Я смотрела знаменитый фильм с Пласидо Доминго и Джулией Мигенис – мне, наверное, было семь или восемь лет – и совершенно влюбилась в эту музыку и в этот образ. И потом я сама участвовала в постановке в Риге, ее делал Андрес Жагарс в 2007 году. У него действие происходило на Кубе, и там были жгучие кубинские волосы и юг, и я как-то думала, что надо поискать в этом персонаже что-то другое, чтобы сказали, что моя Кармен, она другая.
Ирина: Другие краски.
Элина: Другие краски, да. Потом я прочитала Мериме и поехала в Испанию. Мы как раз познакомились с моим мужем, и он меня повез туда. Мы были в Гранаде, говорили с цыганами, мы сидели в какой-то маленькой-маленькой комнате и смотрели, как они танцуют фламенко. Потом в Севилье он повел меня на Пласа-де-торос. На Гибралтаре мы прошли все контрабандистские места. И я увидела, что цыгане там – голубоглазые блондины. А Кармен же оттуда! И я поняла – это не болгарско-романские, каких мы цыган знаем, это совершенно другие, другой внутренний мир, они очень сдержанные, но у них внутри…
Ирина: Огонь?
Элина: …более чем огонь. Когда ты смотришь, как они танцуют, у них же совершенно прямая спина, а их ноги и руки рассказывают. Я подумала – вот это да! До сих пор помню, в Гранаде, в маленькой комнатке была одна женщина, ей было под восемьдесят, маленькая-маленькая, высохшая такая, она танцевала фламенко, у нее был такой взгляд! Я думаю – вот это была Кармен когда-то.
Ирина: Для фламенко нет возраста. Чем старше, тем выразительнее.
Элина: Видно, что она не так быстро двигается, но в глазах вся ее жизнь. Вся история ее восхождения, ее снов, ее желаний. Это Кармен. Я всегда чувствую, что Кармен нельзя сломить, она действительно – как птица, потому что она может петь и жить только на свободе. И хотя она влюбляется, но понимает, что она выше любви, которая есть тут, на этой земле.
Ирина: Да, именно таким я и запомнила ваш образ. Представляете, ведь десять лет прошло! Значит, действительно потрясло. А насколько вы готовы воплощать идеи режиссера?
Элина: Я должна просто поверить, почему я должна это делать. И мне совершенно безразлично, в историческом я костюме или нет, но я должна себя чувствовать нормально, чтобы мне удобно было, скажем так. Мне самое главное понять, что режиссер хочет сказать. Я должна это почувствовать в себе. Я работаю интуитивно, мне важна первая реакция. К примеру – мы репетируем первый раз, мы поем, и эта первая эмоция, первые движения они самые настоящие. Если я повторяю и получается так же, значит, это правильно, а если у меня что-то не ложится, значит, я не поняла, я ищу, иногда мучаюсь две-три недели – не мое, а вдруг что-то происходит – и мое. Но я должна в это поверить и я должна понять – почему.
Ирина: Элина, из Латвии вы переехали в Майнинген, это был один из ваших смелых шагов в жизни. Удивительным образом ваша жизнь выстраивается шаг за шагом, как восхождение. Всё очень логично на самом деле, и каждая дальнейшая ступенька добавляет что-то…
Элина: Никто мне не верит, что я очень стеснительная, очень неуверенная в себе…
Для меня был самый главный урок в 2001 году на «Cardiff Singer of the World». Перед этим я победила на конкурсе в Финляндии, совершенно не поняв, почему и как я победила, и вдруг стала кем-то. Когда я вернулась в Майнинген, на меня уже смотрели другими глазами, и я почувствовала – ну, значит, неплохо уже.
Потом я приехала на этот «Cardiff Singer of the World» и выступила в финале, и все начали говорить – ну все, эта победит. И вот мы, финалисты, стоим за кулисами и вдруг на первое место вызывают другого. Для меня было – как это? Все же говорили, что я выигрываю. Что случилось? Это был для меня самый лучший урок в жизни, потому что я поняла – надо быть терпеливым. И я в Майнингене начала с третьей дамы в «Волшебной флейте» Моцарта…
Но это было тоже хорошо, потому что я росла. За две-три недели репетиций я поняла, что театр – это не только красивые костюмы и наши фантазии, надо научиться ломать себя, при этом не теряя себя.
Ирина: Вы представляли себя прекрасной фрейлиной в «Волшебной флейте», а оказалось, что вас нарядили в одежду секретарши.
Элина: Да, секретарши, но было интересно. Тогда я совершенно не говорила на немецком, и режиссер на меня покрикивала, потому что я не хорошо произносила тексты, я не понимала и говорила: ну так покажите на английском! А на английском мне не хотели говорить… Но очень хорошо, что я это все прожила. Потом уже во Франкфурте начинаю петь вторую даму в «Волшебной флейте». У меня повышение. А когда я переехала в Вену, то опять начала с маленькой партии, пела вторую даму и Лолу. Каждый раз, когда мне казалось, что я уже что-то могу, меня брали в другой театр побольше, и я опять начинала с маленькой ступеньки.
Ирина: А как вы попали в Венскую оперу?
Элина: Как раз на конкурсе «Cardiff» мной заинтересовался агент Эрик Сайтер, который сказал: приезжай на прослушивание в Вену. Сначала я не хотела, так была разочарована, мне было очень больно, но я все же собралась и сказала себе – нет, докажу, что они неправы были.
Ирина: Несмотря на застенчивость, вера в себя была?
Элина: Глядя назад, всё же хорошо, что я не выиграла. Первая премия – сразу много предложений от театров и концертов, и я бы не выдержала, я бы сломалась.
Ирина: Когда и где случился прорыв в карьере? Зальцбург?
Элина: Наверное, Зальцбург, 2003 год. Тогда была новая постановка оперы Моцарта «Милосердие Тита». Меня пригласили петь партию Анния. Присутствовать на этом фестивале было огромным событием, меня представили Казаровой, которая для меня была гуру в то время, Барбаре Бонней, маэстро Арнонкуру. Я была там самой молодой. Казалось, возможно ли все это?!
Ирина: Вам даже тридцати не было. Феноменально! И Арнонкур, он же вам предложил спеть Кармен?
Элина: Он предложил, и я отказала ему.
Ирина: Как вы могли?!
Элина: Не знаю. Я не уверена была, что готова к этой партии, и не уверена была, что я смогу делать то, что он хочет. Сейчас, с моим опытом, уже не было бы никаких проблем. Я сказала: это пока еще не мое время, я должна еще подождать, чуть-чуть, когда подрасту, тогда сделаем.
Ирина: Это принципиально честное отношение к себе плюс отсутствие жадности. Тогда остается в жизни место для роста.
Элина: Да. И меццо-сопрановая жизнь дает тоже эту возможность.
Ирина: Как и бас-баритон. У тенора-то все молодые роли, а вот у бас-баритона – возрастные. Они могут до самого конца петь…
Элина: Я тоже всю жизнь любила низкие голоса. Сопрано, тенор никогда такие эмоции не вызывают, как хороший бас-баритон. Или в церкви, в русской церкви православной есть эти хоры, где басы-октависты, боже мой, у меня все поднимается, когда я слышу это.
Ирина: К какой религии вы принадлежите?
Элина: Католичка. С детства, конечно, и мои дети, и мой муж. В Испании все католическое. Но вообще-то сегодня мы видим, что религия делает с человеком и с массами, и как по-разному все можно понимать. Я считаю, что самое главное быть духовным и соблюдать в этом мире определенные законы, чтобы жить и быть счастливым. Мы должны что-то дать и что-то придержать, что-то разрешить и что-то не разрешить. Если б мы соблюдали такой баланс, я думаю, все жили бы немножко счастливее, чем живем сегодня.
Ирина: Вы сами вышли на это слово «баланс». Вся ваша жизнь показывает это.
Элина: Моя мама работала в национальном театре, я тут выросла, и я хотела быть актрисой на этой сцене. Я когда-то поступала, и меня не взяли, мне сказали, что у меня нет таланта к актерству. И они были правы, потому что я, только когда уже начала работать в театре, поняла, что это значит – играть кого-то, кто не ты. В 17 лет я была наивная, и я выросла очень-очень поздно, должна сказать… И эта театральная жизнь… Все большие актрисы сожалели, что они отдали всё сцене и потом остались одни. Была у нас знакомая певица, ей было под шестьдесят, и она сидела вот на таком голубом диванчике и смотрела свои старые рецензии, старые фотографии и была совершенно одна. Я знала – такой жизни не хочу. Я хочу, чтобы было, как у моей мамы. Конечно, совмещать очень трудно. Я устаю, мне не хватает времени, я учу по ночам и в самолетах, и живу так насыщенно, что мне кажется, что в каждом дне у меня сорок часов, и я все равно ничего не успеваю, все время куда-то опаздываю. Но я вижу, как мои дети растут, и они мне дают такие эмоции, которые на сцене невозможно получить.
Ирина: Мне кажется, что вы такой человек, который до секунды распределит так, что все успеет.
Элина: Стараюсь. И мне нужны эти два мира. Я иногда говорю, что я плохая мама, потому что у меня нет этого бешеного чувства… как называется… feeling sorry, что я своих детей оставляю дома и уезжаю. У меня нет такого чувства вины.
Ирина:У вас же для них все блестяше организовано.
Элина: Одна большая русская актриса сказала, что таскать детей с собой в театр значит, что или нет бабушки и дедушки, или не хватает денег для няни. Мы как раз работаем, чтобы взять няню, чтобы дети могли спокойно остаться дома.
Ирина: Элина, мы с вами ушли от разговора о «Милосердии Тита» Моцарта, а между тем эта опера очень важна нам для того, чтобы понять ваш путь. Там вы пели две партии. В Зальцбурге вы пели партию Анния, а потом вы пели Секста.
Элина: Для молодого меццо-сопрано это правильный путь. Но у меня, конечно, была все время Веселина Казарова перед глазами. Я смотрела, как она репетировала Секста тогда, и потом мне это очень помогло, когда я пела эту партию.
Ирина: Криста Людвиг, когда послушала вас в «Милосердии Тита», сказала: я бы переименовала эту оперу в «Секст» – она была потрясена вашим исполнением этой роли.