День тот был праздничным: в священной роще у городских стен Эвандр и все аркадцы торжественно чествовали Геркулеса, приносили жертвы ему и другим богам. Рядом с отцом стоял названный в честь прародителя Паллант, здесь же был цвет юношества и отцы-сенаторы в бедных одеждах. Курился ладан, и алтари дымились тёплой кровью. Вдруг все увидали, как скользят по водной глади и причаливают к берегу два прекрасных корабля. Глядя на них с тревогой, аркадцы поднялись со своих мест, но отважный Паллант велел не прерывать обрядов и сам, перехватив мощной рукой копьё, подошёл к берегу и, встав на высоком холме, так вопрошал пришельцев:
– Что за нужда привела вас в наш край, незнакомцы? Кто вы и откуда ваш род? Мир или войну несёте вы нам?
Эней же встал на корме своего корабля, простёр к юноше руку с ветвью оливы и так отвечал ему:
– Перед тобой сыны Трои, чьи копья враждебны латинам! Их надменное племя обратило свои мечи против нас, изгнанников, и мы с миром пришли к царю Эвандру. Так передай же ему, что вожди дарданцев явились, ища дружбы и союза!
Паллант, поражённый славным именем троянцев, замер и сказал:
– Кто бы ты ни был, сойди же скорее на берег, будь гостем в нашем доме и сам поведай обо всем Эвандру!
Сказав так, он протянул Энею руку и обнял его. Покинув берег, они прошли в священную рощу, и там Эней так сказал царю:
– О лучший из греков! Судьба велела мне взять в руки эту увитую шерстью ветвь оливы и с ней прийти к тебе. Ты аркадец, вождь данайцев, родня Менелаю и Агамемнону, но это не страшит меня. Прорицания богов, наша общая доблесть, родство наших отцов и твоя громкая слава – всё вело меня к тебе, и ныне я с радостью исполняю волю судьбы. Ибо наш прародитель Дардан, первым пришедший в земли Илиона, был рождён Электрой, её же отцом был подпирающий небесные своды Атлант. Но вы ведёте свой род от Меркурия, рождённого на поросших лесом склонах Киллены от Юпитера и Майи. Родителем же Майи был тот же Атлант, удерживающий на своих многомощных плечах многозвёздное небо. И если так, если не врут древние предания, значит, общая кровь течёт в наших жилах, и, зная об этом, я не стал отправлять послов, чтобы испытывать тебя их ловким искусством, но сам явился к твоему порогу, вверяя тебе и жизнь свою, и судьбу.
Эней продолжал:
– Рутулы, что враждебны вам, ополчились и против нас. Но если им удастся изгнать нас, ничто больше не остановит их, ибо они желают обратить своё иго на все омытые двумя морями Гесперийские земли. Так дадим же союзную клятву и станем плечом к плечу, ибо есть и у вас, и у нас множество отважных, закалённых в боях воинов!
Так говорил Эней, а царь аркадцев жадно разглядывал его и наконец отвечал такою речью:
– О храбрейший из тевкров! Радостно мне видеть тебя и приветствовать! Будто снова вижу я облик друга своего Анхиза и слышу его голос! Помнится мне, когда-то Приам, сын Лаомедонта, держал путь к сестре Гесионе на Саламин и остановился в землях Аркадии. На щеках моих тогда пробивался первый пушок, я был юнец, меня восхищали и вожди тевкров, и сам Приам, но среди всех красотой и ростом возвышался Анхиз, и сердце моё воспылало любовью к нему. Тогда я взял его руку, вступил с ним в беседу и повёл к стенам Фенея. А на прощание он подарил мне драгоценный колчан с ликийскими стрелами, золототканый плащ и две золотые уздечки – теперь Паллант, мой сын, с их помощью правит своими конями.
Союз, которого ты просишь, – продолжал Эвандр, – давно заключён. Я дам вам кров и дам припасы, а завтра, лишь лучи солнца коснутся земли, вы отправитесь в путь с аркадским подкреплением. Но теперь, коли судьба привела вас к нам в праздничный день, нам подобает вместе почтить богов и как союзникам принять общую трапезу.
Сказав эти слова, царь велел подавать яства и расставлять кубки. Гостей рассадили на траве, Энея же царь посадил рядом с собой на укрытый львиной шкурой кленовый трон. Аркадские юноши принесли тушу жертвенного быка, уставили стол корзинами с хлебом и кувшинами, полными Вакховой влагой. Эней с друзьями вкусили мяса с бычьего хребта и потрохов, ибо на празднествах Геркулеса обычай полагает эти жертвенные части в пищу. И лишь только первый голод гостей был утолён, старец Эвандр повёл свою речь:
– Поверь, сын Анхиза, не из пустого суеверия празднуем мы этот день, нет, мы не из тех, кто забывает деяния богов. Эти алтари воздвигнуты здесь и пиршество накрыто в память об опасностях, которые грозили нам и от которых избавил нас Геркулес. Это ему возносим мы почести и приносим жертвы. Погляди на тот утёс, что навис над скалами. Большая часть отколота от него, разрушена его громада, и возвышается он, будто разрушенный дом посреди обломков горы. Была в этой скале пещера, и страшный великан Какус жил в ней, в тёмной её глубине скрывая от мира свой зверский облик. Земля вокруг входа в его логово вечно дымилась свежей кровью, а над входом были прибиты человеческие головы, все в запёкшейся крови. Отцом чудовища был сам Вулкан, вот почему кровожадный великан изрыгал из своей исполинской пасти клубы чёрного дыма и языки пламени.
Долго наш народ страдал от кровожадного монстра, – продолжал Эвандр, – но однажды к нам на помощь пришёл великий герой и отомстил за наши страдания. Сразив в битве трёхтелого Гериона, Геркулес возвращался домой через нашу долину и вдоль реки гнал перед собой добычу – стадо огромных быков. Завидев их, Какус не удержался от злодейства и украл из стада четырёх самых больших быков и четырёх самых красивых коров. Геркулес бросился на поиски, но тщетно, ведь Какус был коварен: чтобы следы не выдали похитителя, он взял скот за хвосты и вёл задом наперёд, утащил к себе в пещеру и спрятал в тёмных недрах горы. Следы не могли помочь найти пропажу, и сын Амфитриона стал собирать насытившееся стадо, чтобы покинуть наш край. Быки побрели по склонам холмов, оглашая окрестные рощи жалобным рёвом по потерянным подругам, и тогда, заслышав их крики из глубины пещеры, одна из коров замычала и тем подала знак, где она. Заслышав её, Геркулес в ярости схватил дубину и бросился к пещере.
Тогда, – рассказывал дальше Эвандр, – мы впервые увидели Какуса, объятого страхом. Бешено вращая глазами, он побежал к себе в укрытие – быстрее ветра, будто от страха у него выросли крылья. Он оборвал выкованные его отцом железные цепи, на которых над входом в пещеру висел камень, завалил глыбой вход и спрятался в укрытии. Разъярённый герой подошёл к скале и, скрежеща зубами, стал искать вход в логово. Трижды Геркулес обежал весь Авентийский холм, стремясь попасть в логово великана, трижды пробовал откатить камень, запирающий вход, и трижды, устав, садился в долине отдохнуть. Тогда он заметил позади пещеры Какуса острый утёс, что вздымался выше других. Приют омерзительных птиц, этот утёс отклонялся влево, к реке, нависая над ней всей своей громадой. Тогда Геркулес навалился на него справа, расшатал, оборвал сокрытые в глубине корни горы и толкнул. Скала пала с великим грохотом, сотрясшим пространство до самого неба, птицы взметнулись, берег содрогнулся, речные воды отхлынули, и взору героя предстало подземное жилище великана. До самых глубин открылась тёмная пещера. Так иногда неведомая сила сотрясает землю, и пропасть разверзается в тверди, и обнажается бледное царство преисподней, ненавистное богам.
Эвандр продолжал:
– Застигнутый врасплох хлынувшим в открытый провал светом, вор с истошным воем метался по пещере, а Тиринфский герой сверху стал осыпать его стрелами, градом камней и стволами громадных деревьев. Видя, что ему не скрыться от погибели, Какус стал изрыгать из пасти чёрный дым и мгновенно наполнил им всю пещеру. Мрак сгустился под сводами, и лишь отблески пламени прореза́ли его то там, то здесь. В непроглядной тьме герой не мог разглядеть великана, и тогда, не сдержавшись, он прыгнул прямо в полыхавший огнём провал, туда, где клубы дыма были гуще и где чаще колыхались языки пламени. Тщетно продолжал Какус извергать дым – Геркулес настиг его во тьме, обхватил могучими руками и сдавил так, что у чудовища глаза полезли на лоб и перехватило обескровленное горло. Тогда Геркулес сорвал двери, отворил пещеру злодея, вывел наружу похищенный скот и вытащил за ноги безобразный труп, бросив его на землю. Глядя на него, мы не могли надивиться на страшные глаза, мохнатую грудь и разверстую пасть, в которой затухало пламя.
С той поры, – сказал царь, – мы чтим этот посвящённый Геркулесу день, и наше юношество празднует его вместе с нами. Родам Потития и Пинария доверено было воздвигнуть Великий алтарь и хранить посвящённые богу святыни. О юноши! Почтите вместе с нами великий подвиг, увенчайте чело свежей листвой, поднимите кубки и сотворите возлияние во славу бога!
С этими словами Эвандр вплёл в волосы ветвь тополя и своей рукой наполнил священный кубок. И вместе с царём и аркадцы, и гости сотворили возлияние и воззвали к богам.
Когда настал вечер и по склону Олимпа опустился Веспер, блюда на столах переменили, и к алтарям вышли жрецы во главе с Потитием. В руках у них были факелы, и одеты они были, согласно обычаю, в звериные шкуры. Жертвенник окружили танцующие и с тополиными венками в волосах. Слева пел хор юношей, справа – старцев. Они пели о подвигах бога. О том, как в колыбели он задушил подосланных мачехой змей, как сокрушил он могучие стены Эхалии и приступом взял Трою, о том, сколько тягостных трудов он вынес, когда по воле Юноны был отдан в рабство Эврисфею.
– О божественный! – пели они. – Ты, кто сразил своими стрелами кентавров Гилея и Фола, кто поборол критского быка и победил исполинского льва под Немейской скалой! Сам Стикс трепетал перед тобой, и охраняющий вход к Орку трёхглавый пёс был повержен тобой в своей кровавой пещере. Ты же никогда не знал страха! Тебя не пугали ни чудовища, ни поднятый меч Тифона, ни сотня разинутых пастей Лернейской гидры. О истинный сын Юпитера, удостоенный божественности! Будь же благосклонен к нам и пребудь с нами на нашем празднике!
Такой песней прославляли они бога, прибавляя рассказ о победе над великаном Какусом, что наполнил дымом пещеру, и роща и холмы вторили песне.