Сначала он ведет себя как полагается: дробится на рукава и образует огромный Бреховский архипелаг. Я прикинул циркулем: между основными берегами получалось где пятьдесят, а где и шестьдесят километров. Ближе к правому берегу была начерчена пунктирная линия, и надпись поясняла, что это Большой корабельный фарватер, глубоководный путь океанских гостей.
Если бы сразу за бесконечными Бреховскими островами начиналось море или залив, все было бы обычным. Но нет! Енисей не хочет так быстро терять самостоятельность. Его рукава снова сливаются в одно широкое русло. Острова исчезают. Если бы не значки, которыми обозначают мели, ничто бы тут не напоминало дельту: от берега до берега — безграничное пространство чистой воды. Не зря это место называют "Большой переправой".
Показав, что он умеет постоять за себя и не хочет дробить свои струи даже перед лицом могучего океана, Енисей сжимается за "Большой переправой" для решительного прыжка.
Вот у селения Гольчихи самое узкое место — горло реки: между берегами всего восемь километров. Но это уже последнее усилие Енисея остаться рекой. Еще немного — и вот от мыса Сопочная Корга свободно и широко разлились воды Енисейского залива Карского моря. Левый берег сразу отлого уходит на запад. Правый, изрезанный редкими бухтами, идет почти прямо на север и лишь у острова Диксон круто поворачивает на восток.
…Барометр не подвел нас. В полдень застучал мотор, и "Бурный" не спеша покинул бухту. Мы вышли на открытое место. Ветер уменьшился, дождь перестал, но волны с барашками все еще продолжали свой танец, брызги летели на палубу, и судовой кот Котофей Иваныч долго не решался перебежать открытое место между выходом из каюты и кормой, где повар чистил рыбу.
Рыба! Дельта Енисея — ее царство. Посмотрите в бинокль на горизонт — и вы непременно увидите паруса рыбачьих ботов и лодок, прыгающих по волнам сердитой реки, избушки приезжих рыбаков и дымящие на отлогих берегах чумы кочевников, сети, растянутые для просушки, бочки, предназначенные для засолки улова. Кажется, что прибрежный песок перемешан с рыбьей чешуей, что ветер дует из рыбной лавки, что в воду добавлен селедочный рассол. За обедом на закуску — икра, на первое — уха, на второе — отварная осетрина. И говорят в здешних местах, по-моему, только о рыбаках и рыбе.
Наш бот не составил исключения. В числе его немногих пассажиров оказались рыбовед из Ленинграда, бывавший ранее на Енисее, и два рыбака из небольшого промыслового поселка за Гольчихой. Пользуясь численным превосходством, эта троица за общим столом не давала никому слова молвить.
— Я утверждаю, — горячился рыбовед, — я утверждаю, что мы мало знаем и плохо используем рыбные богатства Енисея.
Степенный рыбак, обычно выпивавший за один присест полсамовара, не спеша возражал:
— Почему не знаем? Знаем. С малых лет на рыбном деле, нагляделись…
— Ну хорошо, хорошо, — нетерпеливо подскакивал рыбовед, — что вы знаете о биологии здешних рыб? О том, как они живут? Где мечут икру?
— И это знаем, — отрезал рыбак и, отставив в сторону стакан, пустился в длинное повествование.
Он говорил о каждой породе рыб в отдельности. Выходило, что есть рыбы хитрые, бойкие, спокойные, нахальные, проворные.
Выходило, что у них есть свой календарь, свои законы. Выходило, что в Енисее есть постоянные жители, есть гости. Омуль, муксун, сельдь, осетр гуляют в заливе или дельте, пока не приходит время метать икру. Тогда они отправляются в далекий путь вверх по реке. Первыми едут отряды осетров — сразу как только река освобождается ото льда. Муксун и сельдь трогаются позже. Последним идет омуль. Этот ход рыбы называется весенней путиной. Положив икру, морские гости осенью отправляются обратно к океану. Стерлядь, тугун, чир, таймень, щука не склонны к далеким путешествиям. Это домоседы, им и в Енисее хорошо.
— Возьмем, к примеру, нельму, — говорил рыбак. — В заливе ей вода не по вкусу — солона. Компании эта рыба не любит, плавает больше в одиночку, выбирает места помельче. Нельма — главный енисейский душегуб. В мелких местах она за рыбьей молодью охотится. Ну, кроме нельмы, есть еще хищники: корюшка, например, по-нашему — зубатка. Эта тоже у берега норовит ходить, но только не в одиночку, а табуном. И осетр и омуль, к примеру, поднимаются вверх по реке на сотни верст, но только осетр идет в притоки, а омули там никто не видывал. Осетр, если по своим делам в реке задержится, не горюет: выберет омут поглубже и зимует там, как у себя дома. А омуль к себе в залив торопится, так, словно за ним нечистая сила гонится. Отощает весь, ослабеет…
— Отощает? Еще бы! — вмешался тут рыбовед. — Енисейской рыбе частенько приходится сидеть на скудном пайке. Мне не нужно объяснять вам, что многие породы рыб питаются моллюсками, личинками насекомых, подводными растениями, крохотными рачками и другими мелкими жителям" воды, которых мы называем планктоном. Так вот, этим основным рыбьим кормом Енисей в двадцать раз беднее Волги!
— Это почему? — недоверчиво вскинулся рыбак.
— А потому, — назидательно сказал рыбовед, — что даже самые мелкие живые существа любят тепло. Какова температура воды волжской дельты в июне? Двадцать градусов. А енисейской? Пять градусов!
— Замерзает, стало быть, у нас в Енисее планктон-то этот, — промолвил второй рыбак, до сих пор не принимавший участия в разговоре.
— Не замерзает, — поправил рыбовед, — а слабо развивается.
— Ну, рыбам-то это, пожалуй, все равно, — сказал первый рыбак. — Так, по-вашему, выходит, что раз корму мало, то и рыбы много не жди? Выходит, что улов у нас намного не увеличишь?
— Да ничего подобного! — вскочил рыбовед. — Ничего подобного! В "бедном" Енисее столько рыбы, что вы и не представляете. Но ловить ее надо умеючи.
Тут уж рыбаки вышли из себя. Значит, они рыбу ловить не умеют? Вот это новость! Но рыбовед не сдавался. Он бывал здесь лет десять назад и сам все видел. Разве это порядок, когда многие рыбаки приезжают в низовья только на путину? Рыбацкий караван отправляется вниз по реке следом за льдом. Плывут пароходы, железные баржи, промысловые боты. Плывут недели, а иногда и месяцы: ведь дельта очищается ото льда лишь в самом конце июня. А для чего плывут? Чтобы к началу октября уже отправляться в обратный путь, не успев даже обжиться на промысле как следует.
Но это еще не все. Где и как ловят рыбу енисейские рыбаки? Они ждут, пока рыба сама придет к ним! Да-да, они не ищут рыбу, а ждут на прибрежных песках до тех пор, пока косяк сельди или муксуна не завернет в их воды. Слов нет, стрежневой невод длиною в полкилометра — хорошая вещь, но ведь пока его выберут из воды вручную, рыбе ждать надоест… Все это особенно печально потому, что в Енисее водится исключительно высокосортная рыба. Из нее приготовляют великолепные консервы, балыки, маринады. Малосольный енисейский омуль или копченая енисейская сельдь — настоящее лакомство.
— Енисей — это деликатесный цех рыбной промышленности нашей страны, и тут не годятся старые методы, — горячо закончил рыбовед.
Произнеся эту речь, он победоносно взглянул на рыбаков. Но те, как видно, вовсе не были сражены его доводами. Они улыбались, поглядывая друг на друга.
— Дорогой товарищ, — сказал наконец один из них, — извините, конечно, но только вы малость отстали. О моторно-рыболовецких станциях, полагаю, слыхали? А того не знаете, что у нас их вместе с рыбозаводами двадцать штук. Сила-то какая, техники всякой сколько! Вот вы о стрежневых неводах говорили. Так ведь у нас к их выборке машина приставлена. И насчет того, что ждем мы у моря погоды, вы зря упрекнули. На судах-сейнерах наши разведчики рыщут по реке, а как только найдут рыбу, так сейчас вызывают по радио колхозные боты и лодки: пожалуйте, мол, есть над чем потрудиться. А то, о чем вы рассказывали, верно, было лет десять назад. Но только с тех пор мы многое сделать сумели. Вот так-то…
И он с усмешкой посмотрел на сконфуженного собеседника.
Я в детстве думал, что тундра бывает обязательно ровная, как стол, и что летом она приятного темнозеленого цвета.
У нас в школе висела картинка, изображавшая нечто вроде огромного луга, по которому бродят олени с ветвистыми рогами. В углу картинки стоял островерхий чум, над ним вился дымок. У чума сидели люди в неуклюжих кафтанах мехом наружу. Наверное, им было очень жарко и неудобно. На картинке присутствовал еще мальчик, который стрелял из лука в стаю гусей, треугольником летящих над самым чумом. Под всем этим было написано: "Тундра летом".
Тундру мы увидели уже недалеко от Дудинки. Правда, там еще росли деревья, но что это были за деревья! По возрасту им давно полагалось вытянуть стройные стволы вверх и бросить на землю густую тень. Но на вечной мерзлоте, не дающей глубоко пускать корни, под свирепыми ветрами, гнущими все живое к земле, лесные великаны выродились в жалких, корявых лилипутов.
Человек сверху смотрит на столетнее дерево, едва доходящее ему до пояса.
Он с изумлением видит знакомые листья на каком-то жалком кустарнике, расползшемся в стороны. Неужели это береза? Да, это береза. Вот во что превратила тундра белоствольную красавицу!..
Но даже эти приспособившиеся к суровым условиям жизни деревья встречаются в тундре далеко не везде.
Та тундра, которую можно было видеть с палубы "Бурного", совсем не походила на пышный зеленый ковер. Она была какого-то желто-бурого цвета, с пятнами голой земли; лишь кое-где по ложбинкам можно было заметить зеленоватые оттенки увядающих трав. Ранняя осень с холодными утренниками, когда вода покрывается тонкой корочкой льда, а земля становится серебристой от инея, уже прокралась сюда. Все отцвело, поблекло, потускнело.
Но тундра бывает и совсем другой, незабываемо прекрасной. Приезжайте-ка сюда в июне — и вы увидите ее в пышном и радостном весеннем наряде.
…Ярко светит солнце. Белые облака обгоняют друг друга на бледноголубом небе. И торопятся не только они; все живое на этих широтах спешит радоваться, буйно цветет в теплых солнечных