Команда и пассажиры, среди которых были женщины, оказались под неласковым туруханским небом, на залитом водой берегу. Остров был необитаем в самом прямом смысле этого слова. Еще два дня тому назад, в самый разгар половодья, на нем не было ни клочка сухой земли. Да, авария в низовьях Енисея — не шутка…
Спасение "Пурги" началось с осмотра пробоины. Наш судовой водолаз натягивает прорезиненный костюм поверх толстого шерстяного свитра и привинчивает шлем.
— Водяному привет передавай! — просит один из матросов.
Сквозь стекло шлема видно, как водолаз кивает головой: ладно, мол, передам. Затем он лезет в ледяную воду. Снег валит гуще. Вечереет. Из воды доносятся глухие удары молотка. Наконец пробоина заделана, водолаз поднимается на борт. С него стягивают костюм. Обжигаясь, он пьет горячий чай со спиртом. Сведенные холодом синие пальцы с трудом удерживают стакан.
Но как откачать воду из "Пурги", если бот и река представляют собой сообщающиеся сосуды, в которых вода в строгом соответствии с законами физики держится на одном уровне? Надо было как-то выровнять и приподнять суденышко, чтобы корма его хоть немного возвышалась над водой.
Тут во мгле затарахтел мотор. Показалась лодка, на носу которой стоял высокий сутуловатый человек.
— Капитан-наставник плывет! — радостно крикнул вахтенный.
Капитан-наставник — это учитель капитанов, самый опытный судоводитель, знаток реки. Его место там, где трудно, где опасно, где случилось несчастье. Он летит по вызову на самолете, а иногда пробирается на лошадях, на лодках, на плотах.
Капитан-наставник Иосиф Александрович Перельман показался мне сначала равнодушным и не особенно энергичным человеком. Уже не молодой, в старой кожаной тужурке, он тяжело волочил ноги в стоптанных сапогах, расспрашивая о подробностях аварии, говорил глухо и медленно. Было досадно, что он копается, вместо того чтобы немедленно действовать.
Но вот капитан начал карабкаться по скользкой наклонной палубе "Пурги". Да полно, тот ли это человек? Вы знаете, он просто помолодел на глазах! Двигался легко, ловко, крепким, властным голосом отдавал команду. Матросы, подчиняясь его уверенным, отрывистым распоряжениям, работали быстро и весело. Застучала лебедка теплохода, стальные канаты натянулись, и корма "Пурги." приподнялась из воды. Тотчас в ход был пущен мощный судовой насос, и вскоре грязный и мокрый бот всплыл и выровнялся.
Когда все было кончено, капитан, снова волоча ноги, приплелся в кают-компанию и, попивая чаек, долго жаловался на старость, на недомогание. Но глаза его блестели совсем молодо. И я уже знал теперь, что капитан немного хитрит, прикидываясь таким немощным, что на самом деле он как стальная пружина, готовая разогнуться.
И вот несколько лет спустя я снова встретил старого капитана. Его легко было узнать: та же походка, тот же голос, только голова стала совсем седой, а на кителе появился орден. Капитан покашливал, прикрывая рот ладонью.
— Вот, простудился, — глуховато и медленно проговорил он, как бы извиняясь. — Сдают старики, сдают…
На Енисее простудиться нетрудно, и я не обратил внимания на его слова. А потом мне рассказали историю этой простуды.
Поздней осенью пароход "Адмирал Макаров" наскочил на камни. Борт был пробит. В трюм хлынула вода. Авария произошла недалеко от пристани, где как раз находился Перельман. Не раздумывая, он вскочил в лодку и поплыл к судну.
Случилось так, что "Адмиралом Макаровым" командовал человек неопытный, растерявшийся перед опасностью. Старый капитан с трудом вскарабкался по веревочному трапу на борт судна. Заглянув в трюм, он увидел переливавшуюся там воду. Он колебался только секунду, а потом на глазах у сгрудившейся к люку команды спустился в наполовину затопленный водой и ледяной кашицей трюм, ногами нащупал пробоину и прижал к ней "заглушку". Течь прекратилась. На помощь капитану бросились матросы. Вскоре удалось заделать пробоину, откачать воду.
А старый капитан слег в постель: у него началось воспаление легких.
…На мостике нашего теплохода стоит высокий, прямой человек с густыми, нависшими бровями, когда-то черными, а теперь серебряными. Стоит неподвижно, зорко оглядывая реку. Сколько раз приходилось ему проплывать тут!
Он думает о чем-то своем. Может, вспоминаются ему далекие годы, когда служил он юнгой на крейсере или матросом на зверобойном паруснике. Может, вспоминает капитан свой первый рейс по Енисею, тогда еще совсем пустынному, необжитому. Вот было время! Каждое плавание в низовья, к заливу считалось опасной экспедицией. Но именно сюда стремился он, тогда еще совсем молодой и неопытный капитан. Тут шел путь к океану. Здесь было будущее реки, окно огромного края в мир. Уже строились на верфях ледоколы, поднимали якоря экспедиции, обследовавшие пути через Карское море. Капитан готовился к встрече гостей. На боте "Омуль" он плавал по заливу и дельте, изучая фарватер, приглядываясь к бухтам, наблюдая ветры, нанося поправки на карту.
Я думаю, что все красноярские мальчишки уже тогда отлично знали капитана Константина Александровича Мецайка. Он казался нам страшно суровым, но все мы хотели походить на него, плавать куда-то далеко на север и приводить поздней осенью рыбацкий караван, встречать который сбегался весь город.
Когда пошли по Енисею к молодому городу Игарке первые океанские корабли, капитан Мецайк, счастливый, гордый за свою реку, стоял на штормовом мостике головного судна, указывая путь. Он вел флотилию енисейских речных судов и в дни ледового Пясинского похода. Через Карское море флотилия пробралась до устья реки Пясины и поднялась вверх по ней с грузами для строительства нового города в тундре.
Да, есть что вспомнить ветерану Енисея, сделавшему для любимой реки столько, что всего и не перечтешь.
Все енисейские капитаны немного мечтатели и романтики. Каждый из них открывал какие-нибудь новые пути, впервые поднимался вверх по каким-либо неосвоенным притокам, старался провести караван там, где еще никто не водил. Эти капитаны продолжают дело, начало которому было положено еще очень давно.
Ведь в низовьях Енисея русский человек появился раньше, чем на берегу южной части реки. Разыскивая новые пути-дороги на восток, он построил город Мангазею.
Не ищите этот город на картах, даже самых подробных. Его давно нет в природе.
Но триста лет назад по его улицам расхаживали торговые гости, приезжавшие и из Москвы и из заморских стран. На пяти башнях бревенчатой стены, которой был обнесен город, расхаживали дозорные. Богатые церкви высились рядом с просторными хоромами и воеводским домом. В мангазейском гостином дворе были десятки лавок, а рядом помещались пороховой и винный погреба. Старинные парусные лодки — "кочи" — везли в Мангазею хлеб и другие товары. "Делали кочи крепкие, и лес в них был добрый, мелкий, и ушивали, и конопатили, и смолили, и во всем делали дельно, чтоб те кочи к морскому ходу были надежны", отмечает летописец. Обратно купцы возвращались с грузом драгоценной пушнины.
Как же возник этот город, давно ставший легендой, и какая сила стерла его с лица земли?
Еще много веков назад новгородцы плавали северными морями до устья реки Оби, выгодно выменивая здесь меха соболей, песцов и лисиц. Торговые гости проникали также вверх по впадающей рядом с Обью реке Таз, где кочевало племя монгомзи, или, как их называли русские, мангазейцев.
Путь на Таз, как пишет летописец, был "труден и прискорбен и зело страшен от ветров". Это испытали на себе посланцы московского царя Шаховский и Хрипунов, которые в 1600 году отправились закладывать на земле мангазейцев укрепленный острог. Буря разметала кочи. Отряд двинулся дальше на оленях, но был разбит кочевниками. Лишь на следующий год другой отряд, с пищалями, пушками и запасами пороха, ядер и свинца, все же достиг Таза и, пройдя вверх по реке, заложил город, названный Манга-зеей.
Город рос и богател со сказочной быстротой. Одних торговых людей сюда наезжало более тысячи. Лавки ломились от холста, свечей, сафьяновых сапог, посуды, сетей и других товаров. У прилавков толпились казаки со связками пушнины. Получив в обмен на шкуры соболей и песцов порох, сухари, крепкие кафтаны, во все стороны от Мангазеи отправлялись отряды смелых землепроходцев, искавших новых земель и новых богатств. Вести о самом северном городе и порте, основанном русскими в далекой Сибири, дошли до немцев и голландцев, которые стали снаряжать туда корабли.
И вдруг росту и могуществу города был нанесен непоправимый удар: опасаясь беспошлинной торговли "а Севере и проникновения иностранцев в Сибирь, царь и воеводы под страхом "быть казненным злыми смертьми" запретили вскоре плавание по Карскому морю. Правда, оставался еще речной путь через Обь, но это было уже совсем не то.
Жители Мангазеи потянулись из своего города поближе к Енисею, в только что основанную Новую Мангазею. Их подгоняли беды и несчастья: три года подряд буря разбивала в Обской губе кочи с хлебом, и в старом городе начался голод; потом вспыхнул вдруг страшный пожар, не пощадивший деревянных домов, лавок и складов. После того как тронулся с насиженного места в Новую Мангазею, которую стали называть Туруханской, сам воевода, древний город был окончательна заброшен.
Весной 1947 года на реку Таз пробралась экспедиция археологов. Она искала следы Мангазеи. Остатки городских стен и башен были обнаружены без особого труда. Интересные находки удалось сделать и при раскопках: земля сохранила старинную посуду, железные изделия, серебряные украшения, монеты времен Ивана Грозного, обломки китайских ваз, голландские и китайские ножи.
Новая Мангазея, или город Туруханск, не достигла и половины блеска и значения старой. Говорили, что эта крепость сильна только тем, что ей ничто и никто не угрожает.
"Город производит впечатление большой разрушенной деревни, — писал один путешественник, — его окрестности наполнены болотами и лужами стоячей воды… Маленькая церковь и стоящая одиноко покосившаяся башня — единственные здания, которые могут хоть сколько-нибудь претендовать на внимание".