Вскочив первым в актовый зал, Алексей споткнулся, упал на колени, поднялся и, держа обеими руками над головой черный цилиндр, бросился к лестнице, по которой ему навстречу очень быстро струился острый язык свинцового облака с проскакивающими в нем синими молниями, змеями мечущимися в актовом зале.
Он замахнулся с яростным ревом «Аааа!», всем телом метнул цилиндр и упал головой вперед. Тушитель лопнул и зал наполнило плотное желтое облако.
Но уже шли еще более плотным строем люди и били перед собой и в стороны умными, мощными, укрощающими предательский бунт материи невидимыми струями. Желтое облако садилось. Градом сыпались тяжелые, твердые каменные капли. Они стучали по прозрачным прочным шлемам рыцарей-укротителей. Мгновение — и воздух стал прозрачным.
Черный паркет, обугленные перила лестницы и двери уже не дымились Только там, в глубине воронки, на том месте, где остановился чемоданчик, приехавший для этого издалека из замка на Рейне, еще клокотало, еще стояло свинцовое облако и проскакивали синие искры. Последний напор неразличимых бесцветных струй и камень вновь стал камнем.
По первозданному застывшему хаосу, помогая друг другу, люди карабкались вверх. Ведь он там, он был у себя, в кабинете, в своем старом любимом кабинете… А телефонистка на коммутаторе все еще звонила всем и кричала: «Взрыв, Институт Энергии, взрыв, пожар. Институт Энергии…»
На перекрестках улиц милиционеры резко поднимали палочки, останавливая движение. С пронзительными тревожными криками неслись тяжелые пожарные автомобили. Звоня и завывая, они мчались отовсюду, с самых дальних окраин, туда, к общему центру…
4
Мистер Смайльби сидел у себя, — в той большой светлой комнате, куда его привел случай. Конечно, не только случай. Но все же это удачный август. Шеф уехал. И вот он, Смайльби, Джон Смайльби, умный Смайльби, он их всех стоит. Уж он-то знает, что нужно делать. И он делает… Он слышал взрыв. Это победа! Теперь там, в его стране о нем изо всех сил закричат газеты. Одни будут его хвалить, другие ругать. Это очень хорошо. И то и другое — очень хорошо. Все будут знать его, Джона Смайльби. Он умный. Он ведет игру без проигрыша. Теперь будет конфликт. Хорошо! Все будут знать, что это он, Джон Смайльби сделал конфликт.
Хорошо себя чувствует мистер Джон Смайльби. Спокойно за этими стенами, под этим флагом. А конфликт наверняка будет!
Он курит не сигару, а папиросу. Табак у них хороший. Да. И лес хороший. И пшеница хорошая, и земля… Много хорошего. Вот нефть и уголь, да. Нефть и уголь! У них и золото есть, да что золото! Мистер Смайльби однажды побывал там, где его страна хранит свой золотой запас, собранный со всего мира. Наверху войска с пушками и пулеметами, с гранатами и газами охраняют врытые в землю казематы. А в казематах тусклые кубические слитки — восемьдесят процентов мирового запаса. Нет, сейчас уже больше. Громадные расходы на охрану, а дохода — нет. Теперь золото — только престиж. А вот уголь и нефть… Да. Вообще здесь очень много хорошего. Вот только народ здесь… Придется сильно переделать… Удачливый Смайльби курит отличнейший русский табак и мечтает…
Через двадцать семь минут после взрыва и возвращения семерых на столе секретаря, обслуживающего ту комняту. где мечтал мистер Смайльби, зазвонил телефон. Строгая, изящная девушка подняла трубку, выслушала и нажала кнопку:
— Мистер Смайльби, прошу прощения, с вами хочет говорить господин…
И она назвала должность и фамилию одного из тех, кто в эти дни ведал охраной города, где находилось здание с квадратными окнами.
— Но я не знаю его языка, переводите.
— Он говорит со мной на нашем языке.
Мистер Смайльби взял трубку на своем столе:
— Хэллоу!
Мистер Смайльби слушал, жевал папиросу, встал, не выпуская телефонной трубки, выплюнул окурок прямо на стол:
— Хэллоу! Теперь я буду говорить. Это дерзкое требование. Какие семь человек? Я ничего не знаю. И не хочу знать. Никто сюда не войдет. Никто отсюда не выйдет. Здесь никого не выдают. Вы слышите? Это дерзость… Хэллоу, хэллоу!
Мистер Смайльби услышал, как говоривший с ним положил трубку. Он хотел сказать секретарю, чтобы она проверила соединение. Но потом передумал и приказал:
— Если эти, там, оттуда и всякие такие будут звонить, — меня нет. Нет!
Через несколько минут он вспомнил:
— Но уже пора начинать! Нужно создать широкую огласку!
Он позвал секретаря и продиктовал ей короткое письмо, адресованное всем представителям других стран, находящихся в этом городе. В письме говорилось о недопустимо дерзком требовании, о международном праве, об угрозах (это он сознательно прибавил). На основах, установленных старыми обычаями правил солидарности между представителями государств, находящихся на чужих территориях, он требовал общего протеста. Окончив диктовать, он сказал:
— Передайте это всем по телефону. Быстро. Возьмите себе помощников!
5
Но мистер Смайльби испытывал нетерпение. Он стал сам говорить по телефону с представителями разных стран. Он говорил каждому одно и то же. Сначала он был терпелив. Потом начинал сердиться и бранить переводчиков. Разные голоса отвечали по разному:
— История дипломатии богата самыми неожиданными событиями, — и ему перечисляли случаи, подтверждавшие его правоту, и он улыбался и кивал головой.
— История дипломатии богата разными событиями, — и ему перечисляли случаи совсем другого характера, и он бранил переводчиков.
— Наша страна не давала убежища преступникам, — стали говорить ему позже. Очевидно, сведения о покушении распространялись.
— Мы глубоко возмущены этим ужасом и уже выразили наше искреннее соболезнование правительству, — ответил ему на его языке гневный голос женщины, представлявшей народ великого азиатского полуострова и разговор был прекращен.
— Я не в состояния говорить сегодня об этом, — эти или похожие слова произносили представители некоторых стран. В общем же ему отвечали, что немедленно запросят свои правительства о том, что они должны делать в ответ на требование мистера Смайльби. Последний, на которого он особенно рассчитывал, сказал ему, не совсем по существу, как показалось мистеру Смайльби:
— Дорогой сэр, многое бывало в истории нашей страны, не буду обременять вас примерами. Не было только одного — никогда наши правительства не проливали крови своего народа, защищая его от гнева тех чужих, кто нарушил права гостеприимства. Вы их лучше не трогайте.
Мистеру Смайльби надоело. Он сказал секретарю:
— Наша страна стоит их всех, взятых вместе, и еще столько же!
6
В комнате партийного комитета большого завода громкоговоритель приглушенно передавал прелюдию Рахманинова.
Не привлекавшая внимания музыка прервалась, в рупоре щелкнуло и неоконченный пассаж сменился едва слышным голосом:
— Передаем важное сообщение. Сегодня, в шестнадцать часов двадцать минут произведено злодейское покушение на Всесоюзный Институт Энергии и на жизнь директора Института, академика…
Чья-то торопливая рука повернула головку регулятора и громкий голос продолжал:
— …пожар в Институте Энергии потушен. Положение раненого весьма тяжелое. Следующее сообщение о состоянии его здоровья будет передано через два часа.
Еще не были привнесены последние слова важного сообщения, как секретарь заводского парткома уже набирал номер телефона секретаря районного комитета партии:
— Веденеев говорит. Трофимова мне. Да. Товарищ Трофимов? Я по поводу сообщения…
Крепко сжимая трубку телефона, с остановившимся взглядом Веденеев слушал секретаря райкома. Потом сказал:
— Понятно. Как же, и Институт Энергии и Федора Александровича у нас на «Молоте» хорошо знают… Призыв к бдительности. Рассматривать, как сигнал активности врага? Понятно.
После окончания первой смены на заводе прошел митинг.
Веденеев призвал коллектив к выдержке и бдительности. Он говорил нужные слова об ответственности организаторов и подстрекателей диверсий, о провокациях врагов мира, о бессильной злобе поджигателей войны.
Его слушали с грозным молчанием. Резолюция требовала строжайшего наказания преступников.
7
Страна узнала о злодейском покушении одновременно со столицей. Повсюду, в городах и селах, на заводах и в учреждениях прошли собрания.
Телеграф и радио передавали в центр резолюции профессиональных и культурных организаций, собраний колхозников, рабочих, ученых, интеллигенции. Суровый голос советского народа звучал на весь мир.
Из-за границы начали поступать телеграммы от многочисленных друзей советской страны.
Не потерял ни минуты Павел Владиславович Станишевский. Услышав о несчастье, он телефонировал областному комитету партии и начальнику гарнизона:
— Я могу быть там полезен! Могу быть нужен! Прошу вас немедленно дать указания на аэродром, я выезжаю туда!
И через двадцать минут главный врач Обской поликлиники известный гематолог Станишевский пронесся над Уральским хребтом. Сверхскоростной реактивный истребитель опережал идущее на запад солнце.
Недолго думал чистоозерский кузнец Кизеров, прислушавшись к словам важного сообщения. Через две минуты бывалый солдат ворвался в сельсовет и сказал председателю.
— Коль он живой, его доктор Минц, как меня, соберет! А ну, шевелись, шевелись, гони телеграмму!!!
…И вот уже выбежал на улицу уважаемый харьковский хирург. Он садился в присланный за ним автомобиль, а его жена кричала по телефону старшей операционной сестре:
— В Москву! Выходите скорее из дома. Семен Веньяминович поехал за вами по пути на аэродром!
А ответственный работник харьковского областного комитета партии, после разговора по телефону с Минцем и передачи распоряжения начальнику аэродрома, перечитывал переданную по радио телеграмму, в которой значилось:
«Чистоозерский райком, райисполком, также Обский обком партии и областной исполком передают и поддерживают просьбу знатного колхозника Федора Григорьевича Кизерова о немедленном вылете в Москву доктора Семена Веньяминовича Минца для оказания помощи…»