Академик Алексеев прочел иероглифы. Они были написаны за два века до нашей эры, следовательно более двух тысяч лет назад. Перевести на русский язык их можно так:
"Сыну неба (то-есть китайскому императору) 10000 лет жизни, а той, которой мы желаем (то-есть императрице), 1000 осеней радости без горя".
Сказано витиевато, в восточном стиле. Но не в том дело. Как и откуда подданный "сына неба" попал в приенисейские степи? Загадка разъяснилась только тогда, когда обратили внимание на одну полузабытую китайскую летопись. Там рассказывалось о китайском полководце Ли Лине, который проиграл битву с гуннами, перешел на их сторону, и те послали его к динлинам. Очевидно, древний дом около колхоза "Сила" и был усадьбой этого разбитого полководца.
В Минусинском музее можно видеть план раскопок, восстановленный вид дома, дверную ручку и круги с иероглифами.
Мы идем дальше, рассматривая великолепные коллекции, идем, догоняя время, приближаясь к более поздним событиям, происходившим в верховьях Енисея.
В начале нашей эры, в период Таштыкской культуры, произошло смешение рас и племен. Образовалась новая народность — кыргыз-хакасы, более близкая к тюрко-монгольскому типу. Хакасы научились пахать землю плугом и орошать свои поля. Китайские летописи рисуют хакасов искусными земледельцами. Они знали гончарный круг, горн, ручную мельницу, умели отлично использовать железо. Они держали хорошо вооруженное войско, брали в плен рабов.
Особенного расцвета Хакасское государство достигло в IX веке нашей эры, когда его границы подходили к Байкалу, к полосе сибирской тайги, к Алтаю и хребтам нынешней Монголии. Правящая верхушка государства роднилась с китайскими принцессами и турецкими княжнами. Кыргыз-хакасы вели огромную торговлю. Их караваны шли в Китай, в Тибет, в Среднюю Азию. Конечно, только они, а отнюдь не Чингис-хан, могли построить древнюю дорогу, сохранившуюся в Туве. Чингис-хан завоевал и разгромил их государство. Он не строил, а разрушал.
Былое величие и богатство государства хакасов отражают красивая утварь, изящные украшения, дорогое оружие.
Любуясь всем этим, я вдруг заметил изваяние, довольно грубо высеченное из сероватого камня. Рядом стояло еще несколько таких же изваяний, покрытых мелкими рисунками. На стене висели фотографии, среди которых я нашел одну, где был изображен хорошо мне запомнившийся камень у входа в библиотеку Кызыла. Оказалось, что он имеет самое прямое отношение к прошлому Тувы и Хакассии. На нем сохранились следы так называемой рунической письменности жителей, населявших долину реки в конце VII и начале VIII века нашей эры.
О письменах, встречающихся на скалах в различных местах Сибири, было известно еще в конце XVII столетия. Таинственные знаки были скопированы экспедициями. Копии попали в кабинеты ученых-языковедов. Но никто не мог не только разгадать смысл надписей, но даже определить, какой народ их оставил в память о себе. Одни говорили, что это древнеславянские надписи, другие — что древнегреческие, третьи — что готские.
Финн Аспелин, видимо решив, что ему терять нечего, без особых доказательств неожиданно объявил, что надписи имеют… финское происхождение.
В конце прошлого века Русское географическое общество предприняло несколько экспедиций для подробного изучения летописей на камне. Экспедиция Ядринцева сделала открытие чрезвычайной важности — нашла памятник, на котором были надписи на двух языках.
"Необыкновенно прочный и крепкий гранит, — записал Ядринцев о своей находке, — был изъеден веками и указывал на тысячелетнюю древность. Некоторые таблицы сохранились. Они представляют загадочные рунические надписи, встречаемые и в других местах Сибири; на боках и обратной стороне таблиц обелисков находятся киндайские (или киданьские) иероглифы. Если надписи эти китайские, то очень может быть, что они дадут ключ к уразумению рун".
Догадка Ядринцева подтвердилась. Зимой 1894 года крупный русский языковед Радлов прочел на заседании Академии наук первый перевод древних письмен.
Оказалось, что камень, найденный Ядринцевым, был памятником князю Кюль-Тегину, жившему тысяча триста лет назад. Ключ к чтению рунических надписей был найден. Вскоре почти все они были переведены.
Академик Радлов прочел каменные летописи и в долине Енисея. Ученый установил, что их высекли на скалах кыргыз-хакасы. Большинство письмен представляло собой надгробные надписи, в которых покойник как бы рассказывал о себе. При этом совсем не говорилось слово "умер", а употреблялось слово "отлучился".
На знакомом уже нам памятнике, который стоит на улице в Кызыле, написано: "При жизни я был Ачин-богатырь". Далее можно разобрать не стертые временем отрывки рассказа о делах этого богатыря:
"На моем тридцать седьмом году я отлучился… У моего небесного беля, у моих сыновей, у моего табуна в шесть тысяч коней, у моего хана, у народа тюльбери, у вас, мои соратники-богатыри, мои зятья, мои невестки, я больше не мог пребывать".
Многое ли можно узнать из таких надписей? Очень многое.
Раз богатырь "не мог пребывать" со своим табуном в шесть тысяч коней, то из этого следует, что в те времена уже были крупные собственники-богачи, владевшие огромными табунами и стадами, что предки тувинцев и хакасов были коневодами, что основным родом войск была конница. "Небесный бель" — это солнце, тюльберийцы — одно из племен, населявших Хакасское государство.
Так летопись на камне дополнила то, что открыли раскопки и изучение старинных китайских летописей.
Трудно даже просто перечислить, а не только описать все, что хранится под сводами музея, основанного скромным аптекарем. Тут собраны, например, чучела всех животных и птиц, обитающих на многие сотни километров вокруг. Представлено и поразительное разнообразие богатств, скрытых в недрах Минусинской котловины. Вот слепок самородка золота, весившего пятнадцать килограммов. Вот образцы чудесных белых, розовых, серых мраморов Хакассии. У геолога просто глаза разбегаются при взгляде на карту полезных ископаемых.
Несколько просторных залов с трудом вмещают экспонаты, показывающие, чем славен здешний край сегодня. Полновесные снопы крупной минусинской пшеницы напоминают о баснословных колхозных урожаях. Минусинские садоводы выставили для обозрения такой набор фруктов, которому мог бы позавидовать садовод гораздо более теплых мест. Тут же красуются фруктовые вина, множество сортов варенья, джема, повидла. "Щедра минусинская земля в хороших руках", как бы говорят все эти экспонаты.
Показал музей и новую промышленность, которая изменяет экономику верховьев Енисея, показал развитие национальной культуры, новую жизнь народов, населяющих берега реки.
Но многое из того, что было отражено здесь, мне предстояло еще увидеть вскоре своими глазами. Поэтому я решил напоследок посмотреть то, что в другом месте найти было бы трудно, — архивные дела декабристов, сосланных в Минусинский край более ста лет назад.
Вот папка "Секретное дело о государственном преступнике Фролове", после отбытия каторги сосланном в Шушенское. Здесь кипа листов плотной бумаги, исписанной аккуратным писарским почерком. Некоторые листы — перечеркнутые черновики донесений. Чернила наполовину выцвели, бумага пахнет тем особенным запахом, который свойственен только старым рукописям и книгам. Одна из первых бумаг — подробное описание примет Фролова и список его имущества, с которым он выехал на поселение с Нерчинских рудников. Имущество это вот какое: "Сундук со столярным, слесарным и сапожным инструментом — 1, с чайной посудой и книгами — 1".
Фролов, по отзывам всех знавших его, был очень деятельным, работоспособным человеком, легко сходился с товарищами, терпеливо сносил все тяготы подневольной жизни. Даже исправник в своем донесении счел нужным написать: "Поведения хорошего, занимается слесарным ремеслом и домообзаводством".
Известно, что декабристам не разрешалось поступать на службу ни в частные, ни в казенные учреждения. Средства к жизни они должны были добывать, занимаясь крестьянством.
В деле есть донесение губернатору: "С 1840 по 1842 год на отведенных землях Александр Фролов засевал от 3 до 5 десятин хлеба. Но земли сии для хлебопашества неудобны, местами болотисты и солончасты, которые не только что приносили какой-либо доход, служащий к пропитанию, но в засушливые годы даже не возвращали семян".
Землю декабристам отводили как можно хуже. Можно представить себе, как мучительно было Фролову после изнурительной каторги возделывать свой клочок земли. Тем не менее он считался в Шушенском одним из лучших землеробов.
Тяжкой была жизнь декабристов в Сибири, и многие из них нашли здесь могилу.
Мне повезло: из Минусинска вниз по реке как раз уходил катер, на котором возвращались в Красноярск после обследования наиболее коварных перекатов несколько речников.
Катер очень красив. Он окрашен в светлосерый цвет и имеет обтекаемую форму. Говорят, что он к тому же отличный "ходок".
Утром, подняв изрядную волну, мы отправились в рейс. Около красноватой горы приютилась деревня Быстрая. Она как бы сторожит выход из тихой протоки в Енисей. Наш первый переход очень короток, немногим более двадцати километров. Мы плывем в один из новых городов Сибири — в Абакан, центр Хакасской автономной области.
Молодой город расположен не на Енисее, а на впадающей в него слева реке Абакан. На мысу у слияния рек стоит одинокий домик, рядом с домиком — мачта, около мачты — человек с шестом, на котором виден маленький красный флажок. На воде против домика бакен. Конечно, каждый, кто плавал по рекам, знает, как он выглядит. Делается из дерева плотик в виде буквы "А". Острым концом его ставят против течения и привязывают к камню на дне. На плотике устроена небольшая пирамидка, вверху которой — фонарь. Тот бакен, который стоял в устье Абакана, был выкрашен в два цвета — белый и красный.
— У реки, брат, есть свой язык, и пока не станет он тебе родным и понятным — не речник ты, а одно недоразумение…