Он сидел в огромной клетке, поставленной в тени, около какого-то сарая. Зверь, видимо, страдал от жары. Шерсть его была не чисто белой, а с сильным желтоватым отливом.
— Ну, Михайло Потапыч, как дела? — спросил директор, подходя к клетке.
Медведь покосился в нашу сторону и не двинулся с места. Он привык к людям.
За стеклами оранжереи зеленели пальмы…
Некоторым людям еще и сегодня кажется, что где-нибудь на отдаленной окраине, да еще в Заполярье, можно просто умереть от скуки. Но если сказать об этом жителю города, обозначенного кружком на карте глухой таймырской тундры, он расхохочется от души.
— Конечно, — скажет он, — мы не можем пойти на премьеру нового балета в ложу Большого Академического театра. Для этого нам пришлось бы сначала проехать шесть тысяч километров до Москвы. Но у нас есть свой театр, несколько рабочих клубов и клуб заполярных инженеров. Там совсем не скучно!
Клуб заполярных инженеров помещался в трехэтажном здании, сложенном из обтесанных глыб розово-бурого камня. Снаружи дом казался мрачноватым. Однако за порогом это впечатление рассеивалось. В нижнем этаже помещался ресторан. По широкой, покрытой красным ковром лестнице я поднялся на второй этаж. В одном фойе была устроена выставка местных художников. Картины передавали блеклые краски тундры и суровый колорит гор, покрытых шапками снега. В другом фойе, в глубоких кожаных креслах, сидели с газетами в руках пожилые люди. Отсюда дверь вела в шахматную комнату, где разыгрывались партии турнира на первенство города.
До начала концерта оставалось достаточно времени, и я занялся осмотром третьего этажа. Здесь находились читальня и техническая библиотека. В библиотеке, как мне сказали, было собрано более шестидесяти тысяч книг. На изящных витринах пестрели обложки самых новых книг, доставленных сюда самолетами. Другие комнаты были отведены под технические кабинеты. Здесь находились минералогические коллекции, модели и разрезы машин, карты, схемы, разные приборы и многое другое.
Между тем звонок пригласил зрителей в большой и красиво отделанный зал.
Свет стал медленно гаснуть. Тяжелый занавес бесшумно открылся, и перед нами предстала сцена, на которой расположились музыканты. Дирижер взмахнул палочкой. Грянула торжественная мелодия.
— Часто ли бывают у вас такие концерты? — наклонился я к соседу.
— Каждую субботу, — отрывистым топотом ответил он. — Остальные дни — оркестр, хор, балет и кружок любителей драматического искусства… И новые кинофильмы — всего на несколько дней позже, чем их смотрят в Москве.
В антракте мне рассказали о том, что зимой в клуб заглядывают приезжающие из тундры по своим делам оленеводы-ненцы. Они поют гортанными голосами протяжные песни тундры, которые, собственно говоря, не являются песнями в обычном смысле слова, потому что в них нет определенного, постоянного текста. Певец, медленно раскачиваясь, поет о том, что видит вокруг.
Иногда гости также танцуют. Взявшись за руки, они становятся в круг и, постепенно учащая ритм, притопывают ногами. Такой танец мог родиться только в тундре, где дуют ледяные ветры и где человеку всегда хочется согреться.
Кружок на карте. Новый, молодой советский город. Сколько интересного, своеобразного скрыто за его скромным названием!
Какой могучей силой обладает советский человек, дерзко перекраивающий природу, прочно, по-хозяйски, уверенно обживающий самые немыслимые "медвежьи углы"! Он пришел сюда, в страну ледяного безмолвия, разыскал богатства, скрытые в ее недрах, и построил шумный город у горной гряды, высокие вершины которой покрыты клубящимися облаками.
Вот у подножья горы бежит паровоз. Повыше бежит второй. На склоне видны кучки земли, точно вырытые огромными кротами. Это отвалы шахт и рудников. Смотрите, выше шахт тоже есть железная дорога, и там суетится паровозик. Но вот ветер развеял тучи — и что же? Оказывается, на самой вершине горы приютилась целая железнодорожная станция. Люди построили четырехэтажную дорогу!
У подножия гор стоят заводы. Под крышами их просторных цехов можно было бы разместить несколько больших зданий. Вот заводская труба, сложенная из трех миллионов кирпичей. Говорят, что выше ее нет труб ни в Европе, ни в Азии.
Мне не забыть дня, когда мы поехали на автомобиле по ущелью между двумя горами. Машина, остановилась у входа в какой-то деревянный коридор, уходящий к вершине. Это был подъемник. Через две минуты мы оказались наверху.
Кругом лежал ослепительно белый снег. Дул резкий, холодный ветер. Город виднелся далеко внизу; там, наверное, сейчас было тепло.
Вокруг нас стояли мощные машины — экскаваторы, похожие на ископаемых с поднятыми хоботами. Под один из таких экскаваторов приехавший вместе со мной инженер и заставил меня спрятаться.
— Внимание! — сказал он. — Сейчас…
И тут метров за триста от нас вдруг поднялась в воздух клубящаяся сплошная завеса из камней, дыма и пыли. Ухнул такой взрыв, что ушам стало больно, а экскаватор, под которым мы спрятались, задрожал. Через минуту вокруг зацокали осколки камня, заброшенные сюда взрывом.
— Здесь, под нами, — объяснил мне инженер, — на глубине десятков метров, лежит руда. Мы решили не рыть подземные ходы, а снять слой земли, которым руда прикрыта. Как это делается, вы только что видели. Этим взрывом раздроблено и сброшено в сторону полмиллиона тонн породы. Такими взрывами мы снимаем земляную крышу и будем брать руду прямо с поверхности.
Пока он объяснял все это, экскаваторы тяжело поползли вперед. Они должны были захватывать своими ковшами-хоботами раздробленный камень и грузить его в вагончики.
Когда уйдет короткое лето и долгую полярную ночь солнце не будет показываться над землей, во всех домах и на улицах заполярного города зажгутся электрические лампочки. Здесь пурга наметает такие сугробы, о которых в других местах и понятия не имеют: высотой с двухэтажный дом. В черном небе переливается, дрожит северное сияние. На сотни километров вокруг города лежит безжизненная снежная пустыня, по которой пробираются на своих быстроногих оленях охотники. Стужа наступает на город, грозя заморозить, засыпать снегом, истребить все живое.
Но не страшны ее угрозы городу на семидесятой параллели. Над тундрой спешат к нему самолеты, и летчики еще издали видят множество огней, рассеивающих мрак, озаряющих края низко плывущих облаков, видят снежный город, светлый город.
Пусть воет пурга, пусть лютует мороз! На клочке отвоеванной у тундры земли мужественные советские люди живут, трудятся, строят. Вспомните об их трудовой вахте, когда увидите на карте кружок, около которого написано… Впрочем, посмотрите на карту и прочтите сами надпись около этого кружка, восточнее Дудинки, недалеко от берега Енисея.
ГЛАВА ХIII. ДЕЛЬТА
В безыменной бухте. — Карта дельты. — Рыбное царство. — О рыбаках, рыбе и рыбоведе. — Деревья-лилипуты. — Тундра весной, — "Белые клыки" Таймыра. — Пути кочевий. — Оленегонная лайка. — Бреховский архипелаг. — Цифры гидрографа. — Гигантские теплопроводы Заполярья.
Ветер, начавшийся в полдень, и не подумал утихомириться к ночи. Напротив, он все крепчал и крепчал. Наш бот заблаговременно скользнул в небольшую бухту, чтобы переждать здесь непогоду. Правда, угрюмый мысок, который должен был защищать его от порывов ветра, плохо справлялся со своими обязанностями, и нас изрядно качало; но все же здесь было спокойнее, чем в открытом плесе Енисея.
Всю ночь в борта сильно плескалась волна, ветер временами принимался противно завывать в каких-то щелях, кругом все поскрипывало, потрескивало, — одним словом, бот "разговаривал", жалуясь на шторм. Засыпая, я думал о том, что ветер летит к нам с океана и, возможно, где-нибудь отважный экипаж борется за жизнь, матросы скользят по обледеневшей палубе, а радист лихорадочно стучит ключом, сообщая миру координаты терпящего бедствие корабля.
Проснулся я от очень знакомого звука:
— Ку-ку-реку!
"Не может быть! Откуда тут взяться петуху?" мелькнуло у меня в сознании. Но петух закричал вторично. Окончательно стряхнув сон, я вспомнил про ящики на корме. Там были подарки для рыбаков. Очевидно, самый горластый подарок и разбудил меня спозаранку.
Я оделся и вышел на палубу. Брр! Ну и погодка! В лицо хлестал косой дождь. Вода, небо, берег — все было серым и тусклым. Снова закричал петух: вот, мол, пусть бот прыгает на волнах, пусть мы в незнакомом месте — мое делю кукарекать…
На мостике никого не было. Вахтенный в торчащем коробом брезентовом дождевике, угрюмо нахохлившись, грелся в рубке. Я поспешил юркнуть туда же. Ветер сердито захлопнул за мной дверь.
Перед вахтенным лежали "Судовой журнал промыслового бота "Бурный" и морская карта.
— Барометр вверх пошел, — сказал вахтенный, — а перемены что-то не видно. В такую погоду с якоря не снимешься.
Он закурил папиросу и уставился на стекло рубки, по которому, обгоняя друг друга, бежали бесчисленные струйки дождя.
Я принялся рассматривать карту. На ней были изображены дельта Енисея и Енисейский залив, которые нашему "Бурному" предстояло пройти по пути к острову Диксон.
Итак, где Дудинка? Вот она. Мы покинули ее позавчера. Я едва успел вернуться к отплытию "Бурного" из города в тундре. Вот на правом берегу, недалеко от Дудинки, кружок Усть-Енисейского порта. Мы прошли мимо этого места, не останавливаясь, и я успел лишь разглядеть строения большого консервного завода. От Усть-Енисейского порта началась дельта великой реки. Вчера мы вступили в нее.
— Как называется бухта, где мы теперь находимся?
Вахтенный склонился над картой.
— Вот эта бухта, — сказал он. — А названия она не имеет. Просто так, безыменная бухта.
"Хорошо бы окрестить ее именем нашего бота, — подумал я. — Бухта "Бурного" — звучит хоть куда. Жаль, что не мы ее открыли и не можем написать это название на карте дельты!"
Что такое дельта? Это разветвление реки у ее устья на несколько, обычно расходящихся веером, рукавов. Река приносит с собой множество мельчайших частиц песка, ила и других наносов и складывает их на пороге моря или океана. Сделать это раньше ей мешает течение, не дающее частицам оседать на дно. Обычно наносы, если только их не размывают сильные морские приливы и отливы, образуют целые острова, заставляя реку в поисках дороги разделяться на новые и новые рукава. Кстати, само название "дельта" происходит от греческой буквы "дельта", изображаемой в виде треугольника. И действительно, многие реки имеют треугольную, расходящуюся метелкой дельту. Но Енисей и тут отличается от большинства других рек, и об этом убедительно и наглядно рассказывала карта.