Шёл и укротитель коней, сын Нептуна Мессап, – тот, кого никому не дано было ранить ни огнём, ни железом. Весь свой праздный народ и отвыкшее от битв войско поднял он и призвал к оружию. За ним шли рядами фескеннинцы, эквы, фалиски – все, кто был рождён на кручах Соракта, в полях Флавина, в рощах Капены и на Киминийском хребте. Мерно ступали войска и славили своего вождя песней. Так среди дождевых туч летит стая белоснежных лебедей, оглашая окрестности звонким напевом, и Асийские воды вторят той песне. Казалось, то идёт не медью сверкающий строй воинов, но плотная туча пернатых возвращается из морских далей к родным берегам и оглашает их криком.
Вывел свои войска потомок древних сабинян Клавз, который и сам стоил мощного войска. Это от него пошёл род Клавдиев, что поселился в Лации, когда Ромул объединил земли Рима с землями сабинян. С ним шли отряды из Амитерна, Эрета и Мутуски, богатой оливами. Когорта из Курии – древние воины, в память о которых все римляне зовутся квиритами. Отряды с Розейских полей близ Велина, от стен Номента, с Северской горы и с суровых скал Тетрика. Форулы, Касперия, Горта, Нурсия – все города шли с Клавзом. Воины с берегов Гимеллы и Тибра, Фабариса и Аллии, латинских и смешанных кровей – шли и шли войска, и было их столько, сколько волн поднимается в Ливийском море зимой, когда Орион уходит в ненастные воды. Столько жарким летом бывает колосьев на плодородных Ликийских полях или на жирных нивах Герма – гудела под их ногами земля, и звон щитов сотрясал воздух.
Следом правил своей колесницей Алез, друг Агамемнона и ненавистник троянцев. Сотни воинственных народов вёл он за собой на подмогу Турну. Со склонов поросшего лозой Массика, с высоких холмов и равнин Сидикина, из Калы, от берегов Вольтурна шли оски и суровые сатикуланцы – у каждого был привязан на гибком ремне дротик, в руке был кожаный щит, а на боку – кривой меч для рукопашного боя.
Шёл Обал, рождённый когда-то нимфой Себетой от Гелона, что правил народом телебоев на Капри. Давно уже сын, не довольствуясь отчим царством, подчинил своей власти племена в долине пенноструйного Сарна, покорились ему и народы Батула и Руфра, землепашцы Келемны и садоводы Абеллы. На тевтонский манер метали они свои копья, несли шлемы из коры дуба, а их щиты и мечи сверкали медью.
Был там и Уфент, прославленный царь гористой Нерсы, что правил суровым народом охотников и землепашцев, привычных к неподатливым пашням эквов. Народ в тех краях ходил за плугом с мечом и в доспехах, был привычен к охоте и жил грабежами.
Из Маррувия, города марсов, по велению владыки Архиппа шёл, увенчав шлем зелёной ветвью, отважный Умброн, воин и жрец, заклинатель ползучих гадов и ядовитых гидр. Укротитель змей и искусный врачеватель их укусов, лишь свою рану от дарданского копья не сумел он исцелить. Не помогли ведуну ни заклятия, ни отвары трав с марсийских нагорий, и был он оплакан Ангитийскими рощами и стеклянной влагой Фукина.
Шёл в битву Вирбий, прекрасный сын прекрасного отца. Арикия, нимфа, родила его Ипполиту в рощах Эгерии, там, где струится ручей и дымится алтарь Дианы. Ибо предание гласит, что, когда Ипполита сгубило злодейство мачехи и месть отца, когда растерзали тело юноши его собственные скакуны, что летели, ослеплённые страхом, не разбирая дороги, он был воскрешён и возвращён под небесный свод милостью Дианы и чудесными травами Эскулапа. Узнав о том, Юпитер исполнился гнева на того, кто посмел вернуть смертного из царства теней, и низринул к Стигийским водам рождённого от Феба лекаря. Ипполита же Диана успела спрятать в рощах Эгерии, и в этом надёжном приюте, среди италийских лесов, изменив имя, в безвестности провёл он оставшийся ему век. Вот почему к храму в тайной роще богини и теперь заповедано приближаться верхом на коне, ведь это кони, мчась от морского чудовища, сбросили прекрасного юношу с колесницы и затоптали его. Ныне сын его, горя отцовским пылом, сам укрощал горячих коней и летел на битву, правя стремительной колесницей.
В первых рядах, появляясь то там, то здесь, ходил Турн. Ростом, красотой и оружием превосходил он всех. Шлем его украшала Химера с тройной гривой. Пасть её дышала огнём, будто кипящее жерло Этны, – и тем сильнее изрыгала она мрачное пламя, чем больше бурлило сражение пролитой кровью. В левой руке нёс он щит, на котором златорогую Ио, уже превращённую в тёлку, стерёг многоглазый великан Аргус, а рядом Инах, речной бог и предок Турна, изливал поток из чеканной урны.
В пешем строю за своим царём, покрывая поля за полями, тучей шло его щитоносное войско. Аврунки, сиканы, аргивяне, славные рутулы и сакраны с цветными щитами. Шли рати из Лабикия, из долины Тибра, с берегов Нумикия, с рутулийских холмов, с Киркейских гор, из рощ Феронии, с пашен Анксура, из топей Сатуры и из тёмных низин Уфента, студёного потока, что долго рыщет по долинам, прежде чем низвергнуться в море.
Также среди мужей была Камилла из племени вольсков и привела с собой отряд конных, блистающих медью бойцов. Не к пряже и не к шерсти в кошницах привыкли её руки, но к оружию. Дева-воин, она не знала трудов Минервы, но ведома была ей работа войны, и быстротой ног она упреждала ветер. В полях летела она поверх кончиков стеблей, не приминая колосьев, и мчалась по волнам, не успевая омочить ног в солёной воде. Облепив кровли домов и усеяв поля, дивились на неё дети, и матери семейств глядели издали в изумлении, не в силах отвести глаз от одетых в пурпур стройных плеч и золотой пряжи в пышных кудрях, от ликийского колчана за спиной и заострённого миртового посоха.
Книга восьмая
Над крепостью Лаврента взметнулось знамя войны и призывно взревели трубы. Турн тронул коня, поднял оружие, и бесчисленные рати как один человек встрепенулись, чтобы принести ему присягу. Ярость переполняла сердца. Первыми среди вождей стояли Мессап, Уфент и надменный враг богов Мезентий. Венул был послан во владения великого Диомеда – искать его союза и сказать ему, что суда дарданцев прибыли в Лаций и привезли с собой своих пенатов, что Эней требует царства, назначенного ему судьбой, и что множество племён уже примкнули к нему, заслышав о его всё возрастающей славе. Готов ли царь выступить в поход? Что замыслили тевкры? Будет ли Фортуна благосклонна к латинам? Что готовят грядущие битвы? Ибо грядущее было открыто Диомеду, но не Турну и не Латину.
Тем временем в стане дарданцев, омрачённый тяжёлой заботой, не спал Эней. Мысль его обращалась то на одно, то на другое, искала выхода и не находила. Так свет яркого солнца или лик сияющей луны, отразившись в чаше с водой, дрожащим отблеском мечется по стенам, прыгает по потолку и не находит покоя. Ночь опустилась на землю, уснули звери и птицы, но Эней не спал, в тревоге размышляя о грядущей войне. Лишь на исходе ночи под холодным небом, на речном берегу он забылся коротким сном.
Тогда из прохладных волн явился ему бог Тиберин в лазурном плаще и в венке из речного тростника и, разгоняя печали, так сказал ему:
– О славный потомок богов! Хранитель пенатов Пергама, ты возвращаешь нам спасённую Трою! Долгожданным гостем пришёл ты на Лаврентийские пашни. Здесь должно тебе возвести новый дом для себя и дарданцев, и не должен ты отступать от задуманного! Не страшись войны, что ждёт тебя, ибо гнев богов, ополчившихся против троянцев, ныне иссякнул. Знай же, что не пустой грёзой и не обманным видением явился я к тебе, и в знак того, что тверды слова мои, по пробуждении найдёшь ты под прибрежным дубом огромную белую веприцу, что только что опоросилась, и тридцать белоснежных детёнышей будут хватать её сосцы. На этом-то месте, лишь только минует тридцать кругов года, сын твой Юл заложит белый город – Высокую Альбу.
Теперь же слушай меня, ибо я научу тебя, как победить латинян. Знай, что могучее племя обитает в этих краях. Из далёкой Аркадии пришли они сюда под знамёнами своего царя Эвандра, выбрали место меж двух холмов, построили город и нарекли его Паллантеем в честь своего пращура Палланта. Давно уж аркадцы ведут войну против латинян, с ними-то и надлежит тебе заключить союз. Я сам проведу тебя к ним вверх по реке. Проснись же, сын богини! Гаснут ночные светила! Вознеси молитвы Юноне, чтобы смирить её гнев, меня же успеешь почтить и после победы. Узри же! Вот пред тобой полноводный поток, прорезающий холмы и поля, соединяющий два высоких берега, – любезный богам голубой Тибр! Здесь вознесётся мой храм в городе, коему суждено стать столицей столиц!
С этими словами старый бог скрылся в глубоких заводях, и сон сразу же покинул Энея. Поднявшись и взглянув на восходящее солнце, он зачерпнул речной воды, поднял ладони вверх и так говорил, обращаясь к небесам:
– О нимфы лаврентийских ручьев и ты, отец священной реки! Примите же в своё лоно Энея и храните от бед! Где бы ни били твои ключи и ни бежали, Тиберин, воды твоей реки, всюду дарданцы будут почитать тебя, что сжалился над нами, будут славить и приносить тебе жертвы! О благой повелитель Гесперийских вод, да сбудется речённое тобой!
Сказав так, Эней выбрал две лёгкие биремы, раздал гребцам мечи и двинулся в путь. И сразу же чудо явилось их изумлённым глазам: на берегу меж густой зелёной листвы увидели они белую веприцу – огромная, она лежала на траве, и три десятка белоснежных поросят окружали её. Соблюдая обряд, Эней принёс в жертву Юноне чудесную свинью с её выводком, и Тибр укротил свои воды, что шумно бурлили всю ночь. Река остановила свой ход, тихая её гладь стала подобна поверхности озера, и ток воды более не мешал кораблям бежать вперёд. Корабли плавно заскользили вверх по реке, и берега её дивились небывалому зрелищу – сверкающей меди оружия на расписных бортах.
День и ночь гребцы вздымали вёсла, и ладьи бежали вдоль широких излучин, рассекая отражённую в воде зелень берегов. Солнце катилось в закат, когда тевкры завидели крепость, стены и невысокие кровли домов – здесь, где ныне до неба возносит свои гордые башни великий Рим, в те времена стояли скудные жилища Эвандра и его народа. К ним-то и направили свои корабли дарданцы.