Долгой вереницей прошла похоронная процессия, и Эней, тяжело вздохнув, сказал:
– Суровый рок войны зовёт меня к новым слезам и новым потерям. Привет тебе, мой отважный Паллант, и прощай навеки!
И в молчании он направил свой шаг к высоким стенам лагеря, где ждали его соратники.
Там, в лагере, уже ждали Энея послы латинян. В руках они держали перевитые шерстью ветви оливы. Они молили позволить им забрать с поля боя тела погибших, чтобы предать их земле и насыпать над ними курган. Можно ли сражаться с мёртвыми, с теми, кто уже побеждён и лишён белого света? Пусть царь ради былой дружбы пощадит того, кого он когда-то назвал своим тестем.
Добрый Эней не отверг законной просьбы послов, дал им всё, о чём они просили, и сказал так:
– Какой злой судьбой были вы, латиняне, ввергнуты в эту войну? Почему вы бежите союза с нами? Вы просите мира для тех, кто был погублен жребием Марса на поле боя, но я охотно дал бы мир и живым. Я не пришёл бы в эти земли, если бы самим роком не суждено было мне здесь найти новое царство. Я не веду войну с вашим народом, но ваш царь нарушил законы гостеприимства, вверив себя и вас оружию Турна. Турну же было бы справедливее одному выйти на бой. Если хочет он своей рукой окончить войну и изгнать тевкров – пусть сразится со мной один на один, чтобы из нас двоих остался в живых тот, кому сохранят жизнь боги или сила его руки. Что ж, поспешите домой, чтобы предать огню несчастных своих сограждан.
Так сказал Эней, и послы замерли в изумлении, молча переглядываясь. Наконец взял слово старик Дранкей, что всегда был противником юного Турна:
– О троянский герой! Высоко вознесла тебя молва, но ещё более ты вознесён ратными подвигами! Как мне прославить тебя? Чему прежде дивиться: твоей справедливости или твоим подвигам? Твоё слово мы с благодарностью отнесём в родную столицу, и, если Фортуна будет благосклонна к нам, мы снова примирим тебя с Латином. Пусть рутул ищет других союзников, нам же будет в радость вместе с тобой возводить стены, обещанные тебе судьбой, и на своих плечах подносить тебе камни для новой Трои!
Так сказал он, и другие послы радостным криком одобрили его слова.
В дважды по шесть дней был установлен срок перемирия, и тевкры вместе с латинами без страха бродили по лесам. Под двуострыми секирами звенел ясень, падали высокие сосны, стонали дубы, клёны, вязы и смолистые кедры – на скрипучих телегах свозили воины брёвна для погребальных костров.
А тем временем Молва, провозвестница горя, уже летела к дому Эвандра, к стенам города, откуда ещё недавно она на весь Лаций возвещала славу побед Палланта. Аркадцы спешили к воротам. У каждого в руках, согласно обычаю, был погребальный факел. Бесконечный ряд огней пылал на дороге, ведущей в город, и такой же бесконечный ряд из мрака шёл ему навстречу, озаряя широкие поля. Скорбные ряды фригийцев соединились с вышедшими навстречу аркадцами, и, едва они вошли в ворота, матери огласили город скорбными криками. Никакая сила не могла удержать Эвандра. Он вышел в середину, и, когда носилки с телом опустили на землю, он, стеная и плача, приник к телу сына. Из горла его, сжатого горем, вырвался крик:
– Нет, не это обещал ты отцу, Паллант! Разве не обещал ты, что будешь осторожен, вверяя свою судьбу Марсу? О, как сильно влечёт отважных юношей к славе! Как сладостны первые брани! Вот он, горестный урок войны! Вот награда твоя, вот мои обеты и мои молитвы, которым не внял ни один из богов! О дорогая моя супруга, счастлива ты, что умерла, не дожив до этого горя. И вот я, что победил судьбу долголетием, несчастный отец, переживший сына! О, если бы я сам пошёл вместе с войском тевкров, чтобы в меня вонзились копья рутулов, и меня, а не Палланта принесли бездыханным домой!
Нет, – продолжал безутешный отец, – я не виню вас, тевкры, и не раскаиваюсь в том, что заключил союз с вами. Видно, рок судил этот удел моей старости. И если Паллант был обречён ранней смерти, то лишь одно утешает меня – что пал он, сразив тысячи вольсков, пролагая вам дорогу в Лаций.
О Паллант! – рыдал царь аркадцев. – Я упокою твой прах с тем же почётом, с каким тебя проводил благочестивый Эней, вожди фригийцев и тирренов и их воины! Вот несут доспехи убитых тобою врагов. Был бы тут и твой доспех, Турн, если бы Паллант был равен тебе силой и годами!
Но, – сказал наконец Эвандр, – не след мне удерживать троянцев. Вам подобает вернуться к сражениям. Ступайте же к своему царю и передайте ему мои слова. Скажите ему, что если после смерти Палланта я ещё влачу свою постылую жизнь, то лишь потому, что верю в силу его руки. Его меч в долгу перед отцом и перед сыном. Лишь этой платы я жду от судьбы и от него. Я не ищу радостей жизни, но, сходя в царство теней, я желаю отнести сыну известие о победе Энея!
Меж тем над землёй поднялась Аврора, явила несчастным смертным благостный свет, а с ним принесла заботы и труды. На морском побережье Эней и Тархон разложили костры, и к ним, согласно древнему обычаю, каждый принёс тела павших родных. Запылало чёрное пламя, и дым костров непроглядной пеленой застил светила. Трижды обошли вкруг погребальных костров бойцы с оружием в руках, и конные воины трижды проскакали вкруг них. Слёзы орошали доспехи и землю, крики горя и зовы медных труб поднялись до небес.
Летели в огонь доспехи, снятые с латинян, их пышные шлемы, богато украшенные мечи, конские сбруи и части колесниц. Туда же, в огонь, бросали воины несчастливые копья погибших товарищей и щиты, что не смогли защитить их в бою. Без счёта было зарезано быков и других приношений смерти, кровью жертвенных свиней и овец, собранных с окрестных пастбищ, кропили угли костров. Весь день тевкры и тиррены смотрели, как по всему побережью сгорают на кострах их товарищи, и не отошли от костров, покуда влажная ночь не украсила небосвод звёздами.
Не меньше костров пылало и с другой стороны, у несчастных латинян. Многих убитых зарыли тут же, на поле, где они пали. Тела других, собрав по всей равнине, везли в ближние земли, чтобы вернуть в родные города и села. Прочих же без почестей, не считая, сожгли беспорядочной грудой там же, где они лежали, и просторное поле повсюду озарилось пламенем костров. Когда же третья заря прогнала с небосвода холодный сумрак, авзониды собрали в золе безвестные кости и засыпали их ещё тёплой землёй.
Богатая столица Латина полнилась горем, и вопли великой скорби были здесь громче, чем где-либо. Несчастные матери и молодые жёны, безутешные сёстры и лишённые отцов дети – все проклинали войну и злосчастную свадьбу Турна. Все желали, чтобы тот, кто ищет власти над страной и великой чести для себя, сам решил свою судьбу поединком. То же повторял и гневный Дранкей – что лишь Турна вызывает на бой Эней, его одного. Но немало было голосов и за Турна – великое имя царицы было ему защитой, а ещё прежние заслуги и громкая слава былых подвигов.
И вот среди тревог и смятения вернулись послы, отправленные латинянами в Аргос, к великому царю Диомеду. Ничего не добившись ни уговорами, ни богатыми дарами, они принесли печальный ответ: пусть в других краях латиняне ищут себе помощи или пусть просят у тевкров мира. Горе охватило царя Латина, и увидел он, что высшая воля привела Энея в его земли – гнев богов и свежие холмы над павшими говорили об этом.
Тогда Латин созвал к себе во дворец лучших мужей страны, чтобы держать с ними совет, и народ, заполнив широкие улицы, толпой хлынул в высокие царские палаты. Сам царь, старше всех годами и выше всех властью, сидел посреди других, поникнув мрачной головой. Прежде всего он велел вернувшимся от этолийцев легатам рассказать по порядку о своём посольстве и о том, что отвечал им Диомед. И когда воцарилось молчание, Венул, повинуясь царскому слову, начал свой рассказ.
– Сограждане! Мы были в лагере аргосцев и видели царя Диомеда. Измерив долгий путь и одолев все тяготы странствия, мы жали руку, что повергла в прах Илион. У подножия Гаргана на нивах Япига царь возводил город, названный им Аргирипой в память о древней столице греков. Нас ввели к царю, мы поднесли дары, и, когда нам было позволено говорить, мы рассказали, кто мы такие и откуда, с кем ведём войну и какая нужда привела нас к нему.
Выслушав нас, – продолжал Венул, – Диомед тихо сказал нам: «О счастливый народ древнего царства Сатурна! Что за судьба, авзонийцы, не даёт вам жить безмятежно, тревожит ваш покой и зовёт к войне с неведомым вам врагом? Знайте, что всех, кто осквернил оружием поля Илиона, ждали несказанные казни. Что говорить о тех, кто погиб под стенами Трои и был поглощён водами Симоента! По всей земле рок преследовал нас, тех, кто выжил и кого пожалел бы сам Приам. Знает о том злая звезда Минервы, погубившая флот Аякса, знают жестокий мыс Кафарей и утёсы Эвбеи, о которые разбилось столько кораблей. Куда только не занесла судьба греков, желавших вернуться домой! Менелай, сын Атрида, ест горький хлеб изгнания далеко на востоке, за столбами Протея. Скиталец Улисс видел пещеры этнейских циклопов. Сам Агамемнон, властитель Микен и могучий предводитель ахейцев, пал у родного порога от руки нечестивой жены – победителя Азии погубило коварство прелюбодея Эгисфа. Убит Неоптолем, разорены пенаты Идоменея, локры изгнаны в Ливию, разрушено царство Пирра. Мне самому боги не дали возвратиться в прекрасный Каледон, увидеть домашний алтарь и обнять жену. Доныне мучают меня страшные видения. Я потерял всех друзей – страшная казнь досталась им, ибо они были обращены в птиц и теперь оглашают своими воплями прибрежные скалы. Но чего мог ждать я, безумец, который поднял копьё на Венеру и осквернил благое тело небожительницы кровавой раной! Нет, не зовите меня к сражениям. Теперь, когда сожжён Пергам, я не веду войн с тевкрами и без радости вспоминаю прежние битвы. Дары, что вы принесли из отчего края, отдайте Энею. Я стоял против него в битвах, не раз преломил с ним острые копья и знаю, как грозен он, когда поднимает щит или вихрем вращает пику. Если бы земля Иды породила ещё двух подобных мужей, не мы осаждали бы Илион, но дарданцы пошли бы войной на стены Аргоса, и грекам пришлось бы оплакать свою судьбу. И если десять лет мы медлили под стенами Трои, то лишь потому, что нас сдерживала сила Гектора и Энея. Они были равны отвагой и силой, но Эней – выше благочестием. Так вот