Долго отец Алеза, устрашённый пророчеством, скрывал сына в глуши лесов, но стоило старому прорицателю смежить бледные очи, Парки наложили свои руки на юношу и обрекли его в жертву сыну Эвандра. Замахнувшись копьём, Паллант взмолился богу реки:
– О Тиберин! Направь руку мою, открой дорогу к сердцу Алеза! На твой священный дуб повешу я его доспехи!
И бог внял просьбе юного героя: прикрывая собой Имаона, несчастный Алез подставил копью аркадца беззащитную грудь и отправился на встречу с отцом.
Но Лавз, могучий воин, не дал италийцам пасть духом после смерти Алеза, и от его руки пал Абант, что бился в самой гуще схватки. Редели ряды и тусков, и аркадцев. Гибли и тевкры, что попусту избежали ахейских копий на полях Илиона. Вплотную сошлись ряды воинов, и силы их, и вожди были равны меж собой. Задние ряды рвались вперёд, и строй теснился так, что невозможно было уже занести руку с мечом. С одной стороны наступал Паллант, с другой напирал Лавз – ровесники, оба прекрасные лицом, и обоим судьба не дала вернуться под отчий кров. Повелитель Олимпа не позволил им вступить в единоборство, но вскоре каждый погиб от руки сильнейшего врага.
Турн, узнав, что Алез пал от руки Палланта, бросился на подмогу Лавзу и, летя на своей колеснице, так кричал соратникам:
– Расступитесь! Я один нападу на Палланта, мне одному обречён несчастный! О, если бы его отец мог видеть нас!
Услышав его слова, рутулы расступились. Паллант в изумлении смотрел, как, послушные надменному приказу, расходятся воины, пропуская вперёд царя. Наконец он увидел Турна во весь его исполинский рост, окинул взглядом поле битвы и выступил вперёд, так ответив тирану:
– Что ж, меня прославит или сорванный с твоего трупа доспех, или прекрасная смерть! Оставь пустые угрозы, ибо мой отец готов к обоим исходам!
Сказав так, Паллант встал посреди поля, готовясь встретить царя рутулов, и кровь застыла в жилах у аркадцев. Турн спрыгнул со своей колесницы, чтобы пешим сразиться с юным принцем, и противники стали сходиться. Рутул приближался, будто лев, что с далёкого утёса завидел готового к схватке быка. Видя, что враг приблизился на бросок копья, Паллант решился напасть первым, ведь при неравных силах счастливый случай иногда выручает того, кто храбр. Замахнувшись, он взмолился к небесам:
– К тебе, Геркулес, взываю я! Тебя заклинаю гостеприимством отца и столом, за которым ты, странник, сидел когда-то, помоги мне совершить подвиг! Пусть Турн узрит перед смертью, как победитель снимает с него доспехи!
Алкид слышал мольбу Палланта, лил слёзы и давился горестным стоном, но Юпитер так утешал сына:
– Каждому положен предел его жизни. Время людской жизни кратко и безвозвратно. Но долг доблести – стяжать славу деяниями. Сколько потомком богов легло под стенами Трои! И не был ли в их числе и Сарпедон, моя собственная кровь? Знай же, что и Турна призывает уже судьба, и близится конец отмеренной ему жизни.
Так сказал Громовержец и отвратил от латинских полей свой божественный взор.
Паллант же со всей силы метнул копьё, и, прорезав себе дорогу в воздухе, оно ударило Турна в плечо, пробив край щита, но лишь задело одетое в броню могучее тело рутула. Турн долго раскачивал в руке свое копьё – дубовый ствол, обитый железом, – и наконец послал его во врага, сказав:
– Погляди же сам, сколь острее заточены наши копья!
Тяжёлый удар пришёлся в середину щита, и, пробив многослойную медь, порвав бычьи кожи, острый наконечник впился в рёбра юноше. Увы, и прочный панцирь не сдержал могучего удара! Паллант силился вынуть копьё из раны, но тщетно – кровь вместе с жизнью уже вытекала из тела, и герой, гремя доспехами, пал на землю и приник к ней окровавленными губами.
Турн же встал над поверженным принцем и вскричал:
– Передайте же, аркадцы, моё слово Эвандру! Я возвращаю ему его сына таким, каким он заслужил его видеть! В утешение отцу я дарую ему и почётный курган, и погребальный обряд. Вот цена, что он уплатил за союз с иноземцами!
С этими словами Турн ступил левой ногой на грудь поверженного врага, чтобы снять с него золотую перевязь, на которой искусной рукой Клона, сына Эврита, были отчеканены данаиды, умерщвлённые ими в первую брачную ночь мужья и залитые кровью чертоги царя Даная. Подняв перевязь над головой, гордый добычей, Турн торжествовал. Так ослепляет людей Фортуна! Мимолетное счастье сверх меры возвышает гордыню, но человеку не дано знать своей судьбы. Ибо скоро придёт час, когда Турн готов будет дать любую цену, лишь бы Паллант был жив, и проклянёт и день поединка, и свою богатую добычу.
С плачем аркадцы подняли тело принца на щит и унесли героя. О радость и горе отца! На этом щите ты вернёшься домой! Единственный день – день, в который столь много пало отважных героев, – унёс тебя! Но и этот короткий свой путь ты успел густо устлать телами врагов!
Не лукавая Молва, но верный нарочный полетел по полю, чтобы искать Энея и сообщить ему страшные вести. Ибо тевкры стояли на краю погибели, и пришёл час герою идти на помощь опрокинутым полкам. Словно жнец, стал прокладывать Эней себе путь сквозь вражеский строй, собирая мечом богатую жатву. Тебя искал он, о Турн, непомерно возгордившийся пролитой кровью! Перед глазами у Энея стоял Паллант, Эвандр, их руки, что он держал в своих, и пиршественные столы, за которыми он сидел вместе с ними.
Четырёх юных бойцов из Сульмона и стольких же юношей с берегов Уфента он взял живыми в плен, чтобы после принести их в жертву на могиле Палланта, залить их кровью погребальные костры и тем умилостивить подземных богов. Он бросил тяжёлое копьё в Мага, но тот увернулся и, когда копьё, дрожа, пролетело над ним, пал на колени, обнял ноги дарданида и взмолился:
– Заклинаю тебя тенью Анхиза и юным Асканием, ради старого моего отца, подари мне жизнь! В высоких моих чертогах есть множество чеканного серебра, без счёта золотых сосудов и слитков сокрыто в подвалах – всё будет твоё! Ведь не здесь ещё решается судьба троянцев, и одна отнятая жизнь не подарит победы в сражении!
Но Эней отвечал ему на это:
– Сбереги же золото и серебро, которыми ты так похваляешься, для своих сыновей, поздно теперь торговаться о выкупе! Турн сам отменил выкупы, отняв жизнь у Палланта! Вот приговор, что выносят тебе и тень Анхиза, и юный Асканий!
И, ухватив левой рукой шлем Мага, Эней запрокинул назад его голову и погрузил в горло клинок.
Издалека завидев Энея, бросился бежать от него Гемонид, жрец Феба и Тривии. Волосы его были обвиты священной повязкой, и горел на солнце пышный доспех. Нагнав жреца, Эней вонзил в него меч и отправил во тьму, а Серест снял с тела сверкающий доспех, чтобы посвятить его Марсу-Градиву.
Ободрённые появлением царя, стали вновь собирать свои полки Кекул, потомок Вулкана, и Умброн, пришедший со склонов Марсовых гор, Эней же продолжал яростно биться. Страшным ударом он отсёк руку Анксуру, пополам расколов щит, который тот держал в ней. До небес возносил когда-то свои похвальбы надменный Анксур и на словах сам себе судил и долгие годы, и почтенные седины – но слова не сделали его сильнее.
Тарквит, могучий сын Фавна и лесной нимфы Дриопы, вышел навстречу Энею, гордый своим пышным доспехом. Он хотел сдержать натиск героя, но вместо этого пал, сражённый его копьём, насквозь пронзившим и щит, и пышный доспех. Тарквит хотел молить о пощаде, но Эней прервал долгую речь – одним ударом снёс голову с плеч и поволок тёплое ещё тело по земле, говоря в сердцах:
– Оставайся же здесь и вселяй ужас в живых! Не предаст земле твой прах добрая твоя мать, и отец не почтит тебя родовой гробницей, быть тебе добычей хищных птиц, волны смоют твоё тело в пучину, и голодные рыбы присосутся к твоим ранам!
Следом Эней погнался за друзьями Турна Антеем и Лукой, за лихим Нумой и за златокудрым Камертом, сыном Волькента, что был царём в Амиклах и богатством слыл первым среди всех царей Авзонии.
Словно древний великан Эгеон, что изрыгал пламя из сотни пастей, заслонялся от молний Громовержца полусотней щитов и сражался полусотней мечей, носился по полю Эней, и клинок его был тёплый от крови.
Завидев колесницу Нифея, он грудью устремился на четвёрку коней, и кони в испуге метнулись в сторону и понесли пустую колесницу к прибрежным волнам, сбросив Нифея на землю. Следом вылетела на Энея другая колесница: парой белоснежных скакунов правил на ней Лигер, и рядом с ним вращал обнажённым мечом его брат Лукаг. Эней, преисполненный гневом, встал перед ними во весь свой огромный рост и замахнулся копьём. Лигер правил коней прямо на него с такими словами:
– Не коней Диомеда видишь ты перед собой, и не колесница Ахилла перед тобой! Не в земле Пергама лежать тебе, но здесь, на латинских полях окончишь ты и войну, и саму свою жизнь!
Далеко разносились вокруг хвастливые речи Лигера, но ни слова не сказал ему троянский герой, вместо ответа метнув приготовленное копьё. Лукаг, наклонившись вперёд и погоняя коней ударами копья, готовился к схватке и выставил вперёд левую ногу. В эту ногу и попало копьё Энея, насквозь пробив щит. Лукаг мёртвым покатился по полю, и благочестивый Эней проводил его такими словами:
– Нет, не медленный бег колесницы предал тебя, Лукаг, и не пустой призрак напугал твоих коней, но ты сам покинул упряжь и прыгнул под колёса!
Сказав так, Эней схватил коней под уздцы, и тогда выпал из колесницы несчастный Лигер и, протянув безоружные руки к герою, взмолился:
– Ради тех, кто родил тебя, могучего воина, сжалься над побеждённым, не губи!
Но Эней прервал долгие просьбы:
– Разве такие речи вёл ты, когда правил своей колесницей? Так умри же, негоже расставаться братьям!
И одним ударом он рассёк Лигеру грудь и выпустил из неё душу рутула.
Так летел по полю боя дарданский царь и всюду справлял страшную тризну, сея смерть, словно бушующий смерч или бурный полноводный поток, а навстречу ему, прорвав кольцо осады, уже шли полки тевкров с юным Асканием во главе.