Минутного покоя как не бывало. Сомнения забылись, Абдулла быстрыми шагами поднялся на вершину холма и сразу же увидел пестрый камень. Точно такой, как во сне.
Под ним расстилалась долина. Из-за окружающих ее высоких гор казалось, что чем дальше она уходит вдаль, тем сильнее погружается вглубь. Только долина не красная, как во сне, а бурая от прошлогодних пожухлых трав, серая от голой холодной земли, сквозь панцирь которой еще не пробилась ласковая зелень трав. На дороге показалась машина, ослепительно белая в лучах солнца. Большое расстояние сглаживает скорость; если смотреть с земли, самолеты в далеком небе летят медленно и плавно. Здесь же и на расстоянии видно, что машина летит, как сумасшедшая. Не успел Абдулла подивиться, как следом возникла вереница автомобилей, мчащихся на такой же безумной скорости. Как будто первая машина — разведчик, а следом идут в атаку основные силы.
Абдулла до появления кавалькады хотел сесть на камень. И вдруг обнаружил себя лежащим под ним! Он еще и подумать не успел, надо или не надо прятаться, зачем и от кого прятаться? А тело уже распорядилось…
Молодая женщина из его сна плакала, закрывшись накидкой, но она сидела лицом к долине, лицом к миру, опираясь спиной о камень. А он, мужчина, мгновенно юркнул в нору!
Кого он боится и от кого прячется? Здесь ведь не особо охраняемая территория и не пограничная зона? Почему он подумал об этом? Потому что глаза зафиксировали: четыре машины, возникшие на дороге, — джипы. А на джипах по Ашхабаду и республике носятся люди из охраны Хозяина да военные. Каждый раз, видя джипы на улицах, он с тревогой думал о сыне, который служит сейчас в армии.
Абдулла хотел подняться и принять достойную позу. Например, сесть на камень, скрестив по-турецки ноги, как праздный человек, вроде юноши-хиппи. Или как вольный художник. Еще лучше — встать рядом с камнем, слегка прислонясь к нему плечом, и любоваться открывающимся видом спокойно и значимо, как и подобает заслуженному артисту республики.
А вдруг люди из машин увидят его именно вылезающим из-под камня? Какое уж тут достоинство и значимость! А то еще заподозрят в чем-нибудь. Спросят: почему прятался, от кого, что замыслил? И поди докажи, что сам не знаешь… Просто так не прячутся…
Нет уж, теперь поздно. Надо переждать, пока машины проедут. Два автомобиля промчались мимо. Третий, кажется, остановился — шум мотора затих неподалеку. Абдулла выглянул из укрытия: так и есть, стоит рядом. А вдали — четвертая машина. Тоже остановилась. Никто из нее не выходит.
Вторая машина, умчавшаяся к хребту, начала разворачиваться. Как будто ее послали посмотреть: что там, кто там? А первая едет дальше, огибая холмы, словно проверяя, объезжая дальние окрестности.
В поле зрения Абдуллы появился человек в камуфляже. Огромный, мощный да еще с автоматом на плече. Абдулла сжался от страха: вот сейчас наведут на него дуло, прикажут спуститься с вершины и куда-нибудь поведут. Или пристрелят на месте — кто знает, что это за люди. Труп растерзают шакалы — и никто не узнает, как и куда пропал артист Абдулла Нурыев. В Туркмении давно привыкли, что люди исчезают без следа.
Абдулла открыл глаза — оказывается, он зажмурился, представляя свою незавидную судьбу, — и вдруг рассмотрел, что человек в камуфляже нагружен разноцветными бутылками, несет их в охапке, как гору подарков. Абдулла закрыл и снова открыл глаза, осторожно помотал головой, но видение не исчезло. Грозный, могучий человек в камуфляже, с автоматом через плечо, нагружен был бутылками, как арба, доверху. Пройдя метров сорок, он остановился на взгорке. На пикник приехали? Только почему он один и из других автомобилей никто не выходит? Когда пикник — кругом шум и смех, беготня и суета. Здесь же — зловещая тишина, одинокая фигура и застывшие в отдалении машины.
Человек в камуфляже тем временем расставил бутылки в ряд, через два шага друг от друга. Проверил, насколько надежно они стоят, и бегом вернулся к машине. И тут же прогремел выстрел. Абдулла заметил, как взвихрилась пыль у крайней в ряду красной бутылки.
— Да убери ты эту свою берданку! — раздался злобный голос. На каменистую землю упало что-то тяжелое, видимо, ружье, презрительно названное берданкой.
Однако Абдуллу поразило другое — голос показался ему знакомым. Не успел он задуматься, где слышал, как по ушам ударил грохот автоматной очереди. Осколки стекла, брызги разноцветных напитков полетели во все стороны.
По горам раскатилось эхо. Заглушая его, вблизи раздался раскатистый смех. И тут Абдулла узнал его сразу. Сомнений не было — Сам! Великий Яшули! И раздраженный голос — его голос! Значит, внизу стоит Президент и Главнокомандующий, которого в народе чаще всего называют Великий Яшули.
По спине, по ложбинке, ручьем потек горячий пот. Разум Абдуллы еще не осознал всей меры ужаса, а тело уже отреагировало. Если его заметят — конец. Террорист в засаде на Президента! Сразу же откроют шквальный огонь. Абдулла где-то читал, что плотная автоматная очередь разрезает тело пополам.
Лишь бы сразу не начали стрелять. А потом, Абдулла надеялся, — Великий Яшули его узнает. Должен узнать. По стране легенды ходят о его цепкой, феноменальной памяти. А уж Абдуллу Нурыева как не узнать. Если же не вспомнит, Абдулла скажет, что он — тот самый артист, который исполнял роль Гюн-хана, сына Огуз-хана, исторического прародителя туркмен, основателя древнейшей туркменской государственности.
Совсем недавно, еще в прошлом месяце, вся Туркмения отмечала день рождения Великого Яшули. На площади, перед его дворцом с золотыми куполами, Абдулла произносил монолог Гюн-хана, и телевидение разносило его голос по городам и весям. По режиссерскому замыслу, высочайше одобренному Великим Яшули, основатель гуннской империи как бы из глубины веков обращался к своему наследнику — Президенту независимого, суверенного Туркменистана. Президент стоял на высокой трибуне, и Гюн-хан-Абдулла простирал к нему руки, чеканя звенящие слова: «Ты поразил весь мир, подарив своему народу Золотой век в начале Двадцать Первого века! Ты достиг того, чего мы не смогли достичь. Сегодня у великой огузской империи появился величайший наследник — ты! Значит, не напрасно проливалась в веках священная кровь, не напрасны были жертвы на тысячелетнем пути!»
Великий Яшули не мог не запомнить такие слова. А значит, и артиста. Наверняка поинтересовался, кто выступал на торжествах в образе Гюн-хана? Ему, конечно, доложили: Абдулла Нурыев, заслуженный артист республики. У Великого Яшули память, словно капкан. Кто попал — не выберется. На случай, если не запомнил и не поверит, Абдулла может повторить монолог Гюн-хана тут же, на вершине холма, перед ним.
Сверху послышался нарастающий гул вертолета. Видимо, облетает район по широкому кругу, обеспечивая безопасность Великого Яшули. Удивительно, что вертолет только один. Возможно, Сам не захотел привлекать внимание к поездке на холмы, к упражнению в стрельбе по бутылкам. Однако и одного вертолета достаточно, чтобы заметить Абдуллу. И расстрелять из крупнокалиберного пулемета или из автоматов службы безопасности Президента. Опять же в кино видел, как бьют сайгаков с неба. Сайгаки хоть бегут, надеясь спастись, а он лежит, как неподвижная мишень. У сайгаков пятнистая шкура, сливающаяся с местностью, а Абдулла в американском джинсовом костюме. К счастью, за прошедшие небогатые годы костюм потерял ярко-синий цвет, называемый индиго, и превратился в серую тряпку, неразличимую на серой земле. Гул стал удаляться, зато приблизился лай собак. Абдулла кожей ощутил, как стягивается петля вокруг него. И сам себе дал команду: «Встань медленно, с поднятыми руками». Но тело отказывалось подчиниться приказу. Язык присох к небу. Не то что монолог Гюн-хана, даже имя свое назвать не в силах. И разве то, что он артист, игравший роль Гюн-хана, избавляет его от подозрений? Но если выйти с поднятыми руками, сразу стрелять не будут. Возможно. Надо надеяться, спросят: «Что тут делаешь?» Отвечу: «На прогулку вышел». Начнут пытать: «Почему за камнем прятался?» Ответить нечего. Скажут: «В театре сегодня рабочий день, а почему ты не на рабочем месте?» И — самое страшное: «Откуда тебе стало известно, что Президент приедет сюда?»
Пусть спрашивают. Пока спрашивают — не стреляют. Не без причины по Туркмении бродят слухи, что служба безопасности Великого Яшули сметает и расстреливает любые машины, по воле случая оказавшиеся на пути его кортежа.
Земля пахла сыростью и холодом. Он лежал, вжавшись в нее лицом, но холода не ощущал — губы горели, будто в малярийном жаре. Тела он не чувствовал, а вот руки заледенели.
Послышался рокот автомобильных моторов. И стал стихать. Уезжают?!
Абдулла боялся верить, старался даже и не думать. Главное — не двигаться, слиться с камнем, раствориться в земле. Говорят, от страха человека может даже парализовать. Ледяной холод в руках не первый ли признак паралича? Абдулла стал осторожно шевелить пальцами, а затем сжимать их в кулаки и разжимать. Вроде бы слушаются. А как ноги, тело? И только сейчас понял, что тело его, подобно змее, пытается обвить пестрый камень. Он стал гладить его ладонями и почувствовал, что возвращается тепло. Как после снежка в руках, который уже растаял. Абдулла прижался к камню щекой, думая, что от него идет тепло, но камень был холодный.
Абдулла прижался еще плотнее и почувствовал легкое движение. Обломок скалы покачнулся. Значит, если он поднатужится, то может скатить его вниз? Вот почему ему привиделось, что пестрый камень катится с холма. Как он ни старался во сне, не мог рассмотреть, куда катится, кто там, внизу, в долине. Теперь он знал КТО. Там стоял Великий Яшули! Представил, как обрушивается скала на его голову, сплющивая и без того узкий лоб, превращая в кровавую кашу мясистое лицо.
О, боже, почему он об этом думает? Откуда такие мысли? Что они означают?
Абдулла приподнял голову, высунулся из-за камня и увидел вдали радиоантенны уносящихся машин президентской охраны. По республике ходят слухи, что за двадцать миллионов долларов куплена сверхсовременная электронная аппаратура, способная подслушивать, улавливать и записывать разговоры людей на больших расстояниях. Впрочем, на фоне современных чудес техники простое подслушивание разговоров кажется сущим пустяком — запросто поверишь, если скажут, что есть приборы, позволяющие читать твои тайные мысли.