Но ты, – сказал далее царь, – ты призван в эти земли богами, и не помеха тебе ни твои года, ни происхождение. Ступай же к ним, могучий вождь тевкров и италийцев! Вместе с тобой отправляю я свою надежду и утешение моей старости – сына Палланта. Будь наставником ему в нелёгком Марсовом труде. Пусть будет он свидетелем твоих подвигов и пусть привыкает с юных лет восхищаться тобой. Также двести отборных мужей, крепких аркадских всадников, посылаю я от себя, и столько же даст тебе твой новый юный союзник.
Так говорил царь, но Эней и Ахат сидели, потупив взоры, и мрачные думы терзали их печальные сердца. В этот миг сама Киферея ниспослала им знак. Ясное небо над их головами затянуло тёмными тучами, Эфир содрогнулся, высоко над землёй с громом сверкнуло пламя, и небесные просторы огласились рёвом тирренской трубы. Снова и снова ревел над ними оглушительный грохот. Они подняли взоры. Посреди неба, в просвете между тучами в алом блеске раз за разом сшибались мечи и копья.
Все в страхе замерли, и только Эней, заслышав грохот, тотчас понял, что это знак самой его бессмертной матери.
– Не гадайте, друзья, – воскликнул он, – что сулит нам это знамение! То с высокого Олимпа взывает ко мне мать! Ибо для грядущих сражений будет мне дарован доспех, выкованный самим Вулканом, и помощь богов пребудет с нами! Горе несчастным лаврентцам! О, как поплатится Турн! О, сколько примешь ты, Тибр, в своих волнах панцирей, шлемов, щитов и тел! Пусть же рвут договоры, надменные! Пусть громче трубят трубы!
Так сказал Эней и, поднявшись со скамьи, первым делом пробудил огонь на алтаре Геркулеса и почтил лара и всех малых пенатов. Эвандр и троянские юноши вместе с ним принесли в жертву богам отборных овец, а после Эней возвратился к кораблям. Он выбрал самых отважных мужей, чтобы готовиться к сражениям. Остальные же отправились по реке вниз, чтобы скорее принести Асканию весть об отце. Аркадцы дали отъезжающим в Этрурию троянцам коней, лучший же скакун достался Энею, и вместо попоны на том скакуне лежала львиная шкура, и когти на ней сверкали позолотой.
По городу пронеслась молва об отъезжающих к тирренскому царю всадниках, и матери стали возносить мольбы небесам. Ведь когда приближается пугающий лик Марса, страхи всегда бегут впереди опасностей.
Эвандр долго держал в объятиях уходящего на войну сына, не мог оторваться и так говорил ему со слезами:
– О, если бы Юпитер вернул мне минувшие годы и вновь сделал таким, каким я когда-то под Пренестой один сразил передний строй врага и потом сжёг щиты побеждённых! Эта рука отправила в Тартар царя Эрула, хоть Ферония, его божественная мать, дала ему при рождении три жизни. Трижды он восставал из мёртвых, и трижды я срывал с него доспех, но всё же я исторг из него все три души! Если б рука моя была так же крепка, не пришлось бы мне отрываться от твоих объятий! Тогда и Мезентий не посмел бы так близко от моих владений, навлекая позор на мою голову, беспощадным железом истреблять стольких людей.
Теперь же к вам, о боги, – сказал царь, – и к тебе, повелитель богов Юпитер, к вам взываю я! Сжальтесь же над властителем аркадцев и внемлите отцовской просьбе! Если будет ваша воля на то, чтобы возвратить мне сына, если рок судил сохранить мне моего Палланта, продлите мои дни, чтобы я мог снова увидеть его! Тогда я буду терпеливо нести бремя жизни. Но если Фортуна готовит мне страшный удар, то молю вас, дайте скорее оборваться жестокой жизни! Да не ранит стариковского слуха жестокая весть о том, в ком одном моя поздняя радость!
Так, стеная, отец прощался с сыном, и слуги без чувств унесли его в чертоги дворца.
Всадники же выехали из ворот города. Впереди ехал Эней и рядом с ним Ахат, следом вожди Трои, и среди них Паллант в ярком украшенном доспехе и накинутом поверх него широком плаще. В конном строю он был подобен блещущей в ночи звезде Венеры, когда среди других звёзд, увлажнённых водами Океана, она открывает свой лик и прогоняет с неба тьму. Матери со стен тревожными взглядами провожали исчезающие в дорожной пыли отряды, и блеск медных доспехов скрылся из глаз.
Глухо стучали по рыхлому полю копыта, далеко разносились крики всадников, что мчали по кустам напролом, стремясь сократить путь.
Близ прохладной Керейской реки есть большая роща, окружённая крутыми склонами холмов, что поросли густыми тёмными елями. Говорят, что пеласги, первыми заселившие Латинскую землю, посвятили ту рощу Сильвану, богу пашен и стад, и потому люди издревле почитают её как священную и в ней проводят обряды. Поднявшись на холм, всадники увидели ту рощу и рядом с ней – лагерь царя Тархона и его войска. Спешившись, чтобы дать отдохнуть коням, Эней со спутниками дивились многолюдному стану тирренов и россыпи усеявших просторное поле многоцветных шатров.
Тогда летевшая в эфирных высях Венера, завидев сына, спустилась в долину и, найдя его вдали от всех, за рекой, вышла к нему навстречу, неся в руках обещанный дар, и сказала:
– Вот он, доспех, что для тебя создан искусством Вулкана. Теперь ты можешь без колебаний вызвать на бой любого из надменных лаврентцев, не страшась и самого Турна!
С этими словами она положила на землю в тени дуба лучезарный доспех. Эней, обрадованный и гордый великой честью, взял дар богини в руки и долго осматривал его со всех сторон, смотрел и не мог насытить взгляда. Вот шлем с грозной гривой, вот горящий пламенем клинок, а вот прочный панцирь из меди, алой, будто свежая кровь или облако на закатном небе в час, когда лучи солнца раскаляют его пурпурным блеском. Были там и украшенные золотом и серебром поножи, были копьё и щит, украшенный несказанным узором.
Ибо на том щите огнемощный бог своей рукой выковал грядущие славные деяния италийцев и римлян. Друг за другом шли по нему потомки рода Аскания и картины славных сражений будущих веков.
Вот в зелёной Марсовой пещере лежит ощенившаяся волчица, и два мальчика-близнеца без страха играют возле её сосцов, а она, повернув к ним голову, нежно вылизывает их шершавым языком. Вот конные ристания, и похищенные сабинские девы, и властитель Курий старец Татий идёт войной на дружину Ромула, и тут же два царя, прекратив распрю, пред алтарем Юпитера скрепляют союз народов, держат чаши и приносят общую жертву. Вот Вулкан выковал квадриги, что рвут на части лживого изменника Меттия, и тут же царь Тулл влачит по лесу клочки его тела, и кровавая роса ложится на колючие кустарники.
Здесь Порсенна хочет силой оружия вернуть в Рим изгнанного Тарквиния, и этруски осаждают город, но энеады как один встают на защиту свободы, и вот Порсенна уже пышет бессильным гневом, узнав, что мост обрушен бесстрашным Коклесом и дерзкая девица Клелия, переплыв Тибр, сбежала из плена.
А вот в середине щита, заняв вершину Капитолия, Манлий стоит у храма, и под покровом ночи по склону холма крадутся галлы. Их волосы и одежды горят золотом, сверкают плащи, и на шеях покоятся золотые цепи. Каждый прикрывается большим щитом и держит в руках по два альпийских дротика, но надежды их тщетны, ибо меж золотых колонн храма уже летит серебряный гусь и криком предупреждает римлян о грозящей опасности.
Вот идёт процессия фламинов в островерхих шапках, вот танцуют салии со священными щитами в руках, тут шествуют нагие луперки, а тут движется праздничный поезд из повозок с матронами, что восхваляют Цереру.
Поодаль виднеется вход в царство мёртвых, в Тартар, где жестокие кары настигают злодеев, и в земли бессмертных, где блаженствуют сонмы праведных. С одной стороны тут ты, Катилина, прикован к камню, в вечном ужасе глядишь в страшные лица фурий, а с другой ты, Катон, даёшь римлянам законы.
По кругу – море из червонного золота, и, блестя серебром, взметают пенные гребни седые волны, а в них играют дельфины, бьют хвостами и рассекают солёный простор. Сверкают медью суда – гремит битва при Актиуме, кипят на Лефкасе Марсовы рати, и вкруг них плещутся золотые волны. То Цезарь Август ведёт на врага италийское войско, весь римский народ, его великих богов и пенатов. Вот он, ликуя, стоит на высокой корме, и двойное пламя объемлет его чело, осенённое светом кометы Юлия. Рядом с ним Агриппа, любимец богов, с попутным ветром ведёт на врага римский флот, и вкруг его висков золотом блещет ростральный венок – награда победителя.
Тут же Антоний, покоритель Красного моря и народов Авроры. В пёстром доспехе, блистая оружием, он ведёт в бой полчища варваров – рати Египта, бактрийские племена, народы Востока, и жена-египтянка сопровождает мужа в его бесчестье.
Вот враги устремляются в бой, трёхзубые носы взрывают волны, ударяют в воду вёсла, и пучина покрывается пеной. Корабли мчат всё дальше от берегов – будто горы двинулись навстречу друг другу или стронулись с места сами Кикладские острова. Воины толпятся на палубах, высоких, как башни, мечут копья и горящую паклю, и нивы Нептуна щедро обагряются кровью.
Своим систром царица Египта подаёт знак войскам, но ядовитые змеи уже притаились у неё за спиной. Во всеоружии идут звероподобные боги и псоглавый Анубис в бой против Нептуна и Минервы, Венеры и Марса, что ярится в гуще сражения. В высоком эфире над воинами парят мрачные Диры. Ликуя, блуждает по полю боя Распря в рваных одеждах, и за ней следует Беллона, поднимая кровавую плеть. Сверху озирает битву Аполлон Актийский. Он сгибает свой лук, и перед ним в страхе обращается в бегство Египет, бегут инды и бросают оружие арабы царства Савского. Клеопатра призывает попутные ветры и распускает паруса, чтобы покинуть битву. Бледную в предчувствии смерти, уносят её ветры Япигии, и Нил распахивает одежды на широкой груди, призывая побеждённых сыновей в своё лазурное лоно.
Всё выковал на щите прозревающий грядущее огнемощный бог.
Вот Цезарь Август с тройным триумфом вступает в столицу, а вот во исполнение данного богам Италии обета он воздвигает в Риме трижды по сто храмов. Улицы города полнятся ликующими толпами, в святилищах поют римлянки, дымятся алтари, и на земле простёрты бесчисленные туши жертвенных быков.