На полках библиотеки краевого музея нашлась книжка, из которой можно было узнать, как выглядел город накануне Октябрьской революции. Книжка называлась "Спутник по городу Красноярску". Вот что я прочел в ней:
"Улицы в случае ненастной погоды превращаются в непроходимые грязные лужи; в сухую — высохшая и высыхающая грязь, смешанная в изобилии с песком, поднятым ветрами, часто очень сильными, порывистыми, с песчаных островов и таких же берегов Енисея, несет такую поражающую массу густой, скученной пыли, что положительно невозможно дышать, нельзя раскрыть глаз".
"Город без электрического освещения, без водопровода и без мостовых. Имеются три слободы: Теребиловка, Нахаловка и Таракановка… На главной улице — больница, дом бывшего золотопромышленника Мясникова, который в ненастную погоду ходил в церковь по сукну, положенному на доски посреди улицы, чтобы ног не замочить".
Из книжки можно было понять, почему в Енисейской губернии расходы на содержание тюремщиков значительно превышали расходы на образование: здесь было пять уездных и сто четыре волостные тюрьмы да, кроме того, двадцать четыре пересыльных этапа на Сибирском каторжном тракте!
…Вот на этой-то пыльной дороге, где при царе от этапа к этапу брели арестанты, и был поставлен первый столб с надписью: "23 июня 1933 года здесь пересечен тракт Великий Сибирский каторжный путь".
Установив столб, люди принялись рыть котлован для постройки завода.
Конечно, новая история Красноярска началась не с этого дня, а гораздо раньше. Но день, когда на старой каторжной дороге появился памятный столб, все же был очень важным в жизни города, почти не имевшего в царское время своей промышленности. Столб означал, что и на Енисее скоро зажгутся огни могучей индустрии.
Действительно, два года спустя огромные цехи машиностроительного завода окончательно перегородили тракт. Большая стройка началась на всем правобережье, и одновременно строился второй мост через Енисей; маляры качались в своих "люльках" у стен новых домов; летчики осваивали воздушные дороги из Красноярска на север и в глубь тайги; каменщики укладывали первые кирпичи Дома советов на главной площади; садоводы сажали молодые тополя в новых скверах. Город буйно рос. Радостно было ходить вдоль его похорошевших улиц и вдыхать запах варившегося в котлах асфальта и свежих красок. Всякий знает, что это очень приятные запахи.
И вот — война. Ушли на запад сибирские дивизии. Навстречу им двигались составы, где под брезентовыми покрышками стояли на платформах огромные станки, а в тесно набитых теплушках ехали вместе с семьями рабочие. Это перемещались в тыл, в Сибирь, заводы.
На правый берег Енисея огромный машиностроительный завод приехал уже поздней осенью. Станки выгружали прямо в степь, и по утрам они покрывались белым инеем. До холодов приезжие едва успели выкопать землянки, а строить цехи пришлось уже в лютые морозы. Над кирпичными стенами еще не было крыш, кровельщики только готовили стропила, но станки уже стояли, и люди, поеживаясь от ледяных сквозняков и снега, падающего вокруг, старались согреться работой. А рядом обстраивались, обживались на новом месте другие заводы. Строители комбайнов, поставив первую вагранку, откапывали для нее железо там, где когда-то сваливали металлический хлам железнодорожные мастерские. Люди жили в палатках на морозе, плохо питались, работали, почти не зная отдыха. Но с каждым днем все больше поездов с пушками, танками, снарядами уходило со станции Красноярск на запад, к фронту.
Это было трудное, славное и героическое время. Зато, когда солдаты-сибиряки возвратились с победой, как радостно забились их сердца при виде того, что было сделано и построено в родных местах!
— Дружище, — мог сказать красноярец вернувшемуся земляку, — я тебе скажу о том, как мы работали, в нескольких словах. Наш город вырос вдвое. Ты не узнаешь мест за рекой. Там теперь живет в несколько раз больше людей, чем жило тогда, когда мы тебя провожали на фронт. Мы научились делать самоходные комбайны, каждый из которых заменяет в поле три тысячи человек. Паровоз, который вел твой поезд, сделан в Красноярске. Кирпичи твоего нового дома скреплены цементом, который изготовлен у нас, поблизости, а не привезен издалека. Мы давно превысили довоенный уровень выпуска промышленной продукции. Теперь мы строим по сталинскому плану Большой Красноярск.
Большой Красноярск… Я видел его на выставке: художник старательно и любовно нарисовал центр старого города таким, каким он будет через несколько лет. Тут был Дом советов, с красивыми колоннами, многоэтажные жилые дома, гостиница полярников, новый цирк, окаймленный зеленью бульваров. Я любовался пятью железобетонными арками нового моста через Енисей, по которому пройдет трамвай, будут двигаться потоки машин и пешеходов. Наконец, я увидел, как будет выглядеть через пять лет правый берег. Живо вспомнилась моя недавняя прогулка на сопку. С ее вершины на правом берегу еще виднелись пятна степи. Здесь, на листах чертежей, планов, рисунков, они уже были заняты заводами или красивыми жилыми кварталами, где рядом со стоквартирным" громадами стояли в зелени игрушечные коттеджи.
Пока что многие здания Большого Красноярска набросаны лишь рукой художника или архитектора. Но уже роются котлованы для их фундаментов. И разве то, что сейчас построено на правом берегу, разве весь этот заречный второй Красноярск в 1933 году не существовал лишь на листе бумаги, прикрепленном на стене зала заседаний Красноярского городского совета?
Большой Красноярск будет. Скоро будет!
До отъезда на север мне удалось узнать подробности заинтересовавших меня новых раскопок в Бирюсинских пещерах.
В прохладной библиотеке Красноярского музея я встретил археолога Рыгдылона, молодого бурята, поглощенного исследованиями древностей, которыми так богат Красноярский край. Он рассказал мне о Бирюсе и о находках в пещере Карман. Его рассказ я записал:
"Это было еще во время войны. Как-то я занимался в холодном, нетопленом зале, закрытом для посетителей. Дверь отворилась, и на пороге показалась группа ребят.
— Этот отдел закрыт, — сказал я. — Идите, ребята, в соседний зал, там очень много интересного.
Но ребята ответили, что в том зале они были много раз и им хочется теперь посмотреть вещи из курганов, которые находятся как раз в этом зале. Нечего делать, пришлось оторваться от рукописи. Я рассказал ребятам, что тысячи лет назад существовал обычай класть в могилу вместе с покойником его оружие и украшения, пищу в глиняных горшках и многое другое, потому что родственники умершего верили, что все это пригодится ему на том свете. Побеседовав, мы осмотрели коллекции.
Через день ребята пришли снова. На третий день опять гости!
Когда вся компания явилась ко мне в четвертый раз, у меня, каюсь, мелькнула мысль: а не хотят ли мои посетители потихоньку захватить из зала старинные мечи и сабли, чтобы в полном вооружении отправиться на фронт?
Но я ошибся. Ребята сказали, что они действительно раньше хотели ехать на войну, но были еще очень маленькими. А сейчас ехать поздно: "пока доедешь, наши уже Берлин возьмут".
В первый же теплый весенний день я повел ребят на экскурсию. Вы, конечно, знаете гору напротив вокзала? Ну да, это почти в самом городе. Так вот, Афонтова гора, о которой идет речь и которую знают археологи всего мира, была излюбленным местом стоянки древних жителей берегов Енисея. Это открытие сделал в конце прошлого века Иван Тимофеевич Савенков, директор Красноярской семинарии. До него в Сибири никто не находил стоянок первобытного человека. Доклад Савенкова произвел большое впечатление в ученом мире. В Красноярск послали видного палеонтолога и археолога, который подтвердил: да, Савенков прав, следы пребывания первобытного человека в Сибири найдены! "Я кончаю сообщение, — писал археолог, — сознанием того, что я осведомил вас об имени и трудах ученого, который на берегах великой сибирской реки страстно работает над развитием науки".
Итак, я повел ребят на Афонтову гору. После долгих поисков мы нашли осколок кости древнего оленя. Надо было видеть восторг моих спутников! Шум они подняли страшный, и на меня посыпался град вопросов: а как жили тогда люди? чем питались? как они охотились на мамонта? Пришлось объяснить, что неуклюжих чудовищ, обросших длинной рыжеватой шерстью и обладавших изогнутыми бивнями, первобытный человек добывал не стрелой и копьем, а хитростью. Я объяснил, что, выследив мамонтов, пещерные люди ночью зажигали костры, факелы и с оглушительными криками гнали стадо к прикрытой ветками глубокой яме или оврагу, на дне которого торчали колья.
Лето мы провели в экскурсиях. На следующий год наша маленькая компания превратилась в кружок юных археологов Дома пионеров. Теперь ребята стали требовать, чтобы я взял их с собой на настоящие раскопки.
И вот отправились мы в пещеры, которые находятся в нескольких километрах от города, за живописным дачным поселком. Стали копать в одной. Трудились на совесть — и не нашли ничего интересного, кроме костей мелких грызунов.
Но там была одна пещера под названием "Карман". Мне как-то говорили, что зимой ее нижняя часть покрывается инеем. Почему? Не потому ли, что где-то тут скрыт вход в другую пещеру, откуда зимой, при резких падениях температуры, идет более теплый воздух, образующий иней? Надо проверить!
Копали не только мои постоянные спутники, но и множество "добровольцев", услышавших, что на горе "ищут клад". Вскоре мы наткнулись на узкий подземный ход, который вел куда-то в сторону. Он был наполовину засыпан землей и щебнем. Расчищать его приходилось лежа и очень осторожно, чтобы не обвалить "потолок". Раскопки происходили в разгар лета, жара была страшная, и мы обливались потом.
Вдруг откуда-то из глубины пахнуло холодом. Еще несколько минут — и мы оказались в довольно большой и высокой пещере. Воздух здесь был затхлый и холодный. Мы хотели было сразу исследовать пол, но не вытерпели стужи и выползли обратно, стуча зубами. Лишь когда внутрь проникло немного теплого воздуха, я, а за мной мои ребята снова полезли в узкий проход. В пещере было трудно дышать. Колеблющийся свет факелов вырывал из темноты пол, покрытый множеством костей животных и битыми черепками. Измазанные глиной, уставшие, задыхаясь от тяжелого,