Короткой была речь Юпитера, но долгим был ответ золотой Венеры.
– О отец! Своей властью правишь ты людьми и ходом вещей! Кого ещё можем мы молить о милости? Ты сам видишь, как ликуют рутулы, как, похваляясь благосклонностью Марса, рвётся в битву Турн. Ни стены, ни башни не могут уже защитить троянцев. Пока Эней вдали и не ведает о несчастье, битва захлестнула валы новорождённой Трои – ворота опрокинуты, и рвы наполнены кровью. Ужели ты не позволишь вызволить тевкров из осады? Вот новые враги рвутся к стенам, новые войска подступают к лагерю, и новый Диомед зовёт новых данайцев на бой! Неужто вновь предстоит мне, твоей дочери, быть раненной оружием смертного?
Что ж, если троянцы, – продолжала Венера, – стремились в Лаций вопреки твоей божественной воле, то пусть искупят вину, пусть не будет им твоего благоволения. Но ведь их вели прорицания манов и вышних богов – кто же дерзнул изменить твою волю, кто хочет переменить судьбу несчастных? Кто подговорил повелителя ветров Эола выпустить на волю из тёмных липарских пещер могучие бури? Кто наслал безумие на женщин в Эриксе и заставил их сжечь стоявшие у сицилийских берегов корабли? Та же, кто послала к Турну Ириду с небес, испробовав всё, что только есть в надземном мире, теперь обратилась к подземным теням – и вот уже, выпущенная на солнечный свет, беснуется над латинскими городами мрачная Аллекто!
Уж не мечтаю я о царстве для троянцев! – воскликнула Венера. – Кому хочешь даруй победу, всемогущий! Но если нет на земле страны, где твоя супруга даст покой энеадам, об одном молю тебя, заклинаю разрушенными стенами Трои и дымом её пожарищ! Дозволь хоть одному Асканию выйти невредимым из битвы! Оставь мне хотя бы внука! Пусть снова он скитается по бескрайним морям, пусть плывёт любыми путями, что укажет ему Фортуна! Одного только мальчика хочу я спасти от беспощадных врагов. Есть у меня храм в киприйском Аматусе, есть острова Пафос и Кифера, есть чертоги Иды – пусть, не зная ни войн, ни славы, в безвестности там проживёт он весь свой век.
Только прикажи, – продолжала богиня, – и жестокий Карфаген будет терзать своей властью Авзонию, не будет отпора ратям тирийцев! Что пользы в том, что тевкры спаслись от войны, прошли сквозь аргосский огонь и избежали стольких опасностей на земле и на море, если в краю латинян ждёт их новый Пергам? Не лучше ли было им оставаться на пепелище родной Трои? Верни, отец, несчастных к берегам Симоента и Ксанфа! Снова падение Илиона, и снова изгнание!
В ярости Юнона прервала речь Венеры и сказала:
– Зачем вынуждаешь ты меня прервать молчание и дать волю моей скорби? Кто из богов или смертных заставил Энея затеять войну? Кто надоумил затеять вражду с царём Латином? Пусть по велению рока стремился он в италийские земли, наслушавшись безумных речей Кассандры, – но я ли заставила его покинуть спутников, вверить свою жизнь ветрам и речным течениям, а лагерь и войско оставить на попечение малолетнего сына? Я ли надоумила его подстрекать мирные народы к войне и добиваться союза с тирренским царём? Кто из богов повинен в нынешних бедах? Или это моя жестокая власть наслала их на него? Нет, ни при чём тут ни Юнона, ни легкокрылая Ирида!
Значит, – продолжала Юнона, – лишь Турн здесь преступник? Потомок Пилумна и сын Венилии, бога и нимфы, повинен в том, что охраняет свою отчизну и с огнём идёт на стены новой Трои? Зато троянцы вправе вторгаться в чужие земли, захватывать пашни, грабить дома и уводить невест? Могут кротко молить о мире и грузить оружие на корабли?
Ты, – сказала она Венере, – могла спасти Энея от гнева ахейцев, укрыв сына завесой тумана и облаками, ты могла превратить его корабли в морских нимф – так почему же я не могу помогать италийцам? Эней вдали и не ведает о беде – пусть не ведает дальше! У тебя есть храм в киприйском Аматусе, есть острова Пафос и Кифера, есть чертоги Иды – зачем же ты искушаешь суровые сердца племён, чьи города всегда готовы к войне? Разве я хотела повергнуть во прах фригийскую мощь? Кто предал троянцев мести ахейцев? Кто был причиной того, что Европа и Азия поднялись друг на друга войной? Не ты ли помогла обольстителю взять приступом Спарту? Не ты ли дала ему оружие? И не ты ли, разжёгши страсть и вожделение, взлелеяла войну? Вот когда надо было подумать о своих потомках – а теперь поздно браниться и бросаться напрасными упрёками!
Так говорила Юнона, и боги, слушая спор, роптали, склоняясь то на сторону Венеры, то на сторону дочери Сатурна. Так шумят первые порывы ветра в ветвях высоких деревьев, возвещая приближение бури. И тогда всемогущий Отец, повелитель неба и земли, стал говорить, и, внемля ему, смолкли в звёздном чертоге небожители, затихли глубины земли и небесные выси, стихли Зефиры и улеглись на море волны.
– Слушайте же мою волю! Если нельзя связать союзом авзонийцев и тевкров и если нельзя остановить раздор между богинями – отныне рутул и троянец будут равны для меня, какие бы надежды ни питали они раньше и какая бы судьба ни была им обещана! Добрый ли случай дал италам осадить лагерь пришельцев, ложные ли пророчества ввели тевкров в заблуждение – я не подам руки помощи ни тем ни другим. Пусть каждый измерит меру горя и счастья – Юпитер будет для всех одинаков! Да свершится судьба!
Так сказал Юпитер и поклялся чёрными водами Стикса, его кипящей смолой и пропастью берегов. Олимп задрожал, потрясённый движением десницы Громовержца. Юпитер встал с золотого престола, и притихшие боги проводили его до порога.
Уже горели стены троянского лагеря, и рутулы подступали к воротам, истребляя последних защитников. И некуда было бежать осаждённым тевкрам, запертым в кольце осады. Редким строем стояли они по стенам и на высоких башнях, не в силах сдержать натиска. В первых рядах стояли Азий, сын Имбраса, Тимет, сын Гикетаона, два Ассарака и престарелый Кастор с Тимбридом. Меж ними были в строю два брата царя Сарпедона, Клар и Тимон, пришедшие к Энею с гор Ликии, и рядом поднимал на могучих плечах огромный валун Акмон из Лирнесса, ростом равный отцу своему Клитию и брату Мнесфею. Одни катили на врагов камни, другие метали копья, третьи бросали огонь или посылали с тугой тетивы стрелы.
Блистал в строю Асканий. Опекаем самой Венерой, благородный дарданский отрок был подобен самоцвету, что горит меж звеньев обвивающей шею золотой цепи, или слоновой кости, с дивным искусством оправленной в чёрное дерево. Сын Энея стоял с непокрытой головой, лишь тонкий золотой обруч прижимал его вольно падающие на плечи кудри.
Был там и Исмар, рождённый в Меонии, где мужи пашут тучные нивы, орошаемые золотоносным Пактолом. Ядовитыми стрелами сеял он среди врагов смертельные раны. Был и Мнесфей, что только что стяжал великую славу, прогнав из лагеря проникшего за стену Турна. Был и Капис – воин, кому суждено было основать в Кампании город и дать ему своё имя.
Так до глубокой ночи шла беспощадная битва у стен лагеря, а Эней между тем на кораблях рассекал морские волны. Ибо когда, покинув Эвандра, он прибыл в лагерь этрусков, там он предстал перед царём Тархоном и, назвав ему своё имя и свой род, рассказал ему всё – с чем пришёл он, какие вести принёс, какое войско собрал нечестивый Мезентий и как полнится яростью надменный Турн. Наконец, напомнив, что судьбы людей пребывают во власти богов, он смиренной мольбой закончил свою речь, и Тархон, не медля ни мгновения, заключил с ним союз.
Тогда, свободный от рокового запрета, лидийский народ взошёл на корабли, вверив, как и велело пророчество, свою судьбу вождю-чужестранцу. Корабль Энея шёл впереди под парусом с вытканной на нём великой Идой, а на носу у него стояли фригийские львы. Здесь сидел великий Эней, размышляя о превратностях войны, а по левую руку от него Паллант расспрашивал вождя о путеводных ночных светилах и обо всём, что довелось ему испытать на земле и на море.
Ныне, о музы, настежь раскройте врата Геликона! Воспойте мужей, что с этрусских берегов отправились вслед за Энеем! Поведайте, кто снарядил корабли и отправился на бой!
Впереди, на окованном медью «Тигре», шёл Массик. Тысячу юношей из Козы и Клузия вёл он за собой, и у каждого за спиной был смертоносный лук и колчан, полный лёгких стрел.
Рядом с ним шёл грозный Абант. Пышными доспехами блистали его воины, и на корме корабля сиял позолоченный Аполлон. Шесть сотен отважных и опытных в битвах мужей шли с ним из родной Популонии и три сотни – с Ильвы, острова, в чьих нескудеющих недрах родится халибская сталь.
Третьим шёл Азил, жрец и толкователь воли бессмертных, кому ведомы были и отвёрстые внутренности жертвенных животных, и движения светил, и полёт небесных птиц, и зарницы вещих молний. Грозен был его отряд – тысячу копий дала ему под начало Пиза, основанная в Этрусской земле пришельцами с берегов Алфиоса.
Лихой наездник Астир, одетый в пышный сверкающий доспех, вёл за собой три сотни рвущихся в битву бойцов из Кере, из древних Пирг, из туманной Грависки и с берегов Миниона.
Можно ли забыть о тебе, о Кинир, отважный вождь лигуров? Рядом с тобой вёл свой небольшой отряд Купавон, сын Кикна, чью голову в память об отце и его несчастной любви украшали белые лебединые перья. Ибо когда погиб прекрасный Фаэтон, сёстры его обратились в плачущие тополя, а Кикн под их сенью пел, скорбя об утраченном возлюбленном. Так он утишал скорбь Музой и вдруг, будто старец сединами, покрылся мягкими перьями и, обратившись лебедем, взмыл над долиной к звёздам, продолжая свою протяжную песню. Ныне сын его с отрядом храбрых друзей плыл по морю. Вздымались над водой вёсла, с носа корабля глядел вперёд огромный кентавр, и длинная борозда тянулась по воде за кормой.
Следом вёл свой отряд Окн, сын Тиберина и вещей провидицы Манто. Тебе, Мантуя, даровал он и стены, и имя своей матери. Ибо от разных племён происходят, Мантуя, твои предки, и три народа по четыре общины в каждом живут под твоей сенью, но сила твоя – от крови этрусков. Пятьсот воинов выслала ты на битву с Мезентием, и на корме корабля, увенчанный венком из речного тростника, стоял Минкий, речной бог, сын озёрного бога Бенака.