рови.
Так говорил Анхиз, а после повёл сына вместе с Сивиллой в гущу теней. Они встали на холме над берегом Леты, чтобы оттуда обозреть всю вереницу душ и вглядеться в их лица.
– Сын мой! Ныне ты узришь и славу, что будет сопутствовать дарданидам, и внуков, которых родит тебе племя италов, и души великих мужей, что от нас с тобой унаследуют свои имена. Всех увидишь ты здесь, и я открою тебе судьбу твоего рода! Вот стоит юноша, опершись о древко копья. Его черёд близок, он первым выйдет к эфирному свету, и в нём дарданская кровь сольётся с италийской. Это твой младший сын, и по-альбански он будет зваться Сильвием, ибо под сенью густых лесов будет он воспитан твоей женой Лавинией. Этот-то поздний твой отпрыск и станет царём и прародителем царей. С этой поры твой род будет править Долгой Альбой.
Следом появится Прока, гордость троянского рода, затем Капис, Нумитор и тот, кто в память о тебе будет зваться Сильвий Эней. Всех затмит он благочестием и доблестью в битвах, когда получит альбанский престол. Вот идёт череда юных мужей! Взгляни на них, могучих! Все увенчаны дубовым венком в знак совершённых подвигов! Они построят города Пометий, Номент, Фидены и Габии, они возведут Коллатинскую крепость, ими будут основаны Инуев лагерь, Кора и Бола, они дадут имена тем местам, что доселе не имеют имён.
А вот и тот, кому суждено навек стать бок о бок с прародителем, – Ромул, рождённый в роду Ассарака от жрицы Илии и Марса. Видишь, на шлеме его высится двойной гребень? Сам божественный отец уже почтил его этой приметой. При нём Рим расширит свою власть на земле и души римлян возвысятся до Олимпа. Семь твердынь на семи холмах обведёт он единой стеной и по праву будет гордиться величием своих потомков не меньше, чем своими детьми гордится Матерь богов Кибела.
Взгляни же на сей гордый род, на твоих римлян. Вот Цезарь и с ним другие потомки Юла. Вот тот муж, о котором столь часто тебе возвещали. Вскормленный божественным отцом, Цезарь Август вернёт золотой век тем землям, в коих некогда царствовал сам Сатурн, и раздвинет пределы державы до границ страны индов и страны грамантов. Уже и ныне прорицания богов возвещают о нём в тех землям, где не увидишь небесных звёзд и над которыми не встает солнце, – до самого края Вселенной, где многозвёздный свод вращает небодержец Атлант. Трепетом наполняя и край Меотийских болот, и Каспийские царства, и семиструйные нильские устья, пройдёт он столько стран, сколько не видел ни Геракл, ни Вакх. Хоть один в долгих скитаниях сразил медноногую лань, устрашил своими стрелами Лерну и вернул покой лесам Эриманфа, а другой виноградной уздой правит запряжённой тиграми колесницей и на ней объезжает кругом поднебесной индийской Нисы.
Что же медлить, умножим славу подвигами! Разве страх помешает нам заселить Авзонийские земли? Кто это там, вдалеке, увенчан оливковой ветвью, держит в руках святыни? Я узнаю его. То Нума Помпилий, жрец и царь римлян, это он дарует Городу первые законы. Из ничтожного рода возвысится он, чтобы принять в свои руки великую власть, а затем он передаст её Туллу, что оторвёт мужей от мирного досуга и вновь двинет в поход отвыкшее от триумфов войско. Вслед за ним воцарится горделивый, дорожащий народной любовью Анк, а вот и Тарквинии, и дальше благородный мститель Брут, что однажды вернёт Риму республиканские фасции. Прияв знаки консульской власти, во имя священной свободы он сам осудит на смерть своих мятежных сыновей и тем обречёт себя на горе. Как бы ни судили его потомки – горячая любовь к отчизне и безмерная жажда славы превозмогут низкую молву!
Взгляни же ещё: вот Декии и Друзы, благородные семьи, что дадут Риму столько преславных воинов и консулов! Вот держит секиру победоносный Торкват, а вот Фурий Камилл – ему суждено спасти честь Рима. Гляди, там бок о бок стоят две души, и друг другу они не уступают сиянием доспехов. Здесь, в царстве теней, они остаются в добром согласии, но коли суждено им подняться к свету дня – о, сколько горя принесёт их распря! Сколько крови прольётся в дни, когда от твердыни Монека с Альпийских валов спустится Цезарь и Помпей встретит зятя во главе войск Востока! Не открывайте же никогда сердца для братоубийственной брани, о юноши, и могучей мощи своей не направляйте в лоно отчизны! Потомку богов подобает явить милость и опустить занесённый над братом меч!
Этот смирит непокорный Коринф и в триумфе поведёт колесницу по склону Капитолия, славя победу над ахейцами. Тот повергнет в прах Микены, что были крепостью Агамемнона, возьмёт Аргос и разобьёт Эакида, потомка великого Ахилла, отомстив за поруганный храм Минервы и за троянских предков. Как не сказать о Коссе и великом Катоне? Можно ли не вспомнить род Гракхов? Или грозных, как молния, Скипионов, несущих гибель Карфагену? Серрана, воина и землепашца? Фабрикия, что был столь могуч и столь скромен? Забуду ли славный род Фабиев? Или спасшего родину Максима Промедлителя!
Одни ваяют из бронзы. Или в мраморе воплощают мужей, как живых. Лучше других ведут тяжбы, или искусно вычисляют движение сфер, или дают имена светилам – но искусство Рима в том, чтобы державно править народами! Устанавливать мир, смирять непокорных, а покорившихся – брать под защиту!
Так говорил Анхиз, и внимали ему изумлённые спутники. И ещё он сказал:
– Вот отягчённый добычей Маркелл. Всех превзошёл он ростом, и во многих сражениях выйдет он победителем, укрепит поколебленный смутой Рим, разгромит пунийцев и галлов и добытый в бою доспех посвятит Квирину…
Эней прервал его, когда увидел рядом с Маркеллом дивной красоты юношу в сверкающих доспехах, что шёл, потупив невесёлый взгляд.
– Кто, скажи мне, отец, идёт рядом с этим прославленным мужем? Сын ли его? Или один из бесчисленных потомков героя? Сколько спутников вокруг него! И каким он полон величием! Но какое горе тенью лежит на его челе?
Слёзы оросили лицо старика, когда отвечал он Энею:
– Сын мой, великое горе уготовано твоему роду. Юношу этого лишь на мгновение явит миру судьба и тут же унесёт его! Ревнивые боги решили, что слишком уж могучим будет Рим, если оставить ему сына Августа! О, сколько стенаний и слёз вслед этому юноше пошлёт великий Город! И какую могилу увидишь ты, Тиберин, когда понесёшь свои воды мимо! Никто из рождённых от троянской крови не сможет возжечь сердца латинян такою надеждой! И подобных сыновей не родит более на славу себе край Ромула! Увы! О благочестие! О верность и мужество! К чему необорная мощь крепкой длани? Никто не мог бы уйти от юноши хоть в пешем бою, хоть конном. О бедный отрок! Когда бы сумел ты превозмочь суровый суд рока, ты был бы новым Маркеллом! О дайте же мне пурпурных роз и лилий, ибо я хочу щедро осыпать душу внука цветами и хоть таким ничтожным даром исполнить свой долг перед ним!
Так бродили они по широким лугам, озирая туманное царство. Перечислив Энею его потомков и тем распалив его стремление к грядущей немеркнущей славе, Анхиз поведал ему о войне, что вскоре ждёт его, и о лаврентийских племенах, и о твердыне Латина, а также о том, какие невзгоды ждут его впереди и как надлежит ему совладать с ними.
Двое врат ведут в царство снов и обратно. Через одни, роговые, приходят к нам в видениях подлинные души умерших. Другие же сверкают полированной слоновой костью, и через них маны посылают нам лукавые грёзы. К этим вторым подвёл Анхиз спутников. Костяные врата распахнулись, и Эней кратчайшим путём вернулся к своим судам и к оставленным товарищам. Тогда без промедления поплыл он вдоль берега в Кайетскую гавань. Там суда остановили свой бег и бросили якоря.
Книга седьмая
Кормилица Энея Кайета скончалась в той гавани, и там погребён её прах, а сама гавань названа её именем, и все племена чтут это имя – это ли не называется славой? Благочестивый Эней сам совершил погребальный обряд и насыпал холм над могилой, а после, когда успокоилось море, покинул гавань и на всех парусах поспешил в путь.
Ночной ветер легко понёс корабли, луна благосклонно проливала свой белоснежный свет, и он дробился на зыби волн. Флот Энея проплывал мимо берегов, где царствует Цирцея, где в дремучих лесах днём и ночью поёт свою песнь могучая дочь Солнца, где в пышном дворце при свете душистого кедрового факела прядёт она воздушные ткани. Там в тёмной чащобе ярятся и рвутся с цепей львы, наполняя полночные берега рычанием, грозно ревут в клетках медведи, буйствуют, завывая, громадные волки и по хлеву с визгом мечется стадо щетинистых свиней – всех их погубила злобная богиня, силою трав, могучими зельями отняла человеческий облик и обратила в диких зверей. Чтобы волшба Цирцеи не грозила троянцам, чтобы волны не прибили их корабли к опасному берегу, Нептун наполнил паруса энеадов попутным ветром, ускорил бег кораблей и пронёс мимо опасных отмелей.
Вот море зарделось в золотистых лучах, льющихся с небес, где уже мчалась в своей алой колеснице Аврора. Ветер стих, мраморная гладь успокоилась, и Эней увидел заросшие лесом крутые берега, где меж огромных деревьев нёс свои потемневшие от песка воды Тибр. Лаская песнями небо, там носились кругами стаи речных птиц. Тогда Эней повелел повернуть корабли и направить их к берегу. Так, торжествуя, вошёл он в тенистое устье реки.
Эрато, о муза! Дозволь же мне ныне поведать о древних царях и о том, что было в Лации в те дни, когда пристал к Авзонийским берегам пришелец со своим войском, как и с чего началась великая распря между народами! О войне и о том, как с оружием в руках поднялись на битву все народы Гесперии, начинаю я петь. Да будет же мой труд достоин деяний героев!
Городами и землями Лаврентийской земли мирно правил старый Латин. Нимфа Марика родила его от Фавна, а отцом Фавна был Пик, рождённый от самого Сатурна. Боги не дали Латину мужского потомства – единственный его сын был похищен судьбой в младенчестве. Лишь дочь, названная Лавинией, оставалась наследницей богатых владений, и, когда по годам она созрела для брака и стала невестой, многие женихи сватались к ней и из Лация, и со всей Гесперии, а первый из всех – непревзойдённый красотой Турн, потомок могущественного царского рода рутулов.