Поэтому в его багаже, минуя неудобства таможенного досмотра, прибыл также и небольшой плоский чемодан, размерами немногим больший, чем наполненный бумагами деловой солидный портфель.
Поднятая крышка этого чемодана обнаружила бы гладкую никелированную доску, прикрывавшую содержимое, доверху наполнявшее чемодан. В правом углу доски находилось углубление, а в нем часовой циферблат. Большая стрелка указывала XII и была неподвижна, — часы не шли. Маленькой стрелки и стекла на циферблате не было.
Гость торопился и через полчаса после своего прибытия устроил совещание с мистером Смайльби и инженером Степаненко. Совещание было совершенно секретным.
В этом августе лицо, которое мы имеем право назвать «хозяином» дома с почти квадратными окнами, находилось в отпуску. Волей этого случая и в силу обстоятельств служебного положения коренастый дипломат мистер Смайльби исполнял обязанности отсутствующего начальника.
Высокое самостоятельное положение позволяло мистеру Смайльби проявлять всю решимость, свойственную его характеру.
4
Как-то негладко на этот раз вышло на работе у молодого инженера Анатолия Николаевича Заклинкина. «Беда одна не ходит» — и здесь не было у Толи отдыха, и здесь ждали его неприятности!
Получилось так, что в его отсутствие происходила сдача проекта. Работа была выполнена тем отделом проектной организации, где трудился и Толя. Могло затормозиться строительство хотя и весьма скромного, но очень нужного подсобного предприятия одного из заводов. Строители сильно «нажимали» на проектировщиков. Начальник отдела, человек в высшей степени занятый и несколько рассеянный, стремился выполнить задание досрочно и принял от Толи составленные им расчеты механической части и план размещения оборудования «на веру», без должной проверки.
При рассмотрении проекта вышел скандал. В толином творчестве экспертиза обнаружила грубейшие ошибки. Оборудование не обеспечивало проектной мощности. Требовались дополнительные станки, а для них не было места. Поэтому ломалась и строительная часть проекта.
Досталось всем крепко. Начальник отдела капитального строительства министерства, человек крупного роста и сильного характера, с головой, преждевременно поседевшей, но очень свежей, обрушил на головы проектировщиков свойственные ему и подобающие такому случаю крепкие словечки:
— Напороли? Переделывать будете? А срок? Срок, я вас спрашиваю? Бездельники! Тратите государственную копеечку! И на чем нарезались? На пустяке! Курятник, можно сказать! Объект!
Робкая попытка начальника отдела, ответственного за проект в целом, хоть как-нибудь оправдаться, только усилила справедливый гнев:
— Знаю я вас! Сами вы работаете, как вол, а других не умеете заставить! У вас там кошечек воспитывают!
Деловой человек обладал цепкой памятью на факты и на лица:
— Кто напорол? Заклинкин? Знаю его! Бездельник! А где он сейчас обретается? Он почему не пришел? Отдыхает? Гуляет?!! Смотрите, сами лечитесь, а то я до вас доберусь. Все! Ступайте!
Смущенная группа проектировщиков уже в коридоре министерства, в бурном обмене мнений, приготовила Толе «теплую» встречу. «Халтурщик» у многих был, как бельмо на глазу.
Заклинкина ждал выговор, строгий и с предупреждением. Многие из товарищей ему не подали руки. Тот из них, кого Толя считал «приятелем», на развязное заклинкинское приветствие ответил:
— Не навязывайся, проходи, проходи! Тоже лезет, приехал… Товарищ… Нас всех подвел.
Заклинкина перевели в другой отдел, к жесткому и требовательному руководителю. Попробовал он подать заявление об освобождении от работы, но в отделе кадров с ним серьезно поговорили:
— Какие же у вас основания для ухода с работы? Государство вам дало образование. На народные деньги вас воспитало, вы получили диплом инженера. На что же вам жаловаться? Вас могли бы за вашу плохую работу уволить, в трудовую книжку написать порочащую вас причину увольнения. Вам дают возможность исправиться. Проступок загладите хорошей работой, тогда и выговор снимут.
Ни работать, ни исправляться Толя не хотел. Получилось у него: «куда ни кинь, все клин!»
Но хуже всего было воспоминание о Лебяжьем, живо воскресшее при словах Степаненко и с той минуты не остывшее. Заклинкин чувствовал петлю на шее, а конец веревки держала крепкая рука страшного и ненавистного Павла Кизерова.
Тяжко и неуютно стало жить Толе. Трудно сказать, к чему пришел бы он под действием страха, но очень скоро, дня через четыре после его возвращения, состоялась вторая встреча со Степаненко.
С первого слова Заклинкин чуть ли не с криком стал настаивать на немедленной «перемене кожи». По времени эта встреча совпала с приездом в известный дом гостя из замка на Рейне. Заготовленные Толей аргументы остались неиспользованными. Андрей Иванович, не теряя времени, снабдил Заклинкина полным набором документов. Не так уж важно, где фабриковала фальшивки преступная рука, но вид у них был вполне «настоящий».
И вот не стало Толи, Тольки и милого Толечки. Совершенно не стало молодого инженера Анатолия Николаевича Заклинкина. Ушел он из дому и с работы и не вернулся. Взамен его появился новый, что ли, человек под именем… Но что в имени? Под новым именем сидел все тот же человек — Заклинкин.
«Не место красит человека, а человек — место». Так же и с именем!
5
Ведь недаром говорится: «повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить», или: «сколько веревочка ни вьется, а все же порвется!»
Тонкий знаток русского языка Андрей Иванович Степаненко знал, надо думать, и эти мудрые наши пословицы, хотя и обходился без их помощи в своих совещаниях с мистером Смайльби. Тот русского языка не знал и знать не желал.
— Итак, всю группу вы пускаете в дело с Институтом Энергии? А что у вас останется? — спрашивал мистер Смайльби.
— Вы это знаете не хуже меня, — отвечал Степаненко.
— Ничего у вас не останется!
Степаненко подчинен Смайльби. Подчиненные не должны задирать нос, эту истину Смайльби любит показывать всем своим видом зависящим от него людям. Но так называемый Степаненко облачает большим стажем и большим опытом. Поэтому Смайльби выслушивает объяснения. Андрей Иванович говорит медленно, с большими паузами между фразами:
— Здесь невыносимые условия. Срок деятельности агента в этой стране короток. Я не получил наследства от моего предшественника. И мои люди кончаются… О крушении Заклинкина я вам рассказывал. Он пытался обмануть меня. Он не хотел понять своего провала и самообольщался. Хотя они все таковы. Агент почти никогда не может уловить момента своего провала, а когда приходит опыт, у него нет времени использовать полученный урок. Заклинкин глуп, но память у него отличная. Он дал мне полный отчет. И теперь мне все ясно: он привлек к себе внимание, к нему начнут присматриваться, и его арест зависит только от времени. Я изучил все факты и обдумал их. Заклинкин не сделал ни одной ошибки…
Степаненко замолчал. Его бесстрастное лицо ничего не выражало. Он добавил:
— Заклинкин провалился, но почему — я не понимаю…
Мистер Смайльби сделал широкий жест:
— Я понимаю. Вы устали. Хорошо! Я верю в близость конфликта и разрешаю вам израсходовать и Заклинкина и всех ваших помощников.
Степаненко встал и сказал, глядя на красную звезду на башне старой крепости:
— Никто не оценит сил, которые я потратил здесь. Я буду благословлять тот час, когда смогу наконец покинуть этот город и эту страну!
ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЙ КОРПУС
1
Сегодня Алексей Федорович показывал своей молодой жене Экспериментальный Корпус Института Энергии. Не случайно. Ведь новая тема должна была дать место знаниям врача.
Хотелось Алексею Федоровичу «начать с начала». Растянувшиеся на половину большого городского квартала лаборатории так интересны, так много в них связанного с новой историей энергии!
Они были в лаборатории «А» Это в первом этаже Экспериментального Корпуса. Сюда ведут две двери из аудитории, а окна выходят во внутренний двор. В глубине двора виден боковой фасад Старого Корпуса Института Энергии.
— Это один из наших первых, опытных ядерных фильтров, — сказал Алексей Федорович, указывая на сооружение, заполняющее значительную часть лаборатории.
Большой, почти трехметровый, значительно выше человеческого роста, цилиндр стоял на массивном металлическом постаменте. Из цилиндра выходила толстая, изогнутая труба. Она соединяла первый цилиндр со вторым, несколько меньшим. Все оборудование было закрыто как чешуей, толстыми листами металла с матово-тусклой, зернистой поверхностью.
— Эту броню, — продолжал Алексей Федорович, — нам удалось сделать абсолютной, непроницаемой защитой. Это только внешняя оболочка. Под ней очень сложные устройства. Фильтрующей массой служат последовательно расположенные пластины разных металлов. Процесс начинается в правом цилиндре и кончается в левом. Туда оттягиваются своеобразные отходы процесса. Камеры первого цилиндра наполняются группами пластин. Это — чистый углерод, закристаллизованный таким образом, что напоминает черный алмаз, сплав, который мы называем по последнему опыту серии — № 811, и энергит. Так мы назвали и специально обработанную породу и конечный продукт. Через каждые двое суток, в результате усиленного обмена внутриатомных частиц, каждая батарейка из трех пластин дает нам уже активный энергит.
— Но почему это называется фильтром? — неуверенно спросила мужа Вера Георгиевна. — У меня со словом фильтр связано представление о процеживании через что-то…
— Представь себе, что происходит здесь, — ответил Алексей — Здесь буря, да, буря! В небольшом замкнутом пространстве с непостижимой стремительностью несутся рои частиц, осколков атомных ядер. Сколько частиц? Когда мы подсчитываем, мы не пишем нули — не хватит бумаги. Мы пользуемся знаком возведения в степень. Например, десять в двадцатой степени, это единица с двадцатью нулями — то есть миллиарды миллиардов. До сих пор в какой-то мере реально только агрономы могли представить себе такие количества. Чтобы сосчитать частицы, движущиеся под этой броней, ну