Юпитер призвал к себе Юнону и сказал ей:
– Что скажешь ты теперь, сестра и супруга? Сбылось ли то, чего ты так желала? Или нет у тевкров ни проворных рук для битв, ни ярости для врага, ни стойкости для несчастий? Или и теперь лишь помощь Венеры спасает их?
Юнона же смиренно отвечала ему:
– О возлюбленный супруг! Зачем тревожишь и без того скорбную мою душу? Твоя гневная речь пугает меня. О, если бы прежней была сила твоей любви ко мне, ты, всемогущий, хоть в одном не отказал бы мне – чтобы невредимым я увела из битвы Турна, спасла бы его ради его отца Давна. Но, видно, суждено ему умереть, заплатив невинной своей кровью за все несчастья тевкров. Пусть он и нашего рода, ведь Пилумн был его прапрадедом, и пусть столь часто он щедрыми дарами отягчал пороги твоих святилищ!
Краток был ответ повелителя Олимпа:
– Если просишь ты для юноши, что обречён скорой гибели, краткой отсрочки и ждёшь на то моего дозволения – что ж, в этом я волен тебе угодить. Пусть Турн спасается бегством, вырви его у настигающей судьбы на время. Но если в просьбе твоей таится надежда на большее, если хочешь ты изменить исход войны – знай, эта надежда напрасна.
Заливаясь слезами, Юнона проговорила:
– О, если бы твоё сердце склонилось к тому, что отвергают твои слова! Если бы ты оставил Турну жизнь! Но нет, безмолвие могилы ждёт его! Или нет? О, если бы страхи мои были напрасны, если бы только ты, всемогущий, изменил свою волю!
И с этими словами Юнона устремилась с небес вниз, к земле. Одевшись тёмной тучей, поднимая бурю в воздухе, она опустилась к троянскому лагерю и к лаврентийским войскам. Там она соткала из тумана бесплотный призрак и придала ему образ Энея, снарядив его и копьём, и золотым щитом, и доспехом. Она дала ему лицо героя, его волосы и поступь и вложила ему в уста голос, пустую речь без смысла. В таком виде витает после смерти дух умершего, такими мечтами морочат спящих лживые сны.
Будто бы ликующий вождь вился перед строем троянцев, звал Турна, дразнил его копьём и звал на бой. Но стоило Турну напасть на него, метнув издалека копьё, призрак повернулся к нему спиной и пустился в бегство. Турн поверил, что и вправду отступает ненавистный враг, и дух его тут же загорелся напрасной надеждой.
– Что же бежишь ты, Эней? Зачем бежишь от невесты перед самой свадьбой? Ведь я уже приготовил для тебя брачное ложе, которого ты так жаждал!
И, потрясая мечом, Турн устремился вслед за призраком, ликуя и не зная, что радость его вот-вот развеет ветер. Впереди он увидел привязанный к прибрежной скале корабль. На том корабле прибыл из Клузия царь Осиний, сходни его были спущены на землю, лестницы брошены в воду, и команда покинула его. Призрак Энея взлетел на корабль, будто ища укрытия, и Турн взбежал за ним вдогонку по высоким сходням, но стоило ему ступить на палубу, как Юнона оборвала причальный канат, и волны отлива унесли пустой челн в море.
Тогда, не ища больше себе укрытия, призрак Энея взмыл в высоту и там смешался с тёмными тучами. Тщетно рыскал Турн по кораблю, ища троянца, тщетно разил налево и направо врагов, что чудились ему повсюду, – ветер уже нёс его далеко в открытом море. И, оглянувшись, царь рутулов поднял руки к небесам, но не для того, чтобы вознести благодарность за чудесное спасение, а для горькой жалобы:
– Значит, такого позора заслужил я, о всемогущий Отец? За что послал ты мне такую кару? Где я? Куда уносит меня и как мне вернуться? Увижу ли вновь стены Лаврента и лагерь рутулов? Что станется с дружинами, что отправились со мной в битву? К своему позору, оставил я друзей на страшную погибель! Вижу я, как в смятении мечутся они по полю боя, и слышу мучительные стоны умирающих! Что делать мне? О, если бы земля разверзлась и бездна поглотила меня! О ветры, к вам с мольбой обращается несчастный Турн, так пожалейте меня и бросьте корабль на острые камни, разбейте о мели там, где не найдут меня ни сородичи, ни позорная слава!
Так в тоске стонал Турн, и душа его металась – то он хотел броситься на меч, чтобы пронзить сердце железом и тем искупить великий позор, то в безумном порыве желал броситься в волны и плыть к далёкому берегу, чтобы там снова пойти под удары троянских копий. Трижды он пытался сделать и то и другое, и трижды из жалости удержала его царственная Юнона, а корабль между тем скользил по волнам и нёс его всё дальше и дальше, к древней столице его отца Давна.
Тогда на смену Турну по воле Юпитера поднялся в бой могучий Мезентий, чтобы внезапно напасть на торжествующих тевкров. Но лишь завидев его, тиррены устремились к нему и плотным кольцом окружили ненавистного царя, направив в него копья. Мезентий возвышался среди них, подобно одинокой скале посреди бушующего моря – волны и ветра обрушивают на неё свою ярость, но скала вовек остаётся неколебима. Сражены жестоким царём, пали Гебр, сын Долихаона, Латаг и Пальм – Латага он ударил в лицо громадным камнем, а Пальму, что пытался спастись бегством, мечом разрезал жилы под коленями. В бессильных корчах беглец рухнул на песок, и его богатый доспех вместе с пышногривым шлемом Мезентий подарил Лавзу, своему сыну.
Он также убил Эванта-фригийца и Миманта, сына Амика, что был другом Париса. В ту же ночь, когда Киссеида в языках пламени родила Париса, от жрицы Феано появился на свет и Мимант. Вместе росли неразлучные друзья, но один пал под Троей, а другой полёг в Лаврентийской земле.
Бывает, свора лающих псов выгоняет свирепого вепря с поросших сосняком склонов Везула или из лаврентийских болот, где долго таился он среди густых камышей. Тогда, попавшись охотникам, он стоит на месте, ощетинившись и злобно рыча, а ловчие, не смея подойти ближе, кричат и издалека бросают в него копья и мечут стрелы. Так же стоял в кольце врагов Мезентий, без страха озираясь вокруг, лишь скрипя зубами, а тиррены не смели обнажить мечи и первыми напасть на него, хоть и кипела в их сердцах справедливая жажда мести.
Но вот Мезентий увидел среди них Акрона, грека, что бежал из древнего Корита, не допев гимна Гименею: среди смятенного войска тот блистал пурпуром гребня на шлеме и расшитым плащом – подарком брошенной невесты. Словно лев, что, голодный, рыскал по полям и вдруг завидел проворную серну или высокие рога оленя, бросается к добыче, подняв гриву и страшно разинув пасть, наваливается на неё и терзает, погружая клыки в тёплую кровь, – так же Мезентий кинулся на Акрона, тот рухнул, и пятки его в предсмертной судороге забились о землю, и поток чёрной крови окрасил обломки копья.
Увидев это, Ород бросился в бегство, но Мезентий счёл недостойным метнуть копьё ему вслед и поразить беззащитную спину, вместо этого он обогнал беглеца и сошёлся с ним лицом к лицу, чтобы не хитростью, а отвагой и мощью одолеть тиррена. Повергнув врага на землю, он наступил ему на грудь и, глубже вгоняя копьё в умирающего, сказал:
– Соратники! Вот лежит Ород, славный воин!
Тогда раздался в ответ победный клич рутулов, но вдруг умирающий поднял голову и сказал:
– Что ж, победитель, недолго тебе торжествовать и недолго ждать возмездия! Та же судьба ждёт тебя, и на той же земле скоро лежать тебе рядом со мной!
Мезентий же в гневе, ухмыляясь, отвечал:
– Умри же сейчас, а обо мне позаботится всемогущий Отец людей и богов!
И с этими словами он вырвал из раны копьё, и тут же железный сон смежил веки Орода, навеки укрыв его вечной тьмой.
Кедик убил Альката, Сакратор – Гидаспа. Парфения и бесстрашного силача Орса сразил Рапон. Эрихет, сын Ликаона, и Клоний пали от руки Мессапа, что оставил коня, чтобы с ними, пешими, сразиться пешим. Валер, славный отпрыск славного рода, поверг в прах ликийца Агиса. Фрония убил Салий, а Салия – искусно владевший копьём Неакл.
То одна, то другая сторона брала верх, и Марс поровну делил потери между сражающимися – воины умирали, но никто не хотел уступить, и ни один не помышлял о бегстве. Боги же с жалостью смотрели на них с высоких небес, и тяжко было им видеть пустой гнев и тщетные страдания смертных. Царственная Юнона и златокудрая Венера молча смотрели на поле боя, по которому меж враждующих толп рыскала Тисифона, бледная фурия, свирепая и безжалостная.
Мезентий был подобен великану Ориону, когда тот пешком пролагал себе путь сквозь морскую пучину, по плечи погрузившись в царство Нерея, или когда нёс вырванные со склонов высоких гор столетние вязы, и голова его пряталась в облаках. Под стать гиганту ростом, одетый в исполинский доспех, полон неистовой злобы, Мезентий шёл по полю боя, потрясая огромным копьём, и Эней, издали завидев его в строю рутулов, вышел ему навстречу, чтобы сразиться с великим воином.
Недвижной громадой остановился Мезентий и без страха ждал, когда герой подойдёт на расстояние полёта копья. Наконец, смерив взглядом пространство, он вскричал:
– Моя правая рука и копьё в ней – да будут моими богами! Что до доспеха, который я сниму с разбойника, я посвящу его тебе, мой сын! Ты, Лавз, будешь живым памятником отцовской победе!
С этими словами он метнул копьё, и оно, просвистев в воздухе, отскочило от щита Энея, а отскочив, вонзилось в живот Антору, что был спутником Геркулеса в его странствиях, но покинул Аргос, примкнул к Эвандру и поселился с ним в Италии. Теперь он пал, приняв за другого смертельную рану, и умирая, глядел в небеса и вспоминал небо родной Греции.
Следом бросил свое копьё благочестивый Эней, и оно, насквозь проткнув тройную медь и бычьи кожи щита, вошло Мезентию в пах. Утратив силу удара, оно лишь ранило тиррена, но кровь пролилась, и, увидев её, Эней радостно выхватил меч и пошёл вперёд, внушая ужас противнику. Тогда слёзы оросили лицо Лавза, и сыновняя любовь исторгла тяжёлый вздох из его груди. Достопамятный отрок! Если только предания старины заслуживают хоть малой веры, негоже мне умолчать о славных твоих деяниях и жестокой твоей смерти!
Шаг за шагом, теряя силы, отступал Мезентий, тяжело таща за собой щит с застрявшим в нем копьём. И когда Эней поднял меч и занёс руку для последнего удара, между ним и родителем, выйдя из рядов прочих воинов, встал Лавз и, приняв удар, сдержал напор смертоносной стали. Мезентий, прикрытый щитом сына, отступил, и вслед за ним ринулись его воины, чтобы издалека метать в Энея копья. Эней поднял свой щит, и гнев охватил его. Так иногда среди погожего летнего дня налетит вдруг чёрная туча и посыплется град – и тогда бегут с полей земледельцы, торопятся прочь пахари, и случайный прохожий спешит укрыться то ли под речным обрывом, то ли под сводом пещеры, чтобы там переждать грозу, дождаться, когда вернётся солнце, и тогда опять взяться за труды. Так и Эней под градом копий ждал, когда иссякнет смертоносный ливень, и, окликнув Лавза, так сказал ему: