— Профессор, идет перегрев! — вдруг воскликнул один из них.
У меня также складывалось ощущение, будто творится что-то неладное. Температура постепенно, но заметно возрастала. Следом за тем из пульта Трувера вырвалась струйка дыма, легкого и прозрачного, как пар; в соседних отсеках происходило то же самое. Облако дыма сгустилось и над знаменитым преобразователем — установка, точно живой организм, не выдержавший чрезмерной нагрузки, задыхалась от перегрева.
И тогда я впервые увидел, как была поколеблена самоуверенность Трувера и его оптимизм уступил место тревоге. Профессор принялся нажимать на кнопки и дергать ручки, силясь приостановить неумолимый рост мощности.
На это у него ушло лишь несколько секунд, однако теперь события развивались с неудержимой быстротой — управлять процессом уже стало невозможно. Из чрева пультов, установленных в ПУ, поочередно повалили клубы дыма, стрелки приборов заходили ходуном, и в помещении станции запахло паленой резиной.
Мой взгляд лихорадочно метнулся в сторону корпусов, где висели ваттметры, и я с удивлением обнаружил, что они ведут себя совершенно по-разному. Стрелка одного из них, размерами поменьше, показывающего мощность психической энергии, достигла крайнего предела шкалы и застыла в полной неподвижности. Она прилипла к внутренней стенке прибора, словно стремясь слиться с нею. И опять, как неделю назад, у меня появилось ощущение, будто приборы ведут себя словно живые существа: стрелка этого ваттметра, отчаявшись бороться с возникшим на ее пути препятствием, замерла как бы в бессильном отчаянии.
Я стал наблюдать за поведением более крупного ваттметра, показывающего электрическую мощность, и у меня сложилось точно такое же впечатление — будто передо мной живое чудовище. Но этот прибор, как и в прошлый раз, буквально лихорадило, но только еще более яростно. Достигнув предельной отметки шкалы, его стрелка отскочила назад, словно чтобы взять разбег, после чего снова рванулась вперед и на всем ходу врезалась в металлическую обшивку прибора. Она проделывала это неоднократно, и с каждым разом все более ожесточенно. Я чувствовал, что долго перед таким натиском не сможет устоять ни один материал, сколь бы прочным он ни был. И предчувствия меня не обманули. После пяти или шести безуспешных попыток стрелки одолеть железную преграду ваттметр разлетелся на куски. Он взорвался со страшным грохотом, как бомба, разметая в ночи огромные искры наподобие гигантского фейерверка.
Равномерное чередование света и тени нарушилось — отныне все было озарено ярким сиянием, позволявшим до мельчайших деталей разглядеть происходившее в корпусах. Я увидел, как рядом с Аликс неожиданно возникла Марта — она тщетно пыталась увести ее от зарешеченного окна. Девочка, казалось, вросла в решетку и даже не шелохнулась; она не отрывала своего взора от Марка.
Эту картину я наблюдал всего лишь несколько секунд. Оторвавшись наконец от экранов, я обнаружил, что атмосфера внутри станции также накалилась. Все было окутано пеленой едкого дыма, сквозь которую еще можно было разглядеть стальной корпус преобразователя. От сильной температуры его обшивка приобрела красноватый оттенок, а шланги и трубки вдруг начали корчиться и извиваться, как клешни чудовищного омара, опущенного в гигантский котел с кипящей водой. И тут я услышал, как Трувер запричитал точно одержимый:
— Какая мощность! Какая энергия! Разве эдакую силищу теперь сдержишь? И кто мог подумать, что случится такое!
Профессор стоял, согнувшись над рычагом прибора, похожего на выключатель, очевидно, связанный с каким-то важным блоком установки. Он давил на рычаг обеими руками, но тот никак не поддавался.
— Помоги! — крикнул он мне.
Я не шелохнулся и остался стоять на месте как вкопанный — не от страха, мне уже не было страшно, а под парализующим действием странного, необъяснимого злорадства, охватившего меня в тот миг, когда я понял, что дьявольский, суливший небывалый успех эксперимент неминуемо должен обернуться катастрофой. Один из помощников Трувера, услышав его крик, бросился на выручку профессору и тоже попытался надавить на рычаг выключателя.
Но не успели его руки коснуться рычага, как случилось то, что я и предвидел. Поскольку профессор с помощником держались за железный предмет, на них внезапно со всех сторон посыпались снопы искр, и следом мощный электрический заряд прошел по их телам, и оба секунду-другую сверкали как бы изнутри. Вслед за тем к потолку взметнулись длинные языки пламени — оно разгоралось с молниеносной быстротой, пожирая все на своем пути. И тогда я увидел профессора Трувера в последний раз: он неподвижно лежал рядом с бездыханным телом своего помощника — их обоих убило током.
Другой помощник бросился наутек. Я последовал его примеру. Жар стал невыносимым. О том, чтобы извлечь тела Трувера и его напарника из этого пекла, не могло быть и речи. Впрочем, и сейчас я не испытывал к профессору ни малейшей жалости. Трагическая смерть создателя пыток была заслуженной карой, низвергнутой на его голову Провидением, чье обостренное чувство справедливости иной раз граничит с желанием потешиться над своей жертвой. Что же касается помощника Трувера, безропотного свидетеля многочисленных преступлений, совершенных у него на глазах, то он понес наказание как их соучастник.
Выйдя из станции, я увидел, что пожар перекинулся за ее пределы. На том месте, где совсем недавно стояла трансформаторная подстанция, дымились бесформенные руины. В тот самый миг, когда я выскочил наружу, раскалившиеся докрасна высоковольтные кабели вдруг побелели и рухнули наземь, превратившись в обрывки, извивающиеся, точно огненные змеи.
Таковы были первые последствия колоссальной энергетической перегрузки, ставшие, по моему твердому убеждению, результатом действия поистине феноменального дара Аликс и Марка; дав обещание своему премудрому мучителю сосредоточиться только на электричестве, они выполнили его с лихвой.
III
Я бросился к больничным корпусам, куда пожар, кажется, еще не успел добраться. По дороге я столкнулся с Мартой — доктор выглядела крайне взволнованной.
— Я как в воду глядела, — простонала она. — Они стали неуправляемы. И все из-за Аликс и Марка. Они как будто сговорились. Где же профессор? Почему он не может прекратить это бесчинство?
— Профессор больше ничего не сможет, — вырвалось у меня.
Я в двух словах поведал ей о пожаре на электроустановке и о смерти Трувера. Однако ж, несмотря на всегдашнее благоговение Марты перед профессором, его трагический конец, похоже, не очень огорчил ее. Сейчас доктором владел слепой страх, оказавшийся сильнее других чувств. Единственное, что, быть может, потрясло Марту не меньше, чем гибель профессора, — это пожар, уничтоживший электрическую установку. Заметив на моем лице недоумение, поскольку я так и не понял причину охватившего ее ужаса, Марта в отчаянии всплеснула руками и воскликнула:
— Неужели вы не догадываетесь, какая опасность нам угрожает? Мощность растет с каждой минутой — нетрудно предположить, что она уже давно перевалила за сто мегаватт, и мы даже не в состоянии предугадать, до каких пределов она может возрасти! Установка давала ей выход во внешнюю энергосеть. Электролинии тоже больше нет. Из-за отсутствия энергоотвода могут начаться непредсказуемые процессы. Энергозаряды будут выбрасываться в пустоту: больше им некуда деваться.
— Да разве же это трагедия? По-моему, как раз наоборот, — как ни в чем не бывало заметил я, так и не уловив смысла ее слов.
— Неужто вы и впрямь ничего не поняли? Великий Боже, да вы хоть представляете себе, в какой форме, в какой чудовищной форме может проявиться бесконтрольный выброс психической энергии и к каким последствиям приведет?
Не успел я сообразить, что к чему, как вдруг, словно в подтверждение ее страхов и тревог, странную тишину, доселе царившую в больничных корпусах, нарушил гул — слабый, приглушенный стук. Я прислушался, испугавшись, как бы он не перерос в грохот громовых раскатов: ведь неделю назад такое уже было. Но нет, все вроде обошлось: пока ничего страшного не произошло. Стук походил на отдаленный барабанный бой, какой можно услышать на военных парадах. Мы с Мартой стояли у входа в башню, на крыше которой находилась смотровая площадка. В первом этаже башни брезжил слабый свет. С испугу я совершенно не обратил внимания, что после пожара, уничтожившего электроустановку, освещение везде погасло. Однако, несмотря на это, тьма, окружавшая нас, не была кромешной. И вот теперь этот странный свет. Такое впечатление, будто он исходил от стен, от пола, от потолка и обдавал тусклым сиянием все вокруг; его неяркие блики отражались и на перепуганном, мертвенно-бледном лице доктора-психиатра.
— Что теперь будет? — запричитала она. — Что же делать, Венсен? Придумайте хоть что-нибудь, надо остановить этот кошмар, иначе мы оба погибнем!
Когда-то Марта говорила со мной совсем по-другому: рассказывая о полтергейсте и полтергейстерах, она взирала на меня свысока — как преподаватель на нерадивого студента. Теперь же, признавшись в своем полном бессилии, она уповала на то, что я, быть может, сумею найти выход из этой ужасной переделки. Похоже, она так до сих пор и не поняла истинной причины чрезмерного возбуждения ее маленьких пациентов и поэтому совершенно не представляла, как их усмирить. Но откуда мне-то знать, как это сделать! И все же рядом с ее растерянностью и беспомощностью я почувствовал себя много увереннее.
— Как остановить этот кошмар? — сказал я. — Кажется, я знаю, что надо делать.
— Так делайте же, чего вы мешкаете?! — взмолилась она. — Нельзя терять ни минуты.
— Ничего не бойтесь. Я уверен — выход есть. Только ради всего святого, дайте мне подумать — это просто необходимо.
Как ни удивительно, несмотря на все напасти нынешнего вечера, мысли у меня в голове забили ключом. И тут мне пришла в голову одна идея: я вдруг пока еще смутно понял, как остановить этот безумный хаос, грозивший уничтожить нас. Пока я размышлял, стараясь уловить контуры идеи, Марта смотрела на меня так, словно я был ее последней надеждой.