нулся по ней и подплыл прямо к луне. Там он увидел позолоченную дверцу, открыл ее и заплыл внутрь. Внутри луны он пережил удивительные приключения, но если начать пересказывать, письмо будет слишком длинным.
Еще там живет Златокудрая Дама. Однажды, гуляя по берегу, я набрел на большую пещеру и, углубившись в нее, увидел Даму. У нее золотистые волосы до пят, а платье сверкает и переливается, как ожившее золото. Рядом стоит позолоченная арфа, на которой она постоянно играет… если хорошо постараться, то услышишь эту музыку и на берегу, но большинство людей думает, что это ветер завывает в скалах. Норе я никогда не рассказывал о Златокудрой Даме, боясь, что мое признание ранит ее чувства. Она начинает переживать, даже когда я увлекаюсь разговором с Братьями Матросами.
Я встречаюсь с Братьями у Полосатых Камней. Младший Брат очень добродушный и всегда в хорошем настроении, а вот у старшего иногда бывает свирепый вид. Я ему не очень доверяю. Мне кажется, что при определенных обстоятельствах он мог бы стать пиратом. Его окружает какая-то тайна. Однажды он крепко выругался, и я сказал, что, если это еще раз повторится, он меня больше не увидит – я обещал бабушке никогда не водиться с теми, кто бранится. Должен сказать, что он страшно испугался и пообещал свозить меня на закат, если я его прощу. И уже на следующий вечер, когда я сидел у Полосатых Камней, Старший Брат приплыл ко мне на волшебной ладье, и я в нее сел. Перламутровая ладья играла всеми цветами радуги, как измельченные ракушки, а ее парус был подобен лунному свету. Мы плыли прямо в закат, только представьте себе, учительница, я оказался в закате. Знаете, какой он? Сплошные цветы. Мы вплыли в огромный сад с облаками из цветочных клумб и достигли величественной гавани, где все окрашено золотым цветом. Я ступил из ладьи прямо на широкую лужайку – всю в лютиках, крупных, как розы. Казалось, я провел там много времени, почти год. Но Старший Брат сказал, что прошло всего несколько минут. В закате время течет медленнее, чем на земле.
P. S. Конечно, это письмо нельзя считать правдивым, учительница.
Глава 12Черный день
Все началось ночью с внезапной, неутихающей, не дающей спать зубной боли. Когда Энн встала, ее встретило серое, хмурое зимнее утро, наводящее на мысль, что жизнь скучная, монотонная и бесперспективная вещь.
В школу она отправилась в прескверном расположении духа. Щека распухла и болела. В классной комнате было холодно и дымно – сырые дрова отказывались гореть, и озябшие дети жались друг к другу. Несвойственным ей резким тоном Энн потребовала, чтобы все расселись по своим местам. Энтони Пай ленивой походкой с высокомерным видом отправился к парте, и Энн заметила, что он что-то прошептал соседу и потом насмешливо на нее взглянул.
Энн казалось, что никогда карандаши не скрипели так противно, как в то утро. А потом еще Барбара Шоу, идя к учительскому столу с решенным примером, споткнулась о ведро с углем, и результат был катастрофическим. Уголь рассыпался по всей комнате, грифельная дощечка Барбары разлетелась на кусочки, а когда она поднялась, мальчишки дружно расхохотались при виде ее запачканного углем лица.
Энн, проверявшая чтение у второклашек, повернулась к Барбаре.
– Вот что, Барбара, – произнесла она ледяным тоном, – если ты не можешь не спотыкаться на каждом шагу, сиди лучше на своем месте. Девочке в твоем возрасте стыдно быть такой неловкой.
Бедная Барбара заковыляла назад к парте, слезы, смешавшись с угольной крошкой, придавали ее лицу комичное выражение. Никогда прежде ее любимая, милая учительница не говорила с ней в такой оскорбительной манере. Сердце Барбары было разбито. Энн и сама почувствовала укол совести, но от этого ее раздражение только возросло, и второклашки надолго запомнили этот урок чтения, как и последующий – арифметики, на котором Энн не менее безжалостно с ними обошлась. В тот момент, когда Энн решительно перечеркивала примеры, в класс вбежал запыхавшийся Сент-Клэр Доннелл.
– Ты опоздал на полчаса, Сент-Клэр, – резко заметила Энн. – В чем дело?
– Простите, мисс, мне пришлось помогать матери с пудингом – к обеду мы ждем гостей, а Кларисса Алмира заболела, – ответил Сент-Клэр подчеркнуто уважительным тоном, вызвавшим, однако, шумное веселье среди однокашников.
– Сядь на свое место и в наказание реши шесть задач со страницы восемьдесят четвертой из учебника, – произнесла жестко Энн.
Несколько ошарашенный ее тоном Сент-Клэр покорно пошел к парте и достал свою грифельную дощечку. А затем украдкой передал небольшой пакетик Джо Слоуну. Заметив это, Энн совершила роковую ошибку, решив, что знает содержимое пакета.
Недавно старая миссис Хайрем начала печь и продавать ореховые кексы, чтобы увеличить скудный доход. У мальчиков из младших классов эти кексы пользовались огромной популярностью, и последние недели у Энн с этим было достаточно хлопот. По дороге в школу мальчики оставляли у миссис Хайрем карманные деньги, приносили кексы в школу, ели прямо на уроках сами и угощали приятелей. Энн предупредила школьников, чтоб впредь никто кексы в школу не приносил, иначе ей придется их конфисковать. И вот, пожалуйста, Сент-Клэр Доннелл на ее глазах передает товарищу кексы, завернутые в полосатую бело-синюю бумагу миссис Хайрем.
– Джозеф, – спокойно проговорила Энн, – принеси сюда сверток.
Джо вздрогнул и, сконфуженный, повиновался. Этот толстый мальчик при волнении краснел и заикался. Трудно представить более виноватый вид, чем был у бедняги Джо в тот момент.
– Брось это в огонь, – приказала Энн.
На лице Джо отразилось непонимание.
– Пожа… луй… ста, мисс, – начал он.
– Делай то, что говорят, и никаких разговоров.
– Но, мисс, это… – в отчаянии залепетал Джо.
– Джозеф, ты будешь повиноваться или нет? – грозно спросила Энн.
Даже более смелый и уверенный в себе мальчик не выдержал бы такого напора и опасного блеска глаз. Такую Энн ученики еще не знали. Джо, бросив страдальческий взгляд на Сент-Клэра, подошел к печке, открыл большую квадратную дверцу и швырнул в огонь полосатый бело-синий сверток, прежде чем вскочивший на ноги Сент-Клэр успел произнести хоть слово. А Джо еле успел во время отпрыгнуть.
Некоторое время испуганные школьники не понимали, что произошло – землетрясение это или извержение вулкана? Невинный сверток, в котором, как предполагала Энн, находились ореховые кексы миссис Хайрем, на самом деле хранил в себе набор петард и шутих. Желая повеселить гостей в свой день рождения фейерверком, Уоррен Слоун попросил их купить поехавшего в город отца Сент-Клэра Доннелла. Петарды шумно взрывались в печке, а шутихи с шипением и свистом вылетали наружу и, как безумные, носились по комнате. Энн побледнела и в отчаянии упала на стул, девочки с визгом забрались на парты. Джо Слоун стоял неподвижно, как истукан, посреди этого бедлама, а Сент-Клэр, не в силах удержаться от смеха, раскачивался вперед и назад в проходе между партами, Прилли Роджерсон упала в обморок, а у Аннеты Белл началась истерика.
Прошло несколько минут, пока не утихла последняя шутиха, но всем показалось, что этот кошмар длился гораздо дольше. Придя в себя, Энн вскочила с места, открыла двери и окна, чтобы выпустить наружу заполонивший комнату густой дым. Затем вместе с девочками вынесла бесчувственную Прилли на крыльцо. Барбара Шоу в отчаянном желании быть полезной, прежде чем ее успели остановить, вылила на лицо и плечи Прилли целое ведро ледяной воды.
Только по прошествии часа тишина была восстановлена… Напряженная тишина. Все понимали, что даже такой казус не снял раздражение учительницы. Никто, кроме Энтони Пая, не осмеливался даже слово шепнуть. Решая пример, Нед Клей случайно громко скрипнул карандашом, и Энн метнула на него такой злобный взгляд, что ему захотелось провалиться под землю. На уроке географии ученики с такой скоростью преодолели континент, что у них голова закружилась. Разбор и анализ слов и предложений на уроке грамматики почти прикончил школьников. Честер Слоун, написавший «благовонный» с тремя «о», почувствовал, что этот позор ему не смыть ни в этом мире, ни в лучшем.
Энн понимала, что она смешна, и что над несчастным случаем сегодня вечером во многих семьях за ужином посмеются, но сознание этого только подливало масло в огонь. В спокойном состоянии она первая посмеялась бы над своим промахом, но сейчас это было невозможно, и она продолжала вести урок с холодным равнодушием на лице.
Когда после обеденного перерыва Энн вернулась в школу, дети, как положено, сидели за партами, и глаза всех, кроме Энтони Пая, были устремлены в учебники. Энтони украдкой поглядывал на учительницу поверх книги, и в его черных глазах поблескивало озорное любопытство. Энн дернула ящик письменного стола, чтобы взять мел, и тут из-под ее руки выскочила мышка, резво пробежала по столу и спрыгнула на пол.
Энн вскрикнула и отпрянула назад, словно то была змея, а Энтони Пай громко рассмеялся.
Воцарилась тишина… чуть ли не гробовая. Аннета Белл была в нерешительности, не понимая, впасть ли ей и на этот раз в истерику или воздержаться – тем более, что не было полной ясности, где сейчас находится мышь. В результате она приняла решение этого не делать. Не было никакого смысла закатывать истерику перед учительницей, стоящей перед ними с бледным от гнева лицом и пылающими яростью глазами.
– Кто засунул мышь в мой стол? – негромко спросила Энн, но от звука этого голоса по спине Пола Ирвинга побежали мурашки. Джо Слоун, на которого упал ее взгляд, почувствовал себя кругом виноватым и проговорил, запинаясь от страха:
– Эт-то… н-не… я, учит-тельница, н-не… я.
Энн не обратила внимания на перепуганного Джозефа. Она смотрела на Энтони Пая, а тот не отводил своего взгляда, глядя в ответ на нее без смущения и стыда.
– Это сделал ты, Энтони?
– Да, я, – дерзко ответил Энтони.