Ирина: Маэстро, расскажите о вашем бесподобном исполнении «Ивана Грозного» Прокофьева на Зальцбургском фестивале. Признаться, я там была и волновалась за состав исполнителей, русских было всего двое: Бородина и Абдразаков, даже чтец был из Германии, и француз Депардье в роли Грозного, Венский филармонический оркестр, Венский хор. Мой скептицизм улетучился буквально через пару минут, я была полностью покорена и увидела такую варварскую Россию. Откуда у вас такое точное понимание и ощущение русской музыки?
Мути: Может быть, потому что я варвар? Русская музыка всегда была мне близка. А история Грозного меня зацепила сразу, как я первый раз посмотрел фильм. Эйзенштейн гениален. Я делал много записей русской музыки, но только не опер, ибо моя концепция в том, что для этого необходимо в совершенстве владеть языком.
Ирина: Вы ведь много исполняли Скрябина?
Мути: Я делал записи всех симфоний Скрябина. Но Скрябин – это нечто особенное, его невозможно ни с чем сопоставить. Некоторые сравнивают Вагнера, Шопена и Скрябина. Но Скрябин – это Скрябин. Он сам по себе. И, по всей видимости, я его чувствую. Пианист Трифонов однажды сказал мне: «Одна из самых дорогих моему сердцу вещей – это ваши записи симфоний Скрябина». Это означает, в моей природе что-то такое есть…
Но я не верю в национализм в музыке. Я всегда говорю, что если верить в национализм, то надо вернуть нам Верди, самого исполняемого оперного композитора в мире, и музыка вообще прекратится. Конечно, Тосканини хорошо исполнял Вагнера в Италии. И самому Вагнеру очень нравилось, как исполняли его оперы в Италии. Потому что он любил итальянский язык – самый музыкальный из языков. Как говорил Петер Штайн, а он ведь пруссак: «У вас, у итальянцев, есть этот дар, ваш язык, самый красивый язык». А Гилельс, например, был величайшим исполнителем французской музыки. Конечно, нужно быть погружённым в культуру. Например, я чувствую себя очень комфортно с венской музыкой, с Шубертом, Штраус мне близок. Но как это объяснить?
Ирина: Может быть, вам это передалось от Кляйбера, вы же были близкими друзьями?
Мути: Мы так прекрасно проводили время вместе. У него было потрясающее чувство юмора, а ему нравилось моё чувство юмора, хотя его гораздо изысканнее. Но мы были абсолютно разными людьми.
Ирина: Маэстро, огромное вам спасибо! Знаю, что вашим девизом являются слова Верди: «Лавора, лавора, лавора». Работать, работать, работать. И я от всей души желаю вам осуществления ваших идей и бесконечной энергии.
Мути: Спасибо вам большое. Надеюсь, скоро увидимся.
Аида Гарифуллина
С некоторыми героями моих передач меня связывают длительные, даже дружеские отношения, а есть герои, с которыми я познакомилась только во время съемок. Так прямо съемочной площадке я встретилась с Аидой Гарифуллиной. Она сразу поразила меня своей простотой, искренностью, отсутствием звездности. Я увидела юное, чистое, удивительное создание. Красива, как тончайшей работы фарфоровая статуэтка! После этой встречи у нас сложились очень дружеские отношения с Аидой и с ее прелестной мамой.
Аида не перестает меня удивлять своей внимательностью, неизменной доброжелательностью к людям. Вот уж никогда ни одного плохого слова ни о ком! И это не дипломатия, это внутренняя убежденность! Немногие знают, что Аида – необыкновенный кулинар, из ее рук рождаются изысканнейшие блюда, она настоящий гурман! Как и во всем – она настоящая!
Ирина: Бывает так, что все сходится: молодость, талант, успех, красота… С нами Аида Гарифуллина.
Аида: Я даже покраснела. Спасибо.
Ирина: Мне хочется добавить еще один эпитет – бесстрашная. Вы на сцене с пяти лет. Наверняка, кроме побед бывали и неудачи, но, мне кажется, вы говорили себе: «в следующий раз сделаю лучше» и бесстрашно шли вперед.
Аида: Нет, это только кажется, что все проходит легко и бесследно. В душе у меня всегда много сомнений, так как я перфекционист. С одной стороны, мне это помогает. Какой-то внутренний голос меня всегда подстегивает, говорит, что я должна работать больше, где-то что-то улучшить, но, с другой стороны, мой перфекционизм мне мешает, потому что я слишком люблю держать всё под контролем. Конечно, это пришло с возрастом и с опытом. В пять лет я была просто маленькой девочкой, всё лежало на плечах мамы.
Моя мама дирижер с семнадцатилетним стажем. Когда родилась я, у нее не было тени сомнения, какую профессию должна выбрать дочка. Тем более девочка, которая в три года уже музицирует, с утра до вечера напевает какие-то мелодии: что-то у мамы на концерте услышала, где-то из мультфильма, из фильма, стихи читает… и вот, в три года мама уже начала изучать со мной песни.
Ирина: Вас назвали Аида в честь оперной героини?
Аида: В переводе с арабского Аида – награда. Родители очень хотели девочку. Поэтому, когда я появилась, для них это подарок судьбы был. У меня есть братик любимый, на десять лет младше. Но он Рэм, у него сильное мужское имя.
Ирина: А вы удивились, когда узнали, что есть опера с вашим именем – «Аида»?
Аида: Нет. Что такая опера существует, я узнала довольно рано, но, когда много позже прочитала либретто, поняла, что имя, как и героиня, очень сильное, и мне придется имя оправдывать своими поступками, тем более, если я хочу стать певицей. Аида известна во всем мире, и мне надо будет во всем мире доказывать, что я достойна этого имени.
Ирина: Когда вы почувствовали, что хотите быть певицей?
Аида: Всегда хотела. В пять лет я вышла на сцену на телевизионном конкурсе в Москве, стала лауреатом, и мне понравилось. Я стояла перед камерами и чувствовала себя комфортно. Это был первый знак для мамы, что ребенок создан для сцены. Тогда еще, конечно же, никаких мыслей об оперном пении не было. Просто музыкант, певица.
Ирина: На каком-нибудь инструменте играете?
Аида: Фортепиано, конечно, как всегда и у всех. Хотя до сих пор у меня с ним не особо сложились отношения, пианист из меня точно не вышел бы. Лучше всего получалось петь, вот на этом и остановились. Но я не сразу решила петь в опере. Опера – одно из самых сложных искусств. Опера и балет. Я не чувствовала в себе сил и уверенности, я не думала, что смогу быть оперной певицей. Кроме того, были, конечно же, и добрые люди, которые говорили: нет, оперная сцена – нет, как она может… Я пробовала себя в разных жанрах, пока не поняла, что хочу исполнять. И вот конкурс «Опералия» очень многое изменил в моей жизни.
Ирина: Конкурс «Опералия» стал поворотным пунктом в вашей жизни, но мы к нему еще вернемся. Давайте проследим тот путь, который вы прошли до этого конкурса.
Аида: Я всегда была очень послушным ребенком и прилежной ученицей, хорошо училась в школе, не была отличницей, но аккуратной всегда. У меня был расписан весь день. Кружки – рисование, танцы, естественно, музыка, вначале я пела в хоре, ходила с шести лет на балет, гордилась своей осанкой.
Ирина: Такая умница-красавица, да?
Аида: Не знаю насчет красавицы, я была гадким утенком и красавицей себя совсем не считала – у меня татарская семья, родители строгие, правила строгие. А в одиннадцать лет мама привела меня к профессору Казанской консерватории, и я начала заниматься академическим вокалом.
Через год меня пригласили на фестиваль «Одарённые дети Татарстана». Я пела в зале Чайковского в Москве с большим оркестром Ave Maria. Это был мой первый серьезный выход на классической сцене. Я очень волновалась, но мне понравилось.
Ирина: У вас потрясающая мама! Она возглавляет «Центр современной музыки Софии Губайдуллиной», одного из величайших сегодня в мире композиторов. Как мама относилась к вашему участию в большом числе телевизионных конкурсов, причем разных жанров? Например, конкурс имени Магомаева. Как вы туда попали, вообще? Это был конкурс не только классической музыки, в репертуаре были и песни.
Аида: Да, песни Магомаева и классика. У меня любопытные отношения с конкурсами. Никогда не было достаточно времени на подготовку, и эти идеи возникали всегда у моей мамы. Так она услышала про конкурс Магомаева. Я в это время была в Америке, занималась у педагога по вокалу. Конкурс Магомаева начинался через две недели, а у меня не было ни одной его песни в репертуаре, и вообще, я не была готова, но мама решила, что нужно. Я послушный ребёнок, взяла билеты, прилетела в Москву, немножечко позанималась и выступила, хотя в жюри такие серьёзные люди сидели: Синявская, Образцова, Мишель Легран, кого там только не было!
Ирина: И какой результат там был?
Аида: Да, какой-то уже был, не помню…
Ирина: То есть если не победа, ничего страшного. Да?
Аида: Главное, участие.
Ирина: Ваше выступление с Димой Биланом на телевизионном конкурсе «Призрак оперы» не понравилось жюри – Диму хвалили, а вам говорили, что вы вообще не умеете петь в дуэте. И буквально через два-три года эта девочка прекрасная поет и с Бочелли, и с Доминго, и с Флоресом! Представляете, как эти члены жюри должны себя чувствовать?!
Аида: Ну, может, наоборот, я должна поблагодарить этих людей, потому что, как говорят мои родители, если тебя всегда все хвалят, то тебе некуда стремиться. Меня в детстве очень мало хвалили, я не была заласканным ребенком, и мне приходилось самой пробивать себе путь, и легко никогда ничего не давалось.
Ирина: Вы борец?
Аида: Да. Абсолютно. Хотя во мне два человека, я и ранима в глубине души, меня легко чем-то довести до слез – слез радости или печали, но в то же время я могу себя взять в руки и достаточно быстро собраться, и быть довольно жёсткой. Поэтому моей команде не всегда легко со мной. С моими агентами мы работаем четыре года, и теперь дружим, но мне пришлось добиваться от них приоритетного положения, и они стали работать так, как я привыкла. Команда очень важна, это 50 % успеха артиста. Я работаю с агентством «Askonas Holt» и с моим коучем по вокалу Нелли Миричою.