Над ним ужасно все кричали,
Ногами еле раскачали,
Глазами он на них моргнул:
«Чего вы? Что за сучий потрох,
Сломали мужику весь отдых»,
Сие сказав, опять уснул.
«Да встань, будь добрым, друг любезный! —
Абсест Энтеллу приказал.
«Подите все на штырь железный» —
Энтелл на всех так закричал.
Узнав, однако, про причину —
Абсест ему толмачил чинно, —
Вскочив проворно, молвил так:
«Кто, как? Дарес! Ну, стойте, наши!
Сейчас сварю Даресу каши,
Сперва хлебну на четвертак».
Приперли с котелок сивухи,
Энтелл ее в момент махнул,
И вот от эдакой мокрухи
Вспотел, наморщился, вздохнул,
Сказал: «Пойдемте, братцы,
К Даресу, хвастуну- засранцу!
Ему я ребра потопчу,
Сомну его всего, как тряпку,
И изувечу, как собаку,
Как драться – мигом научу!»
Вот встал Энтелл перед Даресом,
Сказал ему, смеясь: «Давай,
Линяй, поганый неотеса,
Заранее отсель тикай;
Я раздавлю тебя, как жабу,
Сотру, сомну, мороз как бабу,
Что тут и зубы ты сотрёшь.
Тебя и дьявол не узнает,
С костями черт тебя сглодает,
Уж от меня не улизнёшь».
На землю положил он шапку,
Рукав по локоть засучил,
Рубаху сгреб свою в охапку,
Даресу кулаком грозил.
Со зла скрипел порой зубами,
И топал по земле ногами,
И на Дареса налезал.
Дарес не рад такому лиху,
Он бы ушел спокойно, тихо,
Энтелла лучше бы не знал.
В то время боги в рай собрались
К Зевесу в гости на обед,
Там пили, ели, забавлялись,
Не зная наших горьких бед.
Столы накрыты были пышно:
Хлеба, ковриги, сливы, вишни,
И кулебяки, и коржи,
стояли впомесь там салаты,
и были боги все поддаты,
надулись, словно бы моржи.
Внезапно забежал Меркурий,
Запыхавшийся, в зал к богам.
И подскочил котищем хмурым
К горячим в масле пирогам:
«Хе-хе, вот как вы загулялись,
Что и от мира отказались,
Ни совести нет, ни стыда.
В Сицилии вон что творится,
Там вой, будто идёт Орда».
Услышав, боги зашептались,
Из неба выткнули носы,
И на бойцов смотреть пытались,
Словно лягушки из росы.
Энтелл там бегал по арене,
Как жеребец, вся морда в пене,
Совал Даресу в нос кулак.
Дарес в себе засомневался-
Энтелла все-таки боялся,
Тот весил больше, как-никак.
Венеру за виски хватило,
Коли узрела – там Дарес;
Ей очень было то не мило,
Сказала: «Батюшка Зевес!
Дай моему Даресу силы,
Чтоб хвост ему не накрутили,
Чтоб он Энтелла поборол.
Меня тогда весь мир забудет,
Ежель Дарес живой не будет;
Пусть будет мой Дарес здоров».
Тут Бахус пьяный отозвался,
Он на Венеру накричал
И с кулаками к ней совался,
И спьяну эдак ей сказал:
«Пошла-ка ты к чертям, вонючка,
Неверная, паршивка, сучка!
Пускай подохнет твой Дарес,
Я за Энтелла сам вступлюся,
вот только малость похмелюся,
то не заступится и Зевс.
Ты знаешь, он какой парняга?
На свете мало есть таких.
Он водку хлещет, словно брагу-
Парней я обожаю сих.
Уж он зальет за шкуру сала,
Ни мама в браге не купала,
Как он Даресу-то задаст.
Уж как ты только не старайся,
А то с Даресом попрощайся,
И суждено ему пропасть».
Зевес сидел, развесив уши,
От водки, правда, пухлый был,
Но эти речи не прослушал,
А что есть мочи завопил:
«Молчать! Чего вы задрочились?
Глянь – в моем доме расходились!
Закрой-ка, Бахус, драный рот!
Никто в сю драку не мешайся,
Конца дуэли дожидайся,
Посмотрим, чья в бою возьмёт?»
Венера смирно замолчала,
Слезу пустила из очей,
И как собака хвост поджала,
Дошла тихонько до дверей,
Там с Марсом в закуточке встала,
Над Зевсом насмехаться стала;
А Бахус пенную хлебал.
Из Ганнимедова ларчонка
Лакнул почти что полведерка;
Нагнулся и слегка икал.
Пока там божества возились
В раю, напившись в небесах,
Тогда в Сицилии творились
Невероятны чудеса.
Дарес от страха оправлялся
И все к Энтеллу подбирался,
Изрядно дал ему под нос.
Энтелл с того тычка свалился,
Потом башкою оземь бился
И разобиделся до слез.
И рассердился, разъярился,
Аж пену изо рта пустил,
И в меру эдак подмостился,
В висок Даресу залепил:
Из глаз аж искры полетели
И очи в миг посоловели,
Сердечный на землю упал.
Шмелей довольно долго слушал,
А землю носом рыл и нюхал
И очень жалобно стонал.
Тут все Энтелла похвалили,
Эней с друзьями громко ржал,
Дареса громко поносили,
Что в драке он не устоял.
Велел Эней поднять героя,
Облить холодною водою,
Чтоб больше не лежал чумной.
Энтеллу выдал для пропою
Деньжонок пачкою тугою
За то, что он боец такой.
Эней же, сим не ограничась,
Гулянье продолжать хотел.
Пил все подряд, родством не кичась,
Медведя привести велел.
Пошла с медведями потеха:
Поили брагой их для смеха
И заставляли танцевать.
Один изряднейше надрался,
Скакал, вертелся и катался, —
Троянцев веселилась рать.
Когда Эней так забавлялся,
Он горя для себя не ждал,
Не думал и не дожидался,
Чтоб кто с Олимпа знак подал.
Но тут Юнона, поразмысля,
Другие разогнавши мысли,
Чтоб учинить переполох,
Обула без чулок сапожки
На стройные, прямые ножки,
Пошла к Ириде на поклон.
Пришла, Ириде подмигнула,
Ей что-то на ухо шепнула,
Чтоб никакой не слышал черт,
И пальцем строго погрозила,
Чтоб сразу все то сотворила,
И ей бы принесла рапорт.
Ирида низко поклонилась,
В сюртук походный нарядилась,
Рванула с неба аки черт.
В Сицилию как раз спустилась, —
Троянки там вздремнуть легли.
Среди подружек примостилась,
Что эти лодьи стерегли.
В кругу сердечные сидели
И кисло на море глядели:
Ведь не позвали их гулять,
Где их супружники гуляли
Медок, сивуху попивали
Без просыпу, неделек пять.
Девчата горько горевали.
Тошнило тяжко молодиц,
И слюнку с голода глотали,
Как от оскомины с кислиц.
Своих троянцев проклинали,
Что из-за них так горевали.
Орали девки во весь рот:
«Да чтоб им так гулять хотелось,
Как нам, несчастнейшим, вдовелось,
Пускай их замордует черт».
Троянцы волокли с собою
Тут Бабу старую – Ягу,
Ведьму лукавую – Берою,
Перекорежену в дугу.
В нее Ирида воплотилась
А как Бероя нарядилась,
То к девкам примостилась тут,
Чтоб к ним удобней подступиться,
Перед Юноной заслужиться,
На блюде поднесла грейпфрут.
Сказала: «Помогай бог, дети!
Чего грустите вы вот так?
Не остобрыдло тут сидети?
Гуляют ваши вона как!
Безмозглых будто нас морочат,
Семь лет, как по морям волочат,
Смеются как угодно с нас.
С чужими, ироды, гуляют,
Свои же жены пусть страдают,
Когда велось бы так у вас?
Послушайте меня, девицы,
Совет я очень верный дам,
И вы, подруги белолицы,
Конец приблизите бедам,
За горе мы отплатим горем —
И сколько нам сидеть над морем?
Возьмемся и челны сожжем.
Тогда придется им остаться
И против воли к нам прижаться,
Так их к себе их прикуем».
«Спаси тебя господь, бабуля», —
Троянки дружно загудели.
«Совет такой, наша роднуля,
Мы бы придумать не сумели».
И тут же побежали к флоту,
Взялись поспешно за работу:
Огня разжечь и принести
Лучины, щепки и солому
От одного челна к другому,
Пожар ловчей чтоб развести.
Воспламенилось, загорелось,
Пошел дымок до самых туч.
Аж небо ярко раскраснелось —
Пожар стал страшен и могуч.
Челны и лодки запылали,
Паромы, вспыхнув, затрещали,
Горели деготь и смола.
Пока троянцы огляделись,
Что их троянки разогрелись, —
Лишь часть челнов цела была.
Эней, такой пожар узревши,
От страха побелел, как снег,
И, всем туда бежать велевши,
Сам побежал как лось на брег.
Тревогу в колокол звонили,
По улицам в трещотки били,
Эней же в ярости орал:
«Кто в бога верует – спасите!
Руби, тяни, вали, гасите!
Кто нас так тяжко наказал?»
Эней от страха с толку сбился,
В уме, видать, слабинку дал.
В огне внезапно очутился,
Стонал, вертелся и стенал.
Вопил он, воздевая руки:
«Вы что там, на Олимпе, суки?
Кто мне такое отмочил?»
Богам досталось в полной мере,
И маме, сучке и мегере,
И Зевс изрядно получил.
«Эй ты, плюгавый старикашка!
На землю с неба не взглянешь,
Не слышишь, мерзкая какашка, Зевес! И глазом не моргнешь.
Небось, ослеп на оба глаза,