— Понятно.
Я положил трубку. Пока все было неплохо. Арестовывать он меня не собирался, разговаривал мирно. Если бы они решили, что Дженнифер убил я, и будь у них серьезные улики, меня бы давно сцапали. Чтобы не рисковать. В обычной манере плоудов.
Я позвонил Маргарет на работу, сказал, что срочно еду в Эдинбург, завтра перезвоню. Она выслушала меня с прохладцей — но с тех пор, как я стал реже бывать в ее квартире, наши отношения несколько испортились. Слава богу, она не стала приставать с вопросами.
В дверь позвонили, двое в штатском препроводили меня в темно-бордовый «вольво» без полицейской символики. В Ист-Финчли мы заехали в гараж, где съели по сэндвичу, запив апельсиновой газировкой, а потом взяли курс на Северное полукольцо. В два часа я уже сидел в допросной комнате полицейского участка на Милл-роуд.
Рядом молча сидел констебль в рубашке с короткими рукавами. Мне налили чаю в стаканчик из пенопласта. Я спросил, можно ли курить. Коп кивнул, я закурил «Ротманс», стряхивая пепел в маленькую жестяную пепельницу на столе. Наружная стена была из мутноватого стекла, видимо зеркального, так что снаружи ничего не было видно — прямо хай-тек для старинной Милл-роуд. На столе стоял кассетный магнитофон в странном и старомодном деревянном корпусе. В магазинах я таких не видел.
О чем я думал, пока ждал? Не знаю. Да и думают ли в такой ситуации? Скорее я плыл по течению. Мозг, чтобы уцелеть в условиях стресса, вырабатывает вещества, которые помогают воспринимать дикое и ужасное как норму. В учебнике по биологии я читал, что гомо сапиенсы, чей мозг был лишен подобной защиты, не оставили потомства, — возможно, из-за неспособности справиться со стрессом, что сделало их легкой добычей для хищников и других сапиенсов. А у нас, у избранных, у выживших, этих гормонов полным-полно.
Удивительно, но их переизбыток тоже может навредить. Критическая ситуация не просто перестает пугать — она выглядит стандартной. Мне приходилось напоминать себе, что расслабляться нельзя: я в опасности.
Вошел Кэннон — пивное брюхо, вид самодовольный. Пожал мне руку, сел и тут же зажег сигарету рыжеволосыми пальцами.
— Вижу, вы тоже не бросили, — усмехнулся он. Это был блеф: он не знал, что я курил. Когда он явился ко мне в комнату, сигарет там не было. Да и он их мне тогда не предложил.
Он положил ноги на стол. Подошвы коричневых замшевых ботинок были неровно стесаны.
— Ну что, Майк, поговорим о Дженнифер? Вернемся к любимой теме. Только сначала включим нашу бандуру. Пленка там есть, Джон? Вот и отлично. Тогда начали. Девятнадцатое июня тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. Четырнадцать двадцать четыре. Присутствуют…
— А что случилось с Пеком? — спросил я.
— Простите?
— Пек. Полицейский, который вел тогда дело.
— Он рано вышел в отставку из-за проблем со здоровьем. Сейчас проживает в Хантингдоне. Но следит за следствием. Итак, я хотел кое о чем вас спросить, Майк. Почему вы поменяли свою фамилию на Уотсон?
— Устроился на работу в журнал, но им там требовались женщины. Вот я и придумал себе псевдоним Мишель Уатт. Шуточный. Мишель — женский вариант моего имени, а Уатт — фамилия знаменитого ученого. — Помолчав, я уточнил: — Джеймса Уатта. Но в журнале напечатали ее с ошибками — «Уоттс», а я не стал возражать. Потом я перешел в другое издание и решил снова стать мужчиной. Но хотелось сохранить связь с прежним псевдонимом, поэтому я его изменил совсем чуть-чуть.
Кэннон посмотрел на меня, потом на магнитофон, как будто хотел убедиться, что тот все зафиксировал. Снова перевел взгляд на меня и поднял бровь:
— Итак, сначала вы притворились девушкой, потом согласились с опечатками, потом стали изображать кого-то еще. Я правильно понял?
— Ну, в общем-то да.
— Так-так. Не потому ли, что хотели скрыть, кто вы на самом деле?
— С какой стати?
— Вы и официально поменяли имя и фамилию?
— Нет.
— Но у вас имеются кредитные карточки на имя М. К. Уотсона.
— Да.
— Согласитесь, Майк, это мошенничество.
— Безобидное.
— Инцидентов с полицией никогда не возникало? Под любым из ваших имен?
— Нет.
— Понятно, ни разу не попались. Я походил по местным магазинчикам после того, как Дженнифер пропала. Показал ваше фото кое-кому. В винных магазинах, например. В вашей комнате я, помнится, увидел дорогую выпивку, вермут, джин. Это показалось мне подозрительным. Неужто они по карману парню, который учится на гранты?
— Я работал во время каникул.
— Владельцы некоторых магазинов очень на вас обижены.
Отвечать я не стал. А что тут ответишь? «У меня ни одного привода?» Вряд ли это поможет. Оставалось хранить молчание.
— На самом деле я много чего про вас разузнал, — сказал Кэннон. — Признаться, Майк, вы стали в некотором роде моим хобби. Все эти годы я не выпускал вас из виду. Это как с одноклассниками. Даже если после школы больше с ними не общаешься, все равно следишь, как там они. Понимаете, да?
Я кивнул.
— А теперь поговорим о Дженнифер, давайте?
— Ладно.
— Вы были ее парнем?
— В каком-то смысле.
— В каком именно? Интим у вас был?
— Это не ваше дело.
— Он у нее был со многими, правда?
— Я так не считаю.
— Я сужу по газетам.
— Я бы им не верил.
— Ну, вам виднее! Я, разумеется, тоже не то чтобы поверил. Поэтому решил сам выяснить.
Я видел, что Кэннон меня дразнит.
— Все подтвердилось, — сказал он, раскуривая вторую сигарету «Эмбесси». — Малышка Дженнифер была горячей штучкой.
Я и на это не повелся. Вранье. Она и с Робином поссорилась из-за своей неуступчивости, я вспомнил фразу из дневника: «Я догадывалась, что речь пойдет о сексе, вернее, о его отсутствии». Откуда Кэннону было это знать, он ведь дневника не читал.
Я улыбнулся, уверенный, что осведомлен гораздо лучше его.
— Парень из Кингз-колледжа, и еще один, из Даунинга, оба признали, что…
— Врут оба, — перебил его я. — Обычные школьные понты. Может, она разок поцеловалась с ними на вечеринке, а они уж и размечтались.
Кэннон встал и подошел к угловому столу. Выдвинул ящик, вынул оттуда пластиковый пакет. Внутри лежал пухлый конверт из крафта с воздушной прослойкой. Сверху был наклеен почтовый бланк с именем матери Дженнифер и ее лимингтонским адресом.
— Узнаете?
Я покачал головой.
— Некто прислал это матери Дженнифер. Здесь дневник ее дочери.
Я кивнул. Сейчас лучше промолчать.
— На конверте ни одного отпечатка, — сообщил Кэннон. — Отправитель, похоже, работал в перчатках.
— Вы прочли дневник?
— Еще бы.
— Это помогло расследованию?
— Спасибо, Майкл, очень даже помогло. И я все пытаюсь понять, почему этот субъект отослал дневник миссис Аркланд. Совесть замучила?
Я пожал плечами.
— В самом дневнике, во всяком случае, есть признаки наличия отпечатков.
— Видимо, отпечатки пальцев самой Дженнифер?
— Возможно. Сложно определить. Ее пальцев больше нет. Только кости.
Возникла пауза.
— Может, — заговорил я, — дневник остался у ее соседей по квартире?
Кэннон рассмеялся:
— Поздновато сочинили, Майк. Сдается мне, что вы знали о его пропаже.
— Нет. Я даже не знал, что она его ведет.
— Как же так? Вы, ее парень, даже не знали про дневник?
— Мы встречались не каждый день.
— Послушайте, Майк, я готов дать вам шанс. Готов выслушать чистосердечное признание. Это в ваших же интересах. Суд учтет, что вы сожалеете о содеянном, ваше раскаяние. Вы переутомились на экзаменах, студентам живется нелегко, все такое. Получите десять-двенадцать лет, освободитесь, когда вам будет, как мне сейчас. Это ерунда, еще вся жизнь впереди.
— Не понимаю, о чем вы. То есть понимаю, конечно, но я не могу признаться в том, чего не совершал.
— А так-то вы и в дурдом можете попасть. В Бродмур или Рэмптон. Рэмптон вам особенно подойдет, а? По имени деревушки, где вы укокошили Дженнифер. — Он улыбнулся. — Вы ведь там уже бывали, правда?
— В Рэмптоне?
— Нет. В дурдоме.
— В смысле?
— В смысле Бейсингстока.
У меня перехватило дыхание, я словно провалился в кресло — но только на секунду. Прикусив губу, я снова заставил себя выпрямиться. Кэннон обошел стол, наклонился к самому моему лицу, так что я почувствовал его запах.
— Майк, мне многое про вас известно. Что у вас была машина. Что у вас случались психические расстройства. Что вы помешались на этой девушке. Мои ребята в данный момент находятся в вашей лондонской квартире и выясняют, совпадает ли шрифт вашей пишущей машинки со шрифтом на почтовом бланке. Сейчас я сниму у вас отпечатки пальцев, а потом посмотрим, найдутся ли такие же в дневнике. У вас нет алиби на ту ночь после вечеринки.
— Все это ерунда, набор случайностей, и…
— Случайностей? Предположим, что это так, Майк. Но обвинение порой строится на цепочке случайностей. Вам, журналистам, этого не понять. Вы нечасто сталкиваетесь с показаниями очевидцев. И с тем, что люди, как правило, не желают признавать свою вину. А жаль. Это бы здорово облегчило всем нам жизнь. И вам, кстати, тоже, Майк.
Голова вдруг опустела. Я заглянул внутрь — ничего. Казалось, мозг издает непрерывный звук, с каким железная мочалка скребет по сухой сковороде, или тот, от которого звенит и разбивается стеклянный бокал.
— Проверьте, пожалуйста, у нас зафиксировано, что я предоставил подозреваемому последнюю возможность сделать признание?
Я все равно не смог бы его сделать, так как утратил способность думать.
Еще одна пауза, длиннее прежних. Было слышно, как шелестит перематываемая пленка.
Кэннон закусил губу.
— Хорошо. Есть улики другого рода, о которых мы пока не говорили.
— Правда?
— Да. Экспертно-криминалистические. Слышали когда-нибудь про ДНК?
— Разумеется. Биология, второй курс.
Кэннон молча кивнул констеблю, и тот вышел из комнаты.