста.
Нахмурив чело, потупив печальный взор, вышел Эней из пещеры пророчицы. Душу его томила неизвестность. За героем шёл неразлучный Ахат, томимый той же тревогой. О чьей гибели возвестила им Сивилла? Кого теперь придётся им хоронить? Так подошли они к побережью и увидели, что их спутник Мизен унесён смертью. Мизен, сын Эола, что не знал себе равных в искусстве звонкой медью созывать мужей на бой и зажигать их сердца Марсовым пылом. Некогда он был соратник Гектора и с ним рядом ходил в грозные битвы, сверкая копьём и трубой. Когда же Ахилл похитил жизнь героя, отважный Мизен стал спутником Энея и следовал в битвах за вождём не менее славным. Теперь же вместо витой трубы он звонко трубил в полую раковину и, оглашая простор, вызывал на состязания богов. Сам Тритон, согласно преданию, сбросил в пенные волны надменного безумца, и вот друзья с печальными восклицаниями окружили его бездыханное тело.
Более всех горевал благочестивый Эней. Со слезами на глазах спешили дарданцы исполнить повеление Сивиллы. Чтобы погребальный алтарь возвышался до неба, они решили возвести его из целых стволов деревьев и отправились за ними в лес, приют диких зверей. Сосны падали, кроны дубов шумели, сотрясаемые топорами. Клинья впивались в стволы ясеней и клёнов, раскалывая их. Катились по горным склонам огромные стволы буков. Никому не уступал Эней в этом труде. Сам взявшись за топор, он подал пример друзьям, а сам про себя лелеял печальную думу.
– О, если бы в этих тёмных дебрях вдруг сверкнула заветная золотая ветвь! Ведь там, на горе, вещая жрица и о тебе, Мизен, предрекла печальную истину!
Только успел он так сказать, как в эту же минуту слетела с неба пара голубок и уселась на зелёной листве. Он тут же узнал пернатых спутниц матери и радостно взмолился:
– Если есть здесь дорога, будьте моими провожатыми! Направьте меня в ту рощу, где бросает на землю тень драгоценный золотой побег! Не оставь же, о бессмертная, своего сына в трудный час!
Сказав эти слова, он поспешил следом за птицами, следя, куда упорхнут они, подавая ему знак. А они перелетали с ветки на ветку, но недалеко, чтобы он не терял их из виду. Скоро очутились они у смрадного устья Аверна, и только тогда птицы, рассекая воздух, взмыли вверх и уселись на вершину раздвоенного ствола. Меж его тёмно-зелёных ветвей сверкал золотой отсвет. Бывает, посреди зимы, в холода, иногда на голом дереве, ещё не украшенном ни зеленью листвы, ни шафранной яркостью плодов, блестит побег омелы, обвивая ствол. Так же на тёмном остролисте дрожали золотые листы, едва колеблемые дуновением ветерка. Эней тотчас же схватил желанную ветвь, в нетерпении потянул её, и она в то же мгновение легко поддалась.
Меж тем на берегу тевкры рыдали по Мизену и правили последний обряд над прахом героя. Из дубовых стволов и смолистых елей сложили они высокий костёр и со всех сторон оплели его зелёными ветвями. Перед костром они поставили печальный ряд кипарисов и сверху на костёр положили блестящие доспехи. После они сняли с огня бурлящие котлы с водой, чтобы омыть бездыханное тело и потом умастить его маслами. Вновь послышались стоны, когда героя подняли на ложе и набросили на него алый покров. Друзья исполнили свой печальный долг: блюдя обычай отцов, они взяли носилки и, глядя в сторону, держа опущенный к земле факел, отнесли их к костру. В жарком пламени сгорели ладан, траурные яства, елей, а после на остывающие угли пролили вино, омывая им останки. Кориней собрал кости и запечатал их в бронзовой урне, и он же трижды обошёл спутников, окропив всех влажной ветвью плодоносной оливы. Так очистив мужей, он произнёс прощальное слово, а благочестивый Эней, насыпав над прахом высокий курган, сам возложил на него медную трубу, весло и доспехи. И поныне тот курган носит имя Мизена.
Окончив печальный обряд, Эней поспешил исполнить приказания Сивиллы. Он отправился туда, где меж скал глубоким провалом зиял вход в пещеру. Путь к нему преграждало озеро, окружённое тёмной рощей. Ни одна птица, мчась на проворных крылах, не могла пролететь над ним и остаться в живых, ибо дыхание чёрной бездны до неба поднималось над ним, отравляя всё вокруг. Сюда жрица привела четырёх чёрных тельцов. Сотворив возлияние вином над их головами, она вырвала у них меж рогов волоски и сожгла их на священном огне, призывая Гекату, могущественную богиню, повелевающую и в Эребе, и на небесах. Тотчас же спутники вонзили ножи в шеи быкам и собрали в чаши тёплую кровь. Сам Эней заклал чёрнорунную овцу богине Ночи и её сестре Земле, а телицу – супруге Дита Прозерпине. Затем он воздвиг алтари самой владычице Стикса и возложил на огонь быков, обильно поливая благовонным елеем пламя, пожиравшее туши.
Вдруг, едва лишь озарился небосвод лучами восхода, склоны холмов вздрогнули, леса на них закачались, и загудела земля. Из тьмы донеслось завывание псов, возвещая приближение богини. Тут воскликнула жрица:
– Ступайте же прочь, чуждые таинствам! Скорее покиньте рощу! Ты же, Эней, обнажи свой меч и отправляйся в путь! Ныне понадобятся тебе вся твоя отвага и твёрдость сердца!
Вымолвив это, она устремилась в пещеру, и следом за ней, ни на шаг не отставая от провожатой, помчался бесстрашный Эней.
О боги, властители судеб людей, и вы, молчаливые тени! О Хаос, о пламя Флегетона и полные мрака безмолвные равнины, дозвольте же мне сказать обо всём, что я слышал! Дайте мне открыть то, что таится во мгле, глубоко под землёй!
Сивилла и Эней шли во мраке, по царству бесплотных теней, по безлюдной обители Дита. Так путник бредёт по лесу при неверном свете луны, когда Юпитер застилает тёмной тенью небеса и ночь крадёт у вещей их цвета. Там, в самом начале пути, в сумрачном преддверии Орка ютится Скорбь и с ней Заботы, грызущие сердце. Там живут бледные Болезни и влачит существование унылая Старость. Там обитают Страх, Нищета, Позор, Голод, там, ужасные видом, поселились Муки и тягостный Труд.
На другом пороге обитают Смерть и её брат Сон. С ними – приносящая гибель Война. Там же сокрыт железный чертог эвменид, и среди них живёт безумная Распря, у которой под кровавой повязкой вьются волосы-змеи. Посреди той пещеры стоит огромный и тёмный вяз, в чьих широких ветвях находит приют лживое племя сновидений. В том же чертоге толпой теснятся тени чудовищ: двуголовые Сциллы и стада кентавров, сторукий Бриарей и Лернейская гидра, там дышит огнём Химера и стаи Гарпий кружат над трёхтелыми великанами.
Охваченный внезапным страхом, Эней обнажил меч и выставил его вперёд, чтобы встретить натиск чудовищ. Он ринулся бы на них, рассекая острым клинком пустоту, если бы многомудрая дева не напомнила ему, что всё это бестелесные тени, сохраняющие лишь видимость жизни.
Дорога вела их дальше, в глубь преисподней, к мутным водам Ахеронта, где, широко разливаясь, его бурные воды выносят в тёмный Коцит ил и песок. Там воды подземных рек стережёт ужаснейший из перевозчиков – мрачный и грязный Харон. Лицо его обросло клочковатой седой бородой, глаза глядят неподвижно. Плащ его завязан узлом и безобразно свисает с плеч. Бог стар, но и в старости хранит он могучую силу. Он сам гонит шестом лодку и правит парусами, когда на утлом челне перевозит мёртвых через тёмный поток.
Между тем к берегу страшной реки стекались густые толпы. Шли мужи и жёны, шли сонмы усопших героев, шли юноши, дети и не познавшие брака девы – те, кого на глазах отцов пожрал погребальный огонь. Не счесть мёртвых – что листьев в лесу, когда падают они наземь в осенний холод, что птиц, когда с морских просторов собираются они и, сбившись в стаи, гонимые злым холодом, отлетают в согретые солнцем края. Все души тянут руки и молят жестокого старца, чтобы он скорее переправил их за реку, но мрачный лодочник забирает с собой одних, а других прогоняет, не давая им ступить на песок.
Эней, удивлённый этим смятением душ, спросил Сивиллу:
– О дева, ответь мне, чего так стра