Итак, что же мне в нем нравилось? Майк, он… Боже (смеется). Точно не манера одеваться. А вот манера держаться — думаю, да. Да, он был нескладным, бестактным, неловким… С ним бывало неловко, иногда очень тяжело. Но глубоко внутри… он был честным. Бескомпромиссным. Выкладывал что думает. Чем меня смешил. Майк вообще часто меня веселил, хотя, по-моему, сам не понимал, что уж такого смешного он сказал. А ведь действительно странно. Майк мог быть очень забавным, даже остроумным, но сам почти не смеялся. И смеялся редко, и другие эмоции почти не выражал.
Я буду поддерживать с ним связь, непременно. Он человек, безусловно, незаурядный, я таких больше в жизни не встречал. Буду посылать ему открытки или навещу. Думаю, я все сказал. Можно эту штуку выключать. Выключаю.
Подтверждаю, что письменная копия показаний полностью соответствует сделанной мной аудиозаписи.
Подпись: Джеймс Стеллингс, 24 июля 1988 года.
Кто бы мог подумать, что старина Стеллингс мыслит настолько приземленно? И до такой степени косноязычен? От любителя «монраше», Роджерса и Хаммерстайна невольно ждешь некоторой изысканности. Но как выразился он сам (со всем блеском присущей ему оригинальности), чужая душа потемки.
Ладно, что ж.
Вчера доктор Эксли во время нашей очередной беседы оставил на столе еще кое-какие бумаги (думаю, нарочно) и пошел разговаривать с кем-то из сотрудников. Не знаю, для кого предназначались эти каракули — для юристов или для другого мозгоправа от защиты? Или он просто делал заметки для себя? Не знаю. Но поскольку его не было минут десять, я их прочел.
Доктор Джулиан Эксли, доктор медицины, член Королевской коллегии психиатров.
Предварительные заметки для медицинского заключения к делу по иску государства против Энглби.
(Филиппа: пожалуйста, оставляй пробелы для вставок, там помечено, а лишние интервалы убери, они тоже все помечены. Я потом буду переделывать, более официально. Снова придется печатать… Прости! Дж.)
Я бы рекомендовал формулировку «непредумышленное убийство на почве ограниченной вменяемости». Думаю, эксперт со стороны обвинения поддержит диагноз и эту статью Уголовного кодекса. Ввиду широкой огласки обстоятельств данного деяния не исключено, что суд захочет ознакомить с имеющимися сведениями и фактами присяжных. Поэтому мне так важно дополнить этот черновой вариант кое-какими подробностями. Возможно, мне самому придется выступить со свидетельскими показаниями.
1
Майкл Энглби, 35 лет, пол мужской, европеоид/англосакс.
Вырос в простой рабочей семье, однако высокообразован (средняя школа, морское училище, Кембриджский университет) и обладает высоким IQ (см. результаты теста, будут приложены). Сумел достичь успехов в журналистике, занимает солидную и хорошо оплачиваемую должность. Финансово состоятелен, имеет сбережения, владеет небольшой квартирой в Лондоне (с непогашенной ипотекой).
Обнаружена небольшая сердечная аритмия, функциональные показатели легких (измерены назальным спирометром Юлтена) несколько ниже возрастной нормы. Скорее всего, по причине неумеренного курения. Обследуемый находится на грани алкогольной зависимости, в прошлом употреблял тяжелые наркотики. Тем не менее необратимой фазы привыкания не возникло. В тюрьме ему были выписаны таблетки диазепама, 10 мг дважды в день. Никаких дополнительных назначений не потребовалось.
С самого детства у обследуемого возникали проблемы с формированием привязанности. Он не любил отца, который, по его словам, жестоко с ним обращался и регулярно избивал, даже совсем маленького. Мать, похоже, была в семье главной, но эмоционально отстраненной. Больной не выказывает к ней ни уважения, ни малейшей привязанности. Уверяет, что был «близок» с младшей сестрой, но в последние десять лет они вряд ли виделись. Близких друзей не было ни в школе, ни в университете, ни на работе. По словам больного, такое одиночество его не тяготило, а скорее устраивало.
Занятия Э. в то время предпочитал уединенные — любил читать и слушать музыку. Начав заниматься журналистикой, заранее оговаривал возможность ходить на работу не чаще двух раз в неделю, чтобы подольше быть одному. Как он сам выразился в нашем разговоре, «мне проще на отшибе, чем в куче».
Заметна определенная ангедония — иными словами, неcпособность получать удовольствие от жизни, даже когда он что-то делает по собственному желанию. Снижен диапазон эмоций как положительного, так и отрицательного спектра. Почти не реагирует на мимику собеседника.
Обсуждать свое либидо обследуемый отказывается, но, по всей вероятности, половая связь была всего одна. Заявил, что к моменту ареста отношения сошли на нет. Его партнерша (бывшая?) беседовать отказалась.
Обследуемый признает, что с самого детства равнодушен и к похвалам, и к критике со стороны коллег, учителей и приятелей. Допускает, что это потому, что их мнение его никогда не интересовало.
Некоторые характерные симптомы данного расстройства (в т. ч. ангедония и снижение эмоциональной чувствительности) наводят на мысль о т. н. «негативных» симптомах шизофрении. Тем не менее, поскольку обследуемый не демонстрирует позитивных симптомов шизофрении либо психоза в какой-либо форме, у меня нет оснований утверждать, что он страдает психическим заболеванием.
Контакта с реальностью обследуемый не утрачивал на протяжении практически всей жизни, за исключением эпизодов острой панической атаки, которые подробнее разбираются ниже, и внезапной частичной амнезии. На мой взгляд, эти провалы в памяти объясняются простой защитной реакцией на стресс. Занятно только, что провалы эти случаются в памяти у человека с гипермнезией почти как у аутиста — но, повторяю, это не более чем занятно и, на мой взгляд, не предполагает ни психического заболевания, ни иных неврологических проблем или мозговых травм.
На мой взгляд, обследуемый страдает личностным расстройством, подпадающим под определение «ограниченной вменяемости», данное в параграфе 2 «Акта о лишении жизни» от 1957 года. Если хотите знать мою точку зрения, то я скажу, что такое расстройство существенно снижает уровень ответственности обследуемого за вменяемое деяние, хотя отдаю себе отчет, что это находится в исключительной компетенции присяжных.
Диагностика личностного расстройства иногда осложняется тем, что во многих случаях первым и единственным симптомом серьезного психического нарушения является уже совершенное преступление. Однако что касается дела Энглби, у нас есть его собственные дневниковые записи — исключительно важное подспорье, позволяющее проследить личностное развитие обследуемого.
2
Ниже приводятся соображения, возникшие по ходу чтения дневника.
Глава первая. Высокомерие на предварительном собеседовании в университете. Презрительное отношение к преподавателям. Доведенная до фетишизма сосредоточенность на марках спиртного и сигарет. Систематическое употребление алкоголя. Наркотическая зависимость. (Важно: «голубые таблетки по десять миллиграммов» — вероятнее всего, диазепам (валиум) — действительно дают долговременный седативный эффект, однако диагностическая картина при этом смазывается, поскольку препарат снижает степень тревожности.)
Он «не хочет думать» про младшую сестру. Думаю, не потому, что ее недолюбливает, скорее боится эмоциональной близости. Важно, что она единственный человек, которого он жалеет (когда она приезжает к нему в Лондон, уже потом) и кому вообще сочувствует.
Глава вторая. Отчетливая склонность к одиночеству, особенно явственная в описании студенческой поездки. Также примечательно, что автор нигде не называет ни своего университета, ни колледжа, словно это большой секрет. Под названием «Кречет» явно скрывается бар «Орел». И так далее. Деталь, возможно, не слишком существенная, но вполне созвучная его страху оказаться «в куче» — то есть быть включенным в социальный контекст.
Глава третья. Школьные годы. Автор сообщает, что был объектом насилия и стал его субъектом. Систематическое воровство. Игнорирование социальных норм. Мечты о расправе над своим мучителем.
Глава четвертая. Потеря памяти могла быть спровоцирована регулярным курением марихуаны, но все же более вероятно селективное подавление сознания как часть защитного механизма.
В описаниях девушки почти нет сексуальной составляющей, что крайне необычно для двадцатилетнего мужчины. Похоже, его больше занимают возможные интимные отношения Дженнифер с ее парнем, чем с ним самим.
Глава пятая. Единственный друг, или приятель, Джеймс Стеллингс (см. его свидетельские показания) не навестил автора во время каникул. По словам последнего — «к счастью».
Глава шестая. В Лондоне единственным его новым приятелем, похоже, стал бакалейщик — беженец из Уганды. Рассказ о покупке порнографического журнала свидетельствует о сниженном либидо. Автору куда интереснее, как живут фотомодели и из какой страны приехала продавщица. Попытка познакомиться с женщинами в баре выглядит вялой и маломотивированной, а ее описание выдает женоненавистника. Важно: рассказ об избиении отцом. Вытеснение подробностей? Или тяжесть эпизода(-дов) сильно преувеличена?
Глава седьмая. Автору омерзительна любовница Джефри Арчера, а возможно — самая мысль о сексуальном контакте своих собеседников. Хотя он несомненно интервьюировал знаменитостей, но его публикациям недостает правдоподобия. Творческое воображение?
Зато признание в периодически случающихся приступах ярости выглядит очень убедительно. Полагаю важным, что оно сделано в период, когда жизнь автора, по его ощущению, «стала налаживаться». Автор чувствует себя уверенней и теперь может взглянуть на себя со стороны и вспомнить те эпизоды.
Однако никаких других своих недостатков он не видит — только чужие: учителей, коллег, предполагаемых друзей, знакомых и даже хозяев магазинов. Очень характерно для личностного расстройства.
Глава восьмая. Смутное понимание автора, что дальше делать с Маргарет, указывает на дефицит или полное отсутствие сексуального опыта. Описание первого полового контакта словами «где мы все и провернули» выглядит неубедительным даже с поправкой на природную скромность.