равными был несколько фамильярен. Держал дистанцию. Металл в голосе сдерживал, но порою проскакивало… А теперь, куда там! Дребезжит и переливается всеми нотками. Собственно, выработался вполне четкий заурядный тип руководителя. Продукт времени… Такие, может, и нужны для порядка. Однако по крайности можно и обойтись. Тянет работу весьма квалифицированное сегодня в технике и общеобразовательном плане низшее и среднее звено. Бесспорная заслуга Советской власти. А что, если бы руководители — таланты, гении? Вот прибыли-то было государству!..»
Торбин сидел на стуле артистически вольно, откинувшись на спинку. Лицо квадратное, холеное, тонкокожее, со следами когда-то сильного румянца, но сейчас поблекшею. Глаза отрешенные. Светло-серые. Взглядом уперся в столешницу. Волосы очень тонкие, пепельные, рассыпаются. Он то и дело поправляет их растопыренной пятерней. Заговорил холодновато, сидя все в той же вольной позе. Металл в голосе.
— Я, товарищи, крайне удивлен столь необычным началом. Извините, но в первый же день пуска на уникальном блоке угробить три насоса… — Он поднял вверх белую руку с вытянутым указательным пальцем, потряс ею. — Стоимостью полмиллиона каждый! Уму непостижимо! Прошу директора объяснить причины… — Торбин слегка взбычил голову, наморщил лоб и вытаращил холодные глаза. — Объясняйте! — И сел пряменько, положив обе руки па стол перед собой. На лице деланная наивность. — Объясняйте…
Мошкин покраснел, засуетился, но вдруг нашелся, пробасил:
— Алимов доложит…
Алимов в это время будто нюхал воздух перед собой, часто и мелко кивая кому-то головой.
— Харлов проанализирует… Начальник производственно-технического отдела… — шепнул Мошкину Алимов и налился густой кровью.
Торбин холодно улыбнулся, несколько раз крест-накрест рассек ладонью воздух, иронически произнес.
— Харлов, Марлов… Мне все равно… Анализ…
Харлов встал. Черные волосы рассыпались по бокам, образовав белый пробор посредине.
— Сидите… — небрежно разрешил Торбин.
Харлов сел и дольше положенного молчал.
— Собственно, причиной всего, — начал он, — неотработанность режима… Вернее, тут был переходный режим…
— Вот-вот, переходный… — вставился Алимов.
— Дайте же человеку сказать! — вытаращился на Алимова Торбин.
Маленькими ручками Харлов подобрал волосы, но они снова упали по сторонам.
— Мы слишком долго работали на переходном режиме. В этом все дело. Режим переходный, и его надо проскакивать быстро…
— В чем же, извините мою тупость, дело? — Торбин постучал себя кулаком по лбу и обвел всех удивленными холодными глазами.
— Дело в том, что турбина к этому времени к пуску не была готова. Все дело в этом. Мы старались продержаться на мощности, превратив переходный режим в стационарный, но…
Торбин уже не слушал, перебил:
— Товарищи! Страна испытывает нефтяной голод. Прошу это зарубить себе на носу! Пуск энергоблока мощностью миллион киловатт экономит стране два миллиона тонн нефти в год! Передо мною, надеюсь, собрался весь командный состав блока?
Алимов и Мошкин усиленно закивали.
— Да, да, Сергей Михайлович.
— Я хочу сегодня послушать каждого… Каждого начальника цеха, отдела, службы о степени готовности.
Только в этом случае я со спокойной совестью смогу доложить министру… Товарищи! Еще раз подчеркиваю — немедленный успешный пуск вашего миллиона насущно необходим! Пожалуйста, начинайте… Вы первый? — он указал рукой на Пряхина. Тот встал.
— Пожалуйста, сидите…
Пряхин сел. Представился:
— Начальник реакторного цеха Пряхин.
— Пряхин, Пряхин… — Торбин возвел глаза к потолку. — Бомбу варил?
— Варил.
Торбин удовлетворенно кивнул.
— Варил бомбу… А теперь здесь варим. Готовность?.. — Лицо Пряхина приняло выражение большей озабоченности, толстовские брови шевелились. — Блок-то пустим. Дело не в том… Плохо готовы, вот что… Имею в виду персонал. Весь состав цеха до момента пуска осуществлял курирование монтажа. Учиться было некогда…
— Плохо, — оценил Торбин. — Пустишь?
— Пущу, но за возможные последствия ручаться трудно. Дальше… На восьмидесяти процентах арматуры не смонтированы электроприводы. Придется крутить ломиками вручную. Известно, электропривод закрывает некоторые задвижки до четырех минут… Сколько же будет крутить рука?.. Я уж не говорю о невозможности задействовать все блокировки… Электрифицирована в основном арматура, участвующая в защитах…
Лицо Торбина несколько озаботилось.
— Ну, здесь ты перегнул. Пускали и не такие объекты…
— Нет, такие не пускали. Этот первый.
— Еще?
— Еще… Будем пускать, что еще… Будем пускать… — Следующий, — попросил Торбин.
— Начальник турбинного цеха Дрозд.
— Дрозд? — переспросил Торбин.
— Дрозд…
— Ну хорошо, товарищ Дрозд, мы вас слушаем.
— Только что доложили шеф-монтеры, — с некоторым волнением в голосе начал Дрозд, — регулятор скорости и стопорно-дроссельный клапан отлажены. Машина к пуску готова… В остальном по персоналу и арматуре те же замечания. Не знаю, как химики будут загружать смолой фильтры конденсатоочистки… Задвижки там диаметром восемьсот миллиметров… Вручную крутить шесть часов каждую, а их сорок…
Торбин вновь занял вольную позу, забарабанил пальцами по столу.
— Но… самое страшное — будем пускаться без автоматики. Ни один автоматический регулятор не налажен…
— Где вы работали раньше? — спросил Торбин. Дрозд заморгал глазами. После продолжительной паузы ответил:
— На ТЭЦ…
— Атомных станций не знаете?
— Нет…
— Хорошо, следующий.
— Начальник радиационно-химического цеха Шаронкин.
Торбин снова глянул в потолок.
— Бомбу варил?
— Варил бомбашку, а как же… Было дело под Полтавой… Варили бомбашку, хе-хе…
«Понесло», — подумал Палин.
— Серьезней! — прервал Торбин.
— А что серьезней?! — Наплывы кожи на лице Шаронкина налились алой кровью. — Что серьезней? Блок спецхимии монтажом не готов.
— Ну и что? — Торбин смотрел на него строго, во все глаза. И вдруг взвился: — Что это вы из себя юродивого строите?! Говорите, куда будете девать дебалансную воду?! Кто будет «варить» воду?
— Не знаю… — Шаронкин усиленно вертел головой, явно вызывая раздражение Торбина. — Блок монтажом не готов, и этим все сказано.
— Почему так непозволительно затянулся монтаж? — обратился Торбин к Алимову и Мошкину, но Шаронкин, перестав вдруг вертеть головой, упредил ответ главного инженера:
— Поздно, слишком поздно поставлено оборудование, Сергей Михайлович…
— Кто виноват?
Шаронкин перешел в наступление:
— Кстати сказать, ваш предшественник, замминистра Мармонов, вплотную занимался этим вопросом… И на этом самом стуле… умер, ведя, как и вы сейчас, заседание штаба…
На мгновение в конференц-зале наступила тягостная тишина.
— Что вы мне зубы заговариваете?! — Торбин впервые покраснел, но нашелся. — Я умирать не собираюсь… А вы ведете себя нагловато… Хотите показать, что никого и ничего не боитесь? Анархист?.. Не советую… — И обратился к Мошкину: — Что сделано для организации слива дебалансных вод?
Мошкин повернул голову к Алимову. Тот вскочил как ужаленный.
— Сергей Михайлович, все предусмотрено, все предусмотрено… От блока к морю протянули трубу-четырехсотку. И от насосной техводоснабжения тоже. Будем разбавлять активные сбросы до минус девятой и в море… Все предусмотрено…
Торбин, подперев рукой подбородок, навалившись грудью на стол и несколько запрокинув голову, внимательно и с интересом смотрел на Алимова. В глазах его попеременно сквозили то сочувствие, то легкое недоверие.
— Скажите, — прервал он Алимова, — а согласующая подпись саннадзора на сброс есть?
— Нет, — ответил Алимов, — но будет. По телефону договоренность имеется…
— Оказывается, вопрос решен, — повернулся Торбин к Шаронкину. И хотел еще что-то сказать, но Палин прервал его:
— Нет! Вопрос не решен. — Палин встал, громко отодвинув стул. Сердце колотилось. От волнения острее ощутил неприятный запах паласа.
Теперь стояли двое: Алимов и Палин. Торбин снова небрежно помахал туда-сюда ладонью и ехидно спросил, почти пропел:
— Может, кто-нибудь один?..
Палин стоял и удивлялся себе, своему состоянию. Еще каких-нибудь несколько дней назад он с известной робостью входил в кабинет к Алимову или Мошкину. Теперь же стоит перед начальником главного управления, полный решимости высказаться до конца. И ничего… Вот ведь как вышло… Черная труба все перевернула в душе. И впервые в нем появилось чувство хозяина. Чувство ответственности не только за порученный участок работы, но и за всю родную землю, и за людей, живущих на этой земле… И так должно быть в каждом человеке…
Серые глаза его возбужденно блестели. Светлый чуб съехал на лоб. Волна волос на затылке, над воротником, вздыбилась. Он ощутил легкую стесненность дыхания и, в упор глядя Торбину в самое дно глаз, твердо, даже с угрозой сказал:
— Говорить буду я!
Алимов сделал какой-то протестующий дугообразный нырок головой и, налившись багровой кровью, сел, возмущенно глядя на Палина.
Палин еще некоторое время открыто смотрел в глаза Торбину, пытаясь уловить и в глазах, и в лице его хотя бы малейшую мимолетную тень или движение мускула от узнавания его, Палина. Вместе ведь работали в одной смене и на одном заводе целых два года. Но тщетно… Глаза и лицо Торбина мертво застыли…
«Ничего… — зло подумал Палин. — Сдеру я с твоей морды маску…»
— Я вас слушаю, — холодно сказал Торбин. На лице не дрогнул ни один мускул. — Слушаю…
— С точки зрения радиационной безопасности, блок АЭС к пуску не готов! — твердо сказал Палин, следя за выражением лица начальника главка. — Во-первых, я категорически против слива радиоактивной воды в море! Категорически…
Алимов наклонился к Мошкину и, усиленно нюхая воздух, подобострастно, это было видно по его лицу, что-то сказал тому.
Лицо Торбина словно бы слегка обрюзгло и потемнело.