– Ты думал, тиррен, тебя здесь ждёт облава на лесного зверя и охотничьи байки? Но вот гляди – оружие в женской руке одолело пустую мужскую похвальбу. А всё же к манам отцов ты явишься не без славы, ведь сама Камилла сразила тебя!
Потом Бут и Орсилох, два могучих дарданца, пали от её руки. Бута она настигла сзади и вонзила копьё ему в шею, меж шлемом и кольчугой, там, где слева за спиной свисает у всадников щит. Потом притворным бегством она увлекла Орсилоха. Она пустила коня влево, по малому кругу, сама настигла гнавшегося за ней мужа и, глуха к мольбам, дважды ударила тяжёлым топором по шлему, разрубив сразу и медь, и череп, так что горячие мозги брызнули из раны.
В испуге остановился летевший навстречу воительнице Лигур, сын Авна, сын Апеннинских гор и первый хитрец среди славных хитростью лигурийцев – покуда судьба не решила иначе. Видя, что не уклониться ему от боя с царицей и не спастись бегством, он стал измышлять уловку и так лукаво сказал Камилле:
– Пусть ты женщина, но и женщине много ли чести ввериться в бою мощному коню? Придержи же скакуна и смело ступи на землю, чтобы сразиться со мной в честном поединке, и тогда узнаешь ты, кому благоволит ветреная слава!
Разъярённая и уязвлённая обидой, Камилла велела спутницам взять коня под уздцы, а сама спешилась и вышла на бой с мечом и лёгким щитом, чтобы на равных сразиться с хитрецом. Он же, решив, что хитрость его удалась, немедля развернул своего коня и стремглав полетел прочь, вонзив жеребцу в бока железные шпоры.
– О хвастливый и суетливый Лигур! Уловки изворотливых предков не спасут тебя и коварство не поможет вернуться живым к лживому твоему отцу!
Сказав так, легконогая дева понеслась вперёд, обогнала скакуна, схватила повод рукой, развернула беглеца лицом к себе, и кровавая кара свершилась. Так ястреб взлетает с утёса и легко несётся, расправив крылья, чтобы в облаках настичь беззащитную голубку, жадно хватает её белое тело и терзает кривыми когтями – лишь капает кровь, и в воздухе кружатся перья.
С высокого Олимпа всемогущий Отец смертных и бессмертных озирал поле боя и увидел неравную битву. Тогда он вдохнул ярость в грудь Тархона и двинул его в бой. Оседлав коня, тиррен вскачь помчался туда, где италийский напор смял войско, и так говорил, речью поднимая на бой оробевших тусков, называя каждого по имени:
– О тиррены! Неужто позабыли вы стыд? Где ваша обида, где ярость? Что за страх охватил ваши ленивые души? Неужто женщина смяла ваши ряды и гонит вас, как стадо, куда ей угодно? Зачем вам клинки, зачем копья, которые никому не страшны? Видно, вы горячи лишь в делах Венеры и лишь по ночам готовы к подвигам! Когда кривые фригийские флейты возвещают начало Вакховых плясок, когда столы ломятся под тяжестью кубков и яств – тут-то вашей лени как не бывало! Тогда хватает у вас и усердия, и воли!
Так говоря, он пришпорил коня, направил его в гущу врагов и, влетев словно вихрь, на скаку схватил Венула, сгрёб его и сорвал с коня. Притиснув к груди добычу, он понёсся дальше, и немедля поднялся до небес крик латинян, и все их взгляды обратились на него. Подобный пламени, летел по равнине Тархон, неся с собой одетого в доспех врага. Отломив наконечник вражеского копья, он искал неприкрытого места, чтобы нанести смертельный удар, но Венул из последних сил толкал его руку от горла.
Так бурый орёл, спустившись с высокого неба, вонзает когти в спину змеи и уносит её вверх. Раненая, она корчится и извивается, чешуя встаёт дыбом, голова тянется вверх, из пасти несётся шипение, но могучая птица смиряет строптивого гада ударом кривого клюва, и лишь крылья её мерно взметают воздух. Так, ликуя, Тархон во весь опор нёс свою добычу прочь от тибуртинских рядов, и меонийцы, вдохновлённые его подвигом, все как один ринулись вперёд.
Тогда Аррунт, уже обречённый року, стал кружиться вкруг проворной Камиллы, ища счастливого случая. Куда бы среди битвы ни направила свой путь грозная дева, он скакал туда же, всюду следуя за ней по пятам. Когда из гущи сражения она возвращалась с победой, юноша украдкой направлял коня вслед за ней. Искусный наездник и метатель копья, Аррунт рыскал вкруг неё, приближаясь то слева, то справа, в нетерпении потрясая копьём.
А в это время в рядах тевкров бился Хлорей, славный жрец Кибелы, издалека сверкающий своим фригийским доспехом. Под ним горячился конь, весь в позолоченной медной чешуе, а сам он был одет в яркий заморский пурпур. С ликийским рогом в руках, всюду он посылал острые критские стрелы, вынимая их из висящего за спиной золотого колчана. Золотой шлем покрывал голову жреца, полы шафранного плаща его были подвязаны блестящей золотой подвязкой, и расшитая золотом туника ниспадала по его бёдрам.
Тот драгоценный доспех разжёг жадность в душе царственной девы. Прельстившись золотым убором – хотела ли она повесить его в храме как трофей или сама желала красоваться в захваченном доспехе, – она, будто ослепнув, погналась за Хлореем в самую гущу врагов и позабыла об осторожности.
Увы! Она не видела Аррунта, что давно уже следовал за ней по пятам, а тот, улучив мгновение, поднял копьё и так взмолился к небесам:
– О Аполлон, величайший из богов! Хранитель склонов Соракта! Тебя почитаем мы, когда на твоих таинствах пылающий жар пожирает сосновые брёвна, и мы идём через огонь, оставляя следы на тлеющих углях! Дай же мне, о всемогущий отец, смыть позор с племени этрусков! Не нужен мне ни доспех Камиллы, ни трофей, ни добыча, пусть другими делами заслужу похвалу сородичей, лишь одного хочу я – своей рукой истребить заразу и без громкой славы вернуться в отчизну!
И Феб услышал молитву – но внял лишь одной её половине, другую же велел ветрам развеять по воздуху. Бог позволил юноше внезапным ударом насмерть сразить Камиллу, но не увидеть снова его гористой родины – эти слова Аррунта умчала прочь буря. Вот, пущенное меткой рукой, просвистело в воздухе лёгкое копьё. В ужасе вольски обратили все взоры к царице, но сама Камилла не слышала свиста и не видела копья, что летело, рассекая эфир, пока оно не вонзилось в белое тело прямо под обнажённой грудью и вдоволь не напилось девичьей крови.
В смятении кинулись к ней подруги, чтобы не дать раненой деве пасть на землю, и сам Аррунт, испуганный больше других, бросился прочь. В душе его ликование смешалось с ужасом, и рука его не могла более поднять копья. Так волк, после того как убьёт пастуха или телёнка, поджав хвост, не разбирая дороги бежит в непроходимые чащи, пока ещё нет за ним вооружённой погони – бежит, ибо знает за собой вину. Так же убежал далеко Аррунт и, довольный тем, что успел скрыться, смешался с другими бойцами.
Царица же пыталась слабеющей рукой вынуть из раны копьё, но тщетно, ибо железный наконечник глубоко застрял в рёбрах. Близкая смерть уже смежала её холодеющие веки, дева поникла, со щёк её ушёл пурпурный румянец, и, умирая, она так сказала Акке – подруге, которую любила больше других и с которой давно делила все мирские заботы:
– Сестра моя Акка! До сих пор крепилась я, но ныне силы покидают меня. Злая рана убила меня, и мрак уже застилает пеленой мой взор. Беги же к Турну и передай ему моё последнее слово – пусть скорее заменит меня в бою, пусть отбросит тевкров. Прощай же!
И с этими словами Камилла уронила поводья и соскользнула с коня. Холод сковал её тело, выпало из рук оружие, склонилась на грудь осенённая смертью голова, и душа царственной девы, жалуясь и стеная, отлетела к теням.
Тогда вознёсся до самых золотых светил громогласный крик тевкров, и ещё свирепее закипел бой. Сплотив ряды, троянские полки стали рваться вперёд, а с ними и отряды тирренов, и аркадские рати.
С вершины горы неподалёку наблюдала за битвой посланница Дианы, нимфа Опида. Как только она услыхала яростный крик бойцов и увидела издали печальную кончину Камиллы, из груди её вырвался стон, и она сказала:
– Слишком тяжкая выпала тебе кара, о дева, за то, что ты осмелилась тревожить войной потомков Дардана! Вдали от всех, в глухих лесах, почитая Диану и нося колчан за спиной, вела ты чистую свою жизнь и вот как ныне потеряла её! Горе! Но наша владычица в твой последний час не оставит тебя в бесчестье. Все племена и земли облетит молва о тебе и твоей славной гибели, ибо ты не останешься неотмщённой! Тот, кто посмел осквернить твоё тело оружием, искупит свою вину смертью!
Под горой там был высокий курган, насыпанный над могилой Деркенна, древнего владыки лаврентцев, и могучий дуб рос на его вершине. К нему спустилась прекрасная нимфа и стала с вершины холма искать глазами Аррунта. Увидев же его, весёлого и чванливого, молвила:
– Напрасно бежишь ты прочь, Аррунт! Иди же сюда и прими достойную награду за убийство Камиллы! Ты примешь смерть от стрелы самой Дианы!
И сказав так, фракийская нимфа взяла стрелу из своего золотого колчана, положила её на тетиву и в гневе согнула лук, так что рога его сошлись друг с другом и остриё стрелы коснулось левой руки, а правая, отводя тетиву, упёрлась в грудь. В то же мгновение зазвенел воздух, Аррунт услышал свист летящей стрелы – и железный наконечник вонзился ему в грудь. В предсмертном стоне юноша испустил дух, но, не слыша его, друзья позабыли о нём и оставили его умирать в пыли, безвестным прахом посреди широкого поля. А Опида расправила крылья и вознеслась к высотам Олимпа.
Тем временем конница Камиллы, потеряв царицу, первая дрогнула и пустилась в бегство. Следом побежали рутулы, могучий Атин, войска без вождей и вожди без войска, – все, повернув коней, в беспорядке спешили укрыться за стенами. Никто не был в силах отразить натиск сеющих смерть тевкров, остановить их стрелами или стать насмерть, обнажив мечи. Луки со спущенной тетивой бессильно болтались за плечами, и только конские копыта потрясали рыхлое поле.
Ближе и ближе неслась к стенам чёрная туча поднятой пыли. С башен и стен следили за бегущими толпы матерей, ударяя себя в грудь и до неба поднимая горестные вопли. Тех, кто в беспорядочном бегстве не успел ворваться в открытые ворота, настигал беспощадный враг – и те, кто мнил уже себя в безопасности среди отеческих домов, внутри крепких отеческих стен, пали у родного порога. Другие спешили скорее закрыть створы ворот, не внимая мольбам тех, кто остался снаружи. Началась бойня меж своими – теми, кто рвался в город и кто защищал его. На глазах горько рыдающих матерей и отцов одни воины падали во рвы, а другие, отпустив поводья и вслепую погоняя обезумевших лошадей, с разлёта разбивались о крепкие балки ворот. Матери и жёны, полные любви к отчизне и вдохновлённые примером Камиллы, стали метать со стен копья или просто заострённые ветви и обожжённые в огне колья. Каждая жаждала погибнуть, защищая родной город.